A Lost : Некоторые тайны истории стоит приоткрыть

— Да, им понравится новый дом, - Хейли снимает портрет, чтобы убрать его в кладовую, или вернуть Клаусу, ведь он ее только раздражал.

— Что ты делаешь?
– возмущается Хоуп и сжав свою руку даже не предполагала, что мать почувствует ужасную головную боль.

Картина - это одно из самых счастливых материальных ценных вещей жизни Хоуп. Ведь там, на картине, счастлива она и её родители. Да, они не муж и жена, следовательно, не семья по документам. Просто Хоуп дочь Хейли Маршалл и Клауса Майклсона. И всё. Но на картине это не имеет значения. Картине всё равно. Просто там он втроём счастливы.

— Хоуп!- выкрикивает Маршалл.

— Он мой!
– Хоуп уже и позабыла о том, что еще минуту назад она была счастливой.

— Я просто хотела убрать этот портрет, - пытается оправляться Хейли.

— Да? Но, мне он нравиться, хотя бы на нем я счастлива!
– кричит девочка, что даже не может дышать.

— Хоуп, я всегда буду бороться за твое счастье, - так и было.

— Как ты могла сделать меня счастливой, если сама не счастлива?
– спрашивает Майклсон, ведь она видела все страдания матери.

— Хоуп, выслушай меня, однажды, я расскажу тебе всю правду, - любая мать не сможет смотреть на слезы своего ребенка.

— А не нужно!
– Хоуп сжимает свои руки. — Мне не пять лет, мама! Я все понимаю! Понимаю! Понимаю, почему ты зла! Понимаю, почему ты плачешь! Ты любишь дядю Элайджу и вы даже были вместе, когда я только родилась. Потом появилась Надя, и забрала у тебя смысл твоей жизни.

— Хоуп, это тебе Кетрин рассказала?
– ну, конечно же, Хейли думает, что ее дочери все рассказал Пирс, чтобы та страдала.

— Нет! Она здесь не причем, мама, - не смотря на свой юный возраст Хоуп рассуждает, как взрослая. — Я сама все узнала. Я слышала, как ты разговаривала с Джексоном,

Ребеккой, не говоря уже о том, что ты и Кетрин уже какой год пытаетесь убить друг друга! Хватит. Знаешь, мне будто перекрыли дыхание, и разрушили все мечты. Я, просто, хотела быть счастливой, но не могла.

— Ты разбиваешь мое сердце, - Хейли падает на пол, медленно кладя руку на сердце.

Надежда заставляла меня жить, когда жить уже не хотелось, - ни одна мать не выдержит слез своего ребенка. — Ты заставляла меня жить.

— Я знаю, но семья - это заноза в заднице, - Хоуп впервые так выразилась при матери, и это не могло не расстроить ее.

— Всегда и Навсегда, Хоуп, - Хейли пытается дотронуться до дочери, чтобы обнять ее.

— Всегда и Навсегда, мама, не нужно было мне лгать, - Хоуп позволяет себя обнять. — Не нужно было скрывать от меня то, что ты любила дядю Элайджу. Ничего уже не изменить, и семью, невозможно поменять. Вы всегда будите моей семьей. Просто, разреши мне оставить портрет, мама, и никаких тайн. Обещаешь?

— Обещаю, - Маршалл одобрительно кивает головой и обнимает головой.

— Все в порядке, мам. Просто я собираюсь слушать каждую грустную песню, которую я когда-либо скачивала. На повторе, - Хоуп обнимает мать.

— Мы послушаем вместе, сладкая, - Хейли вытирает слезу со своей щеки.

Сейчас. Особняк Кетрин и Элайджи.

Любая маска – это автопортрет. Автопортрет в случаи Кетрин все три "оружия" Пирс её плеть (символ её доминирования как такового), её любовь\ревность (ну с этим понятно, так влюбиться и сохранить любовь может не каждый) и её тело. И, разумеется, её блистательный ум. Элайджа знал это. После завтрака Надя пыталась убедить мать, чтобы в восточном крыле дома расположили спорт зал или расширить гардеробную. А Элайджа набросил на плечи жены свой пиджак, по мнению Пирс синоним имени Элайджи Майклсона и его воплощение в мире гардероба, пиджак покинул плечи своего немыслимого обладателя и окутал фигуру его антипода. И что же делает этот антипод первым делом? Сбрасывает туфли. Туфли лежат на полу, а Кетрин удобно устроилась, на кресле, поджав под себя ноги. Это - её поза максимального комфорта.

И именно эту позу она примет сразу же после того, как на ней окажется пиджак Элайджи. Она примеряет на себя его образ - и он подходит ей, как родной. И она чувствует себя в нём не хуже, а может быть, даже и лучше, чем в "боевом наряде". И начинает играть роль Элайджи Майклсна в предложенной им игре.

В особняк проходят Джиа и Эддисон, без всякого препятствия, ведь, особняк не ни кого не записан. Они видят Надю и Джаспер, которые сидят у телевизора, и явно решили взять выходной, и Кетрин, удобно сидящую на кресле, а подлее ее сидит Элайджа.

— Мы здесь поспорили, - начала Джиа.

— О твоем нике в Twitter, и я думаю, это #рукаплеть, - заявляет ведьма.

— Что простите?
– Элайджа даже поперхнулся.

— Меня нет в Twitter, - разрешила спор Пирс. — Что вам нужно. Говорите быстро. У меня сегодня выходной.

— А ты всегда думаешь на десять шагов вперед? – вздыхает Джиа.

— Часто, нужно дать противнику поверить, что он победил, пока сам не поймет обратное, - убедительно произносит Пирс.

— Кстати, что ты сделала с Ками, - спрашивает ведьма, ведь она не могла дозвониться подруге.

— Я?
– тянет Пирс.

— Всего лишь уколола мне в шею, какю-то дрянь, - Ками появляется на пороге особняка и проходит и она явна зла.

— Прости, что испортила твою вечеринку, ведь это очевидно, - Пирс поправляет пиджак на своих плечах.

Камилла бормочет что-то и смотрит на всех. Она должна это сказать, пусть это и разозлит Пирс.

— Кетрин, говоря о твоем состоянии, я хочу сказать, что все твои предпосылки и тут, я считаю, 2 варианта... Одномоментно... Для начала разберём саму фразу "Гори моё солнце!

Солнце итак горячее, теоретически солнце итак, горит, но оно как бы себя греет. А вот в нашем случае, его заставляют сгореть, как обычный лист бумаги. Теперь приступим к тебе, Кетрин. Твой мир сгорает: мир с Элайджей, и получится ты одна. Твой мир сгорел. Твоя любовь сгорела. Есть ты и Стефан, но вас не существует, потому что у вас нет мира. Там нет солнца… Ведь это из-за проклятие двойников. Ты себя сама убивала, ломала, калечила, чтобы было больно, чтобы хоть чуть-чуть задