А что, если бы

Правда, учитывая, что большинство людей нашего времени слыхом не слыхивало ни о каком Лидийском царстве, в этом можно было бы и не усмотреть особую потерю, не будь подобный поворот событий чреват куда более важными последствиями. Разгромив Лидию, киммерийцы, уже не встречая серьезного сопротивления, продолжили бы свое победоносное шествие к морю, завершив его захватом прибрежных греческих колоний. Получив в свое распоряжение флот этих городов, киммерийцы получили бы и возможность вторжения в лежавшую не так уж далеко на западе материковую Грецию. Мы знаем, что Эллада, находившаяся на пути к культурному расцвету V века до н.э., стала колыбелью современной европейской культуры, но вместо того она легко могла превратиться в огромное пастбище [10] для принадлежавших кочевникам табунов. Представьте себе Геродота, ставшего не «отцом истории», а автором наставлений по верховой езде, а Эврипида не драматургом, а табунщиком!

10

В Греции, 80% территории которой занято горами, пастбища практически отсутствовали. Для выпаса скота годились лишь отдельные местности, прежде всего в Фессалии.

Из истории Гигеса можно извлечь урок — укладывая свое чадо в постель, чья-то матушка вправе сказать: «Ложись пораньше, сынок, да выспись как следует. Сон дело не пустяковое, ведь от него может зависеть судьба западной цивилизации».

Виктор Дэвис Хансон Звезда Эллады не взошла Персы одерживают победу при Саламине. 480 г. до н.э.

Моменты, подобные имевшему место в 480 году до н. э. морскому сражению между греками и персами при Соломине, когда столь многое решалось в столь малое время, не так уж часты в человеческой истории. (Наверное, к ним можно было бы причислить и Хиросиму, но, если не считать развернувшейся в наши дни борьбы за ядерное разоружение, исторические последствия этого события пока еще полностью не выявлены.) Соломин представлял собой нечто большее, нежели просто битва. То был кульминационный момент противостояния между Востоком и Западом, во многом определивший магистральные пути дальнейшего развития человечества. Попытка сдержать распространение эллинистического индивидуализма [11] была предпринята под главенством персов, но они несли и насаждали систему представлений и ценностей, общую для всех централизованных деспотий восточного Средиземноморья. Недаром Виктор Дэвис Хансон отмечает, что в языках прочих средиземноморских народов аналогов греческим словам «свобода» и «гражданин» просто-напросто не существовало.

С чисто военной точки зрения кампания, которую замыслил владыка персидской державы Ксеркс, по размаху, длительности подготовки и сложности планирования может быть сопоставлена с такими операциями, как поход «Непобедимой Армады» или высадка союзников в Нормандии. Военное противоборство, высшей точкой которого стал Соломин, представляло собой последнюю историческую возможность в зародыше подавить западную культуру.

Виктор Дэвис Хансонявляется автором девяти книг, среди которых наиболее известны «Западный способ ведения войны», «Иные греки» и «Кто убил Гомера?» (в соавторстве с Джоном Хитом). Его исследование «Поля без грез», посвященное проблеме отмирания семейного фермерства, названо Ассоциацией книжных обозревателей Сан-Франциско лучшей нехудожественной книгой 1995 года. Хансон преподает античную историю в Университете штата Калифорния.

11

Правильнее говорить об «афинском индивидуализме» — Афины на протяжении трех десятилетий были оплотом рабовладельческой демократии на территории Греции. Использование же термина «эллинистический» неправомерно, поскольку эллинизм как явление возник значительно позже, в эпоху походов Александра Македонского.

Когда б склонилось счастье к большинству была б победа нашей...

Но бог какой-то наши погубил войска, тем, что удачу разделил не поровну — говорит матери Ксеркса гонец, действующее лицо трагедии «Персы» [12] автор которой, афинский драматург Эсхил, по некоторым сведениям, сам участвовал в Саламинской битве. Но что, если бы чаша весов и впрямь склонилась в другую сторону? Что, если бы персы взяли верх? Ведь нельзя не признать, что они располагали всем необходимым для победы и едва не одержали ее. Да что там, они должны были победить! А если бы флот, созданный и возглавлявшийся афинским государственным деятелем и военачальником Фемистоклом, потерпел поражение, то не сделало ли бы это невозможным возникновение и развитие западной цивилизации, во всяком случае в том виде, в каком она существует ныне, две с половиной тысячи лет спустя? Или же Фемистокл, случись ему уцелеть при Саламине, сумел бы предоставить свободе и демократии второй шанс, отплыв с остатками афинян в Италию?

12

Трагедия Эсхила «Персы» была поставлена в 472 г. до н.э. и является редким примером классической греческой трагедии на исторический, а не мифологический сюжет. Учитывая возраст ее автора, сомневаться в его участии в битве при Саламине не приходится. Данные Эсхила и Геродота взаимно подтверждаются.

«В тот день на дрожащих весах истории балансировала судьба мира. Один другому противостояли не просто два занявших позиции, изготовившихся к бою флота, а вся мощь восточного деспотизма, собранная под властью единого владыки, и разрозненные силы отдельных городов-государств, не обладавших мощными ресурсами, но воодушевленных идеями личной свободы. То был ярчайший и славнейший в истории пример полного торжества духовного начала над материальным».

