Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Остановившись, Эдди указал на здание. Рука его тряслась; невольно понизив голос, он полушепотом взволнованно произнес:

Дэгни, Дэгни, я знаю его. Он… он работает там, он там. – Он продолжал показывать на здание с удивленным и беспомощным видом. – Он работает в нашей компании…

Я знаю, – ответила она ровным, безжизненным голо сом.

Путевым рабочим… простым путевым рабочим.

Я знаю.

Я с ним разговаривал… много лет я беседовал с ним в нашей столовой на вокзале. Он часто расспрашивал о же лезной дороге. О Боже! Дэгни, что же я, помогал сберечь нашу дорогу или, наоборот, помогал разваливать ее?

И то и другое. Ни то ни другое. Теперь это неважно.

Я готов поклясться,

что ему нравилась железная доро га, он очень хорошо к ней относился.

Так и есть.

Но он ее разрушил.
– Да.

Она плотнее запахнула пальто, укрываясь от порыва ветра, и двинулась дальше.

Я, бывало, разговаривал с ним, – сказал Эдди после паузы. – Его лицо, Дэгни, оно не такое, как у других. Сра зу видно, как много он понимает… Я всегда радовался, ког да заставал его там, в столовой… Мне нравилось разгова ривать с ним… Кажется, я даже не понимал, что он задает вопросы… да, конечно… он так много спрашивал о желез ной дороге… и о тебе.

Он когда-нибудь спрашивал тебя, как я выгляжу во сне?

Да… да, спрашивал… Я однажды застал тебя в каби нете, когда ты заснула, и, когда я об этом упомянул, он… – Эдди замолчал, внезапно осознав связь между двумя собы тиями.

Она повернулась к нему, на ее лицо упал свет уличного фонаря, она намеренно молча на миг подняла голову, словно в ответ и в подтверждение возникшей у него мысли.

Он закрыл глаза.

– Боже мой, Дэгни! – прошептал он. Они молча двинулись дальше.

Его уже нет здесь? – спросил он. – Я имею в виду, он больше у нас не работает?

Эдди, – сказала она вдруг помрачневшим голосом, – если тебе дорога его жизнь, никогда больше не задавай этого вопроса. Ты ведь не хочешь, чтобы они отыскали его? Не наводи их на след. Не говори никому ни единого слова о том, что знал его. И не пытайся узнать, работает ли он еще у нас.

Неужели ты полагаешь, что он все еще здесь?

Не знаю. Я только думаю, что это возможно.

Сейчас!
– Да.

Еще работает?

– Да. Не говори об этом, если не хочешь его уничтоже ния.

Я думаю все же, что он исчез. И не вернется. Я не встречал его ни разу с…

С какого времени? – насторожилась она.

С конца мая. С того вечера, когда ты отправилась в Юту, помнишь? – Он помедлил, взволнованный воспоми нанием о встрече в тот вечер, значение которой он теперь полностью осознал. Потом, сделав над собой усилие, ска зал: – Я видел его в ту ночь. И больше ни разу… Я искал его в столовой, но он больше не появился.

Не думаю, чтобы он показался тебе на глаза, теперь он будет избегать встречи. И ты не ищи его. Не расспраши вай о нем.

Смешно, я даже не знаю, как он себя называл. Джонни и еще как-то.

Джон Галт, – сказала она с легкой невеселой усмеш кой. – Можешь не листать платежную ведомость компа нии. Его имя все еще там.

Вот как? Все эти годы?

Уже двенадцать лет. Вот так-то.

– И даже сейчас?
– Да Минуту спустя он сказал:

Уверен, это ничего не доказывает. Отдел кадров после указа десять двести восемьдесят девять не вносил никаких изменений в платежные ведомости. Если кто-то увольняет ся, они предпочитают не сообщать в Стабилизационный совет, а зачисляют на это место кого-нибудь из своих, из числа нуждающихся, а фамилию и имя оставляют без изме нения.

Не наводи справок в отделе кадров или где-то еще. Если я или ты начнем спрашивать о нем, это может вызвать подозрение. Не ищи его. Не старайся подобраться к нему. А если случайно встретишь, веди себя так, будто не знаешь его.

Он кивнул. Немного погодя он сказал тихим, напряженным голосом:

Я не выдам его им даже ради спасения дороги.

Эдди…

– Да?

– Если когда-нибудь увидишь его, дай мне знать. Он кивнул.

Они

прошли еще два квартала, и он тихо спросил:

– Ты скоро уйдешь от нас и исчезнешь, правда?

Почему ты об этом спрашиваешь? – Это прозвучало почти как стон.

Но ведь это правда?

Она ответила не сразу, а когда ответила, отчаяние ощущалось только в напряженной монотонности ее голоса:

Эдди, если я покину вас, что будет с дорогой?

Через неделю перестанут ходить поезда, а может быть, и раньше.

Через десять дней уже не будет правительства бан дитов. Тогда люди вроде Каффи Мейгса разворуют все, что еще осталось. Что я проиграю, если подожду еще чуть дольше? Как я могу оставить все, нашу дорогу – «Таггарт трансконтинентал», Эдди, когда еще одно, по следнее усилие способно продлить ее жизнь? Если я вы стояла до сих пор, я смогу продержаться еще немного. Еще немного. Я не играю на руку бандитам. Им уже ни что не поможет.

Что они собираются предпринять?

Не знаю. Что они могут предпринять? Для них все кончено.

Надеюсь, что так.

Ты ведь видел их. Это жалкие отчаявшиеся крысы, ли хорадочно соображающие, как спасти свою шкуру.

Для них она что-нибудь значит?

Что она?

Собственная жизнь.

Пока они еще борются. Но их час пробил, и они это знают.

А разве они когда-нибудь действовали исходя из того, что знают?

– Им придется. Они прекратят сопротивление, ждать уже недолго. И мы должны быть готовы спасти то, что осталось.

***

«Мистер Томпсон доводит до сведения, – говорилось в официальном сообщении утром двадцать третьего ноября, – что причин для беспокойства нет. Он призывает общественность не делать поспешных выводов. Необходимо соблюдать дисциплину и порядок, единство и оптимизм, а также социальную терпимость и широту взглядов. Нестандартное выступление по радио, которое некоторые из вас могли слышать вчерашним вечером, имело целью пробудить умы и являлось некоторым вкладом в арсенал наших идей и попыткой осмыслить проблемы современного мира. Его надо трезво обдумать, избегая как безусловного осуждения, так и легкомысленного согласия. Следует рассматривать его как одну из многих точек зрения на демократическом форуме общественного мнения, форуме, который, как мы продемонстрировали вчера, открыт для всех взглядов. У истины, заявил мистер Томпсон, много граней. Мы должны быть беспристрастны».

"Они не реагируют, – написал Чик Моррисон, резюмируя доклад одного из своих агентов на местах, которому он дал задание «держать руку на пульсе общественного мнения». «Они молчат», – резюмировал он все последующие доклады. «Глухое молчание, – таков был общий вывод его сводного отчета мистеру Томпсону, вывод, весьма его беспокоивший. – Кажется, народ безмолвствует».

Языки пламени, которые зимней ночью взлетели в небо, превратив в пепел дом в Вайоминге, не были видны в Канзасе; там люди видели на горизонте над прерией дрожащее красное зарево – след пожара, пожравшего ферму; это зарево не отразилось в окнах домов в Пенсильвании – в этих окнах плясало зарево другого пожара, который сжег дотла целую фабрику. Никто не отметил на следующее утро, что пожары возникли не случайно и что владельцы сгоревшего имущества во всех случаях исчезли. Соседи знали об этом, но молчали и не удивлялись. То там, то тут в разных уголках страны находили покинутые жилища – одни под зам ком, с закрытыми ставнями, другие с дверями настежь и совершенно пустые внутри. Люди молча фиксировали эти факты, как и прежде, однако отправлялись в предрассветной мгле по неубранным улицам сквозь снежные заносы привычным маршрутом на работу – но шли медленнее, чем обычно, с неохотой.

Поделиться с друзьями: