А фронт был далеко

— Понимаешь, с левой стороны телята на полотно полезли… Пашка мой и рявкнул на них, чуть свисток не разнес. Я, конечно, изматерился… — соврал Иван Артемьевич.

— Вот, вот, — поверил Завьялов и добавил: — За матерки на рабочем месте тоже бы надо наказывать. Ладно, иди…

А из паровозников Ивана Артемьевича за поступок никто осудить и не подумал. Когда узнали, хохотали от души да еще подхваливали за сноровку.

Знай наших!

Сам Иван Артемьевич, конечно, думал не так. Да и вся жизнь его стояла на другом.

На Купавиной, в новом депо, дел было невпроворот. По первому году сбилась тут небольшая кучка машинистов, а ведь на прибывающие паровозы надо было садить все новых и новых людей.

Учить их приходилось на ходу.

…Как-то, поставив паровоз под загрузку на угольном складе, приметил Иван Артемьевич полуоборванного паренька, который стоял в нескольких шагах, опершись на черенок истертой метелки, и рассматривал горячую машину.

— Чего глядишь? — спросил его Иван Артемьевич.

Уж больно внимательно приглядывался к паровозу мальчишка.

— А че, нельзя?

— Гляди, не жалко, — добродушно разрешил Иван Артемьевич, но все-таки спросил: — Не видел, что ли, раньше?

— Может, и не видел, — ответил паренек. И даже осмелился спросить: — Где увидеть-то, если дорогу только лонись построили?

— А ты откуда? — спросил он.

— Недалеко. Из Грязнушки.

— А где такая?

— Вот и ты не все знашь, — обрадованно улыбнулся паренек. — Всего-то два часа пехом, а ты не знашь!

— Ладно, ладно, — спасовал Иван Артемьевич. Паренек ему понравился. — А чего здесь делаешь?

— Не видишь, убираю за вами…

На угольном складе приходилось держать рабочего по очистке путей: угольные краны, заправляя паровозы, постоянно засыпали колею. Очищать ее можно было только вручную: работа простая, но трудная, грязная и муторная.

— А получше места не нашел?

— Че дали, то и делаю, — ответил паренек уже невесело. — Ты ведь меня с моей-то грамотой к себе не возьмешь.

— Не знаю, — ответил Иван Артемьевич. — Может, и возьму…

— Че врать-то? — отвернулся парень.

Свистнул угольный кран, заправка кончилась. Иван Артемьевич подал гудок и взялся за регулятор. Но что-то заставило его еще раз обернуться к пареньку. Тот глядел на него сердито.

— Увидимся еще! — крикнул ему Иван Артемьевич и тронул паровоз с места.

…В другой раз увидел своего знакомца только недели через две. Тот орудовал скребком на соседнем пути, отгребая уголь от рельсов. Рядом валялась совковая лопата и метла.

— Здорово, путеец! — крикнул Иван Артемьевич.

Парень разогнулся, увидел знакомого машиниста, улыбнулся.

— Здорово. Все ездишь?

— А ты все скребешь?

— Скребу. Мое дело такое.

Иван Артемьевич встал с места, сел в двери будки, поставив ноги на верхнюю ступеньку, пригласил:

— Подходи, покурим.

— Я не курю, — ответил паренек, но подошел: видимо, надоело колупаться одному посреди колеи.

— Так, значит, из Грязнушки? — начал Иван Артемьевич, как будто продолжал прерванный разговор. — А как звать-то?

— Костя.

— Константином, выходит. Так… — Иван Артемьевич раскурил трубку. — А что, в деревне-то хуже, чем здесь?

Костя молчал.

— Чего молчишь?

— А че говорить-то? Погорели мы…

Дальше рассказ был невеселый. Узнал Иван Артемьевич, что в деревне Грязнушке, неподалеку от Купавиной, жил со своей бабкой сирота Костя Захаркин, кое-как перебиваясь с хлеба на воду в местном колхозе, работая кем куда пошлют. Но два месяца назад сгорела их избенка вместе с бабкой по неизвестной причине, и остался Костя совсем один. Услышал от людей, что на Купавиной берут на работу всех и платят деньгами. Вот и пришел. Первая контора по пути из Грязнушки на станцию оказалась деповской. Туда и направился. Спросили документы, а документов никаких: ни паспорта, ни метрики, ни справки от колхоза.

— Сбежал, наверное? — не очень приветливо спросил встретивший его начальник.

— А че мне бежать-то? — ответил ему вопросом Костя. — Меня и так никто не держал.

— Без документов нельзя, — объяснил начальник.

— А где у вас на станции еще контора есть? — спросил Костя. — Пойду дальше.

— Ты не горячись, — посоветовал тот в ответ. — Скажи лучше, сколько тебе лет?

— Шешнадцать. Нынче.

— Шешнадцать… — повторил начальник и полез в затылок. — А где жить собираешься? Что делать умеешь?

— Робить.

— Ну и сказанул! — повеселел начальник. — Не машинист ли?

— А че смеешься?! — вскинулся Костя. — Руки-то вот они.

— Ладно, — решил начальник. — Лопату, метелку в руках держать умеешь?

— Умею.

— Вот и хорошо. Фамилия? Имя и отчество тоже.

— Захаркин Константин Егорович.

— Будешь отвечать за чистоту путей на угольном складе. Понял?

— Понял. Только покажите как.

— Покажем. А сейчас иди и устраивайся с жильем. Завтра к восьми — сюда. Ясно?

Так Костя Захаркин определился в Купавиной.

— Не дело, — подвел черту под его рассказом Иван Артемьевич.

— Как есть, — ответил Костя.

Угольный кран просигналил окончание загрузки. Иван Артемьевич поднялся в будку, ответил заправщику гудком, но паровоз не двинул, а высунулся в окно.

— Костя, слышь?! Завтра днем я вернусь из поездки. Запомни мой паровоз — 8182, видишь?

— Вижу.

— После поворотного треугольника я остановлюсь вон там, справа от депо, где бригады меняются. Как увидишь нас, подходи. Не проворонь!

— А зачем?

— Завтра узнаешь…

Запал в душу Ивану Артемьевичу Костя. Возвращаясь из поездки, Иван Артемьевич уже твердо решил повернуть его жизнь. А при встрече кое-что узнать для себя, чтобы действовать наверняка.

Костя ждал его. И хоть поздоровались весело, Иван Артемьевич заметил в парне перемену: если при первых минутных разговорах Костя отвечал ему сразу, не думая о словах, то сейчас внутри него жило какое-то напряжение, а может, настороженность, как бывает с человеком, который не знает, что его ждет. И машинист решил спросить о самом главном напрямик: