999. Последний хранитель

— Я удивил вас, друг мой? — продолжил Папа.

— Сказать по правде, да, но благоразумие приказывает мне молчать.

— Не бойтесь, я пригласил вас не для того, чтобы заманить в западню или подвергнуть искушению. То, что я вам скажу, удивит вас еще больше, ибо установит между нами священный союз.

— Ваше святейшество, прошу вас, не считайте меня дураком. Эту обиду я вынести не смогу.

— Вы здесь не только потому, что я не считаю вас глупцом, но и потому, что хочу иметь вас рядом. Забудем все, что нас разделяло, забудем делла Ровере, я ведь знаю, что это благодаря ему я занял ваше место на папском престоле. Оставим все различия между нами. От этого мы оба очень выиграем. А прежде всего отстраним от себя огромную, смертельную опасность.

Кардинал Борджа долгим взглядом посмотрел в глаза своего противника, человека, который несколько лет назад лишил его кафедры Святого Петра, несмотря на все маневры. Он искал в глазах Иннокентия хоть искру обмана, но тот держался стойко.

— Итак, мы договорились?

— Я готов вас выслушать.

— Благодарение Богу! — вскричал Папа. — Я на секунду испугался, что получу отказ, но мы с вами слишком похожи. Меня не покидала надежда, что вы меня выслушаете. Начнем издалека. Думаю, вы все знаете о Церковном соборе в Эфесе?

— Я в какой-то степени изучал этот вопрос. Знаю, что там обсуждалась природа Марии, и ей присвоили имя Theotokos, то есть Матерь Божья, что противоречит тезису Нестория, который предложил называть ее Chris totokos, то есть Матерь Христа.

— Несторий ошибался, причем сам не знал насколько. Вам известно, что в ходе совета возникли беспорядки?

— Джованни!.. — сказал Борджа доверительным тоном, на который раньше никогда не осмелился бы. — Надеюсь, я здесь не для того, чтобы сдавать экзамен по истории Церкви?

Папа улыбнулся, услышав, что его назвали по имени. Последним человеком, обращавшимся к нему так, была его мать, и было это много десятилетий назад. Но понтифик вовсе не огорчился. Ведь он собирался поделиться с Борджа тайной, которую Папы передавали друг другу уже более тысячи лет, причем только после избрания. По крайней мере, так должно было быть.

— Нет. Я тоже мало об этом знаю, но Эфесский собор имеет огромное значение. Скоро он станет очень важен и для вас. Этот совет оказался ареной резких и непримиримых дискуссий, интриг и кровавой борьбы. Но собор взят на особую заметку не из-за Нестория или других носителей ереси. Там обсуждалась Церковь, реформированная Павлом, ее власть, все еще нетвердая, которая устанавливалась с трудом. Рим клонился к закату, а Константинополь все богател. В планы тамошнего императора входило разрушить нашу Церковь, а вместе с ней — последний оплот Запада. Чтобы это осуществить, надо было доказать, что Церковь Петра построена на обмане и лжи, и спасти ее может только истина, пришедшая с Востока. Новая церковь, понимаете, Родриго? Иной порядок, основанный на том факте, что Бог, которому до этого момента все поклонялись, в результате чего и возникла Церковь Петра, был ложным!

Родриго Борджа погладил себя по горбинке крупного носа. Услышанное вселило в него уверенность. Но он все равно предпочел бы, чтобы беседа оказалась одним из ночных кошмаров, которые умели разогнать только черные очи прекрасной Джулии.

— Вы хорошо расслышали, что я сказал?

— У нас враги со всех сторон, и они были всегда, однако мы у власти уже полторы тысячи лет.

— Вы не понимаете. Но пока и не можете понять. Представьте себе на миг, что знатность и богатство вашего рода основаны на лжи и мистификации. И что вам в руки попал документ, который это неопровержимо доказывает. Что бы вы с ним сделали?

— Уничтожил бы.

— Правильно. Теперь допустим, что этот секрет доступен другим, а доказательства, содержащиеся в нем, завтра не смогут защитить вас от обвинений, и их можно будет обернуть в вашу пользу. Что тогда?..