Приведенный выше отзыв о Саламине и его последствиях принадлежит немецкому мыслителю Георгу Гегелю, нередко становившемуся выразителем апокалиптического взгляда на историю. Но современники битвы — древние эллины — придерживались того же мнения. В трагедии Эсхила «Персы» легшее в ее основу историческое событие, «чудесная победа при Саламине», объясняется тем, что боги покарали мидян (персов) за их высокомерие, вознаградив свободолюбие и отвагу эллинов. Эпиграфические памятники прямо говорят, что эллинские моряки «спасли священную Грецию», не допустив, чтобы она «узрела день рабства». Согласно преданию, Эсхил был участником великой битвы, Софокл танцевал на празднестве в честь одержанной афинянами победы, а Эврипид родился в день сражения. По справедливости все последующие две с половиной тысячи лет Европе следовало бы отмечать годовщину чуда при Саламине, как день спасения, обеспечивший будущий расцвет цивилизации и культуры под эгидой победоносной Афинской демократии. Храмы Акрополя, афинская трагедия и комедия, философия Сократа и сама история как наука — все это явилось миру после греко-персидских войн. Победа при Саламине не просто спасла Элладу: поразительная победа афинян предопределила их последующие культурные достижения

До Саламина Греция представляла собой конгломерат карликовых городов-государств, разобщенных, бедных, слабых и трепетавших пред неодолимой мощью царей Персии, властвовавших над семьюдесятью миллионами подданных. После Саламина эллины не вспоминали о страхе перед иноземным вторжением [13] , пока не столкнулись с римлянами. Ни персидские цари, ни иные восточные завоеватели не ступали на землю Греции на протяжении двух тысячелетий, до Османского завоевания, случившегося уже в XV веке н. э. Завоевания, которое, кстати, наглядно показало, что не будь в свое время остановлена персидская экспансия, побежденная Греция оказалась бы под многовековым игом.

13

Это несколько преувеличено. Персия продолжала вмешиваться в греческие дела и после битвы при Саламине, причем иногда далеко не без успеха (особенно когда пользовалась противоречиями греческих полисов). Да и македонские завоеватели далеко не сразу стали восприниматься греками как свои. Однако после Саламина вера эллинов в свои силы, безусловно, значительно возросла.

До Саламина Афины представляли собой полис с довольно эксцентричной по тем временам системой управления: шел всего-навсего двадцать седьмой год существования радикальной демократии [14] и итоги этого политического эксперимента были еще далеко не очевидны. После сражения Афины встали во главе стабильного и мощного политического союза, а ставшая преобладающей в Эгейском бассейне демократическая культура подарила нам Эсхила, Софокла, Парфенон, Перикла и Фукидида. До морского сражения эллинское единство представлялось эфемерным, а о том, что греки не только отстоят свободу, но и станут вмешиваться в дела соседних держав, никто даже не помышлял. После Саламина на протяжении трех с половиной столетий эллинские войска, имевшие несомненное преимущество и в вооружении, и в тактике, не знали себе равных от южной Италии до берегов Инда. [15]

14

Этот срок отсчитан от реформ Клисфена (508 — 507 гг. до н.э.), проведенных после свержения тирании Писистратидов. С этих реформ действительно можно начинать отсчет непрерывного существования демократии в Афинах — но радикальной демократию времен Саламина считать трудно, так как еще сохранялся имущественный ценз. Да и сам этот строй не был столь уж нетипичен для Древней Греции того времени.

15

Автор вновь смешивает греков (афинян, спартанцев, фиванцев) и македонян, которые, собственно, и распространили славу своего оружия вплоть до Инда. Греческие же армии, до Александра Македонского, не заходили дальше г. Кунакса в Персии (знаменитый поход Десяти тысяч).

Персидское царство завоевывает Грецию. Вторжение Ксеркса 479-480 г. до н.э. и Саламинская битва, 480 г. до н.э.

Если греко-персидские войны являли собой один из определяющих этапов мировой истории, то Саламин стал поворотным пунктом греко-персидских войн. И если Саламин представлял собой кардинальный прорыв в судьбах греческого сопротивления персидскому натиску, то в преодолении разногласий и достижении эллинского единства невозможно переоценить роль не столь уж многих людей — горсти афинян и их вождя Фемистокла. Содеянное ими в конце сентября 480 года до н.э. [16] в водах у афинского побережья определило многое из того, что мы на Западе ныне воспринимаем как должное.

16

Точная дата сражения не установлена, но оно приблизительно совпадает со временем солнечного затмения (2 октября 480 года до н.э.).

Во-первых, следует помнить, что десятилетие греко-персидских войн, ознаменованное такими вехами, как битвы при Марафоне (490 г.), Фермопилах и Артемисии (480 г.), Саламине (480 г.), Платеях (479 г.) и Микале (479 г.), являлось для Востока последней исторической возможностью подавить в эмбриональном состоянии основополагающие элементы будущей общеевропейской цивилизации. Созданное эллинами радикально-динамичное политическое «меню» включало в себя конституционную форму правления, уважение к частной собственности, милиционную систему организации обороны, гражданский контроль над военными силами, свободу научной мысли, рационализм, а также разделение полномочий между духовной и светской властью. Те самые элементы, которые, будучи занесенными эллинами в Италию, распространились впоследствии по всем землям, попавшим под влияние Римской империи. Ведь нельзя не отметить, что в языках прочих средиземноморских народов аналогов таким греческим словам, как «свобода» или «гражданин», попросту не существовало, а в их политической жизни господствовали деспотичные, либо племенные, либо теократические монархии [17] . В наш век сосуществования многих культур будет не лишним отметить, что древняя Греция являлась средиземноморской страной лишь по природным условиям, тогда как духовные ценности ее жителей совершенно не совпадали с таковыми их соседей.

17

Крупными демократическими полисами на территории Греции были только Афины и Фивы, Спарту же вполне можно отнести к «племенным монархиям», Коринф, где правили тираны, к деспотиям и т.д.

Гегель помнил о том, что, возможно, забыли мы: случись Греции стать западной провинцией Персидской державы — и земли свободных граждан перешли бы со временем во владение Царя Царей [18] общественные строения на агоре превратились бы в лавки восточного базара, а гоплиты, наряду с «бессмертными» Ксеркса [19] составили бы ударные отряды персидского войска. Вместо эллинской науки и философии, культивировавших дух рационализма и свободного познания, под крылом персидской чиновничьей и жреческой бюрократий расцвели бы разве что суеверия вроде астрологии или ворожбы. Персидские цари свели бы роль выборных органов самоуправления к облегчению задачи выколачивания из народа податей, историю — к восхвалению деяний Царя Царей, а все должности стали бы раздаваться по прихоти сатрапа, считавшегося разве что с советами магов.

18

Данная гипотеза довольно маловероятна. Переход общинных земель в царское владение в Персии не практиковался.

19

«Бессмертные» — отборный отряд персидского войска, носивший это название потому, что постоянно восполнялся до исходной численности (по Геродоту — 10 тысяч).

Впоследствии афиняне приговорили своего стратега Фемистокла к штрафу и изгнанию [20] , но представьте себе, чтобы кто-то из подданных персидской державы высказал хотя бы намек на нечто подобное в отношении Ксеркса.

Участь его, надо полагать, оказалась бы горше судьбы Пифия Лидийца. Его разрубили надвое, бросив обрубки тела по обе стороны дороги, по которой маршировало царское войско всего лишь за то, что этот человек дерзнул попросить Ксеркса освободить от военной службы одного из пятерых его сыновей. Несмотря на утверждения некоторых историков, города, подвластные Персии, ни в коей мере не являлись городами-государствами. [21] Не сумей Фемистокл и его моряки справиться со своей задачей, мы, возможно, жили бы сейчас в обществе, где нет места свободе слова, где писателю может угрожать смерть, где женщина угнетена и вынуждена скрывать лицо под паранджой, власть неподотчетна народу, университеты являются не более, чем центрами религиозного фанатизма, а контроль над мыслями проникает в наши жилища.

20

Ирония судьбы: всегда выступавший с антиперсидских позиций Фемистокл был обвинен афинянами в государственной измене и приговорен к казни, после чего бежал в Сузы, к персидскому царю Артаксерксу I, который доверил Фемистоклу управление несколькими провинциями.

21

С этим утверждением автора трудно согласиться. Очевидно, оно основано на путанице между понятиями города-государства и демократического города-государства. В действительности и греческие города Малой Азии, и финикийские города, и города Месопотамии сохранили при персах свое внутреннее устройство.

Примерно тысяча возникших приблизительно в VIII веке до н.э. греческих полисов с самого начала развивались в бесспорно парадоксальных условиях: их успех определялся факторами, грозившими им гибелью, их сила и слабость питались из одного источника. Изолированное положение Греции, ее несхожесть с иными средиземноморскими землями, крайняя степень децентрализации, когда роль государства исполняли крохотные общины, — все это способствовало созданию слоя свободных собственников, опоры гражданского общества. Однако в силу тех же причин Греция отвергала принципы федерализма и даже общей организации обороны. Любые идеи, содержавшие хотя бы намек на централизацию власти, вступали в противоречие с почти фанатической приверженностью эллинов принципам индивидуализма и политической свободы. В древней Греции предложение создать что-либо вроде нынешней Организации Объединенных Наций едва ли могло бы рассчитывать на поддержку, ибо независимым землевладельцам сама мысль об уплате федеральных налогов показалась бы кощунственной. Самых ярых из нынешних приверженцев суверенизации и сепаратизма эллины той поры обвинили бы в робости и непоследовательности. Исходя из представлений греков о региональном суверенитете, истинным эллином вправе назваться Джон Кэлхаун [22] , а не Авраам Линкольн и не Вудро Вильсон.

22

Вице-президент США (1825—1832) при Дж. Адамсе и Э. Джексоне. Южанин по происхождению и убеждениям, был «ястребом», выступил со знаменитой воинственной речью в Форт-Хилле (1831).