А из пуза карапузы

Действие 4. Публично об очень личном.

Место действия – переполненный общественный транспорт,

Время действия – час пик.

Действующие лица – два существа со сходным мировоззрение в толпе лишенных свободы выбора слушателей.

Трамвай, дребезжа и поохивая, медленно тащился по рельсам. Унылая каждодневная картина поднадоевшего бытия разворачивалась в мутных окошках. Один образ сменял другой, ничем не отличающийся от предыдущего, сливаясь перед глазами в единый прыгающий экран сломанного доисторического телевизора. Пассажиры скучающе поглядывали за стекло и тут же досадливо отворачивались, не находя ничего достойного их внимания. И только две хитрые рожицы прилипли к грязному окну, полностью захваченные грандиозным действием непрерывных видоизменений, происходящих в наружном пространстве.

– Гриша, смотри, смотри, какашка идет с хвостом! ААА! Какая смотри, ха, ха, ха! – пронзительно пищал на весь вагон Павлик, изливая вокруг немалые дозы неудержимой радости.

– Ага! – хрипловатым басом вторил ему Гриша – а вон вонючка на колесиках вонючистых, сама вонючистая, вонючистая.

– А вон еще одна, вонючка. ТАКАЯ ВОНЮЧКА! У меня прям глаза дыбом остолбеневают. А у тебя остолбеневают?

– Да. Собе.., стобе…, конечно. А вон еще вонюченькая, вонюченькая. – ласково посюсюкивал Гриша, морща физиономию в гримасе нарочитого умиления – Вонючка. Вонюченька. Да, Паша?

– Да. А вон опять какашка. Побежала, побежала, побежала.

– Ха, ха, ха!

– А вон еще полетела, полетела.

– Вонючка, да?

– А вон какашка поползла.

– А вонючка сидит!… И воняет!

– Ха. Ха.Ха. Ой не могу! – изнемогал Паша под бременем столь исключительных впечатлений.

– Ой, я тоже не могу – ухохатывался ему в тон Гриша, подстраховывая двумя лапками ходящее ходуном пузо.

– А вон, смотри, Гриша, смотри, смотри. – Павлик сделал значительную паузу, после чего объявил торжественным голосом, сулящим небывалый сюрприз – Вонючка! С сумкой и зонтиком. Самая вонючихинская из всех вонючинских.

– И еще какашистая. Да, Паша? Вонюська, вонюпуська, Попуська, какавонюська – от переизбытка чувств Гриша перешел на тарабарское наречие и стал карабкаться по Павлику, навалившись на него всей тушкой.

– Отвали! – радостно отмахивался от младшего брата Паша, поваливая его на седушку и пытаясь пристроиться сверху.

– Вонючка! – радостно повизгивал Гриша.

– Какашка! – парировал Паша, совсем подмяв его под себя.

– А ты попа! – неожиданно выдал Гриша, ошарашив на мгновение брата так, что тот ослабил хватку и Гриша смог выползти на свободный край трамвайной скамейки и принять достойную позу.

– А ты – писька! Вонючая причем – быстро нашелся Павлик, после чего они разразились оглушительным смехом, и, преисполнившись абсолютным взаимопониманием, увалились друг на дружку.

– А ну-ка быстро сели ровно. Тише. А не то… – в едином свистяще-шипяще-рокочущем тоне просвистел над их ушами голос матери. Целая толпа страшнейших угроз застряли у выхода, перепутавшись в единый комок у нее в глотке, борясь за право наипервейшего озвучания. Дети с интересом уставились на маму.

– А не то – что? – полюбопытствовал Паша.

– По жопе дашь? – любознательно поинтересовался Гриша.

– И это тоже, – грозно насупившись от незнания, что сказать, подтвердила мама.

– Она по жопе даст. Паша, слышишь – весело пропищал Гриша, булькая от смеха.

– Гриша, тихо, – взяла самые низкие ноты мама и закашлялась от напряжения. Гриша замолк, остановившимся взором уйдя в какие-то неведомые дали. Посидев в таком состоянии мгновение, он передернулся всем телом, и, высвободив, таким образом, свой дух из оцепенения, сообщил на все четыре стороны внятным и ясным голосом, отозвавшимся в каждом углу замызганного трамвая: «Мама, а я пернул». И устремил огромные серьезные глазенки на мать, потерявшую в один момент все слова, и ответившую ему лишь протяжным вздохом.

– Подумаешь, я тоже пернул – не в силах в чем-либо уступить брату, прокричал Паша, похрюкивая от удовольствия. Гриша отозвался ответным хрюканьем:

– Мы оба пернули, да, Паша?

И еще две остановки они ржали по этому поводу дружно и радостно, пихаясь и попискивая, пока трамвай не достиг, наконец, конечной станции.

О кризисах детского возраста.

Первый кризис у ребенка связан с появлением на свет и реагирует он на него очень бурно – пронзительно орет, обиженно отфыркивается, кривит губки, но мускулатура у него еще слабая, силы воли никакой, жизненного опыта недостаточно. И сладить с ним довольно легко – надо лишь запеленать потуже и плотно прижать к груди и после непродолжительной борьбы он затихает. На протяжении первого года он копит силы для первого решительного отпора, когда же уверенность в своих возможностях достигает апогея, он выливает ее всю на близлежащее окружение. Причем в ход идут все средства в виде укусов, пинков, царапанья, метания тяжелых предметов, рыданий, топаний ножками. Это и называется кризисный возраст ребенка раннего возраста, продолжается он пару лет и плавно перетекает в кризис трех лет, далее следует кризис пяти лет, по завершении которого ребенок поступает в начальную школу и тут то и начинаются настоящие проблемы, которые все же не идут ни в какое сравнение с теми трудностями, которые ожидают родителей, когда их чадо пойдет в средние классы. А уж потом-то – но не будем о совсем страшном… Поэтому единственный совет родителям истеричного младенца – не зацикливайтесь на настоящем, подумайте о будущем и наслаждайтесь мгновениями покоя – с каждым годом их будет становится все меньше, пока они не потонут совсем в трясине бесконечной тревоги.

Конец ознакомительного фрагмента.