— Я хранил бы его как самую важную тайну, сделал бы так, чтобы только наследник, назначенный мной, смог о ней узнать.

— И это правильно. Так вот, Родриго, Папы — тоже род. А я — двести тридцатый его представитель, хранитель секрета нашего могущества и падения.

Борджа застыл. Пока в нем боролись страсть и рассудочность, свойственные его натуре, он попытался найти в голосе или взгляде Папы хоть намек на ловушку. Но, Господи Боже, кажется, Иннокентий говорил искренне.

— Предлагаю вам соглашение, Родриго. Вы вольны выйти из этой комнаты свободным, как прежде, и забыть все, что я вам сказал. Если же вы останетесь, то я сорву печати с того наследства, которое каждый Папа оставляет своему преемнику, и открою вам все тайны. Если вы меня переживете, то станете следующим понтификом. Клянусь в этом моими сыновьями и вечным спасением.

Испанский кардинал сощурил глаза, и они превратились в узкие щелочки.

Либо Иннокентий сошел с ума, либо мечты Борджа начинают сбываться. А может, и то и другое. Он стиснул руки, но не для молитвы. Мысли неслись как кони, пущенные в атаку, и сдержать их не было никакой возможности.

— Я должен задать вам два вопроса, Джованни. От ваших ответов на них будет зависеть мое решение. Я пока воспринимаю только смутные очертания вашего проекта. И вот мой первый вопрос: почему вы непременно хотите его с кем-то разделить? И почему именно со мной? Есть ваш избиратель делла Ровере, который в этот момент, наверное, испытывает муки ада, потому что вы послали за мной, а не за ним?

Иннокентий улыбнулся, подумав, что делла Ровере, пожалуй, и правда мучается. Кто-нибудь уже, наверное, успел ему доложить. Но улыбался он еще и потому, что понял главное. Борджа принял решение.

— Вы до сих пор сомневаетесь, и хорошо делаете. Но надеюсь, что вы примете мои доводы. Тайна перестала быть тайной. Тот, кто ее обнародовал, не понимает огромного значения своего открытия. И важнее всего то, что эта новость вряд ли успела распространиться. Вы поймете, о чем я говорю. Если не принимаете на веру, то имейте хотя бы терпение.

Борджа прижал руки к груди.

— И все это, — снова улыбнулся Иннокентий, — благодаря… одному еврею. Подумать только! Видите ли, я давно болен и думаю, что страдаю легкой формой французской болезни. Если она возьмет надо мной верх, то я буду не в состоянии защитить ни себя, ни Церковь. Вы ведь знаете, как эта хворь отражается на мозге? Она вызывает галлюцинации, безумие, видения. В настоящий момент это очень опасно не только для меня, но и для всего христианского мира. Поэтому мне нужен союзник. Вы спросите, почему мой выбор пал на вас, и я отвечу вам честно и искренне. Впрочем, ответ и так у вас перед глазами. Никто из моих сыновей не обладает вашими качествами. Делла Ровере пока достаточно могуществен, но его пристрастия делают этого человека ненадежным и возбуждают любопытство и насмешки послушников, которыми он себя окружает. Вы же, напротив, способны все приобретать и ничего не разбазаривать, поэтому-то нужны мне и Церкви. Если вы сумеете сохранить себя в добром здравии, то заранее будете знать, как вести себя, получив в руки ключи святого Петра. Ну как, согласны?

Родриго Борджа поднялся, заложил руки за спину и зашагал по комнате. Он уже принял решение, но ему хотелось сразу хоть чуть-чуть побыть Папой. Присев на краешек дубового стола и приняв обычную позу испанского рыцаря, чтобы одна нога свисала, он произнес:

— Вы позвали меня на бой. Хорошо! Если я переживу вас, то приму имя Александр, в память о великом полководце, первым завоевавшим мир. Как вы на это посмотрите?

— Звезды не советуют называть этим именем власть имущих. Но оно должно нравиться вам. Решено, вы будете шестым, разумеется, если меня переживете. А теперь начнем, дорогой… Александр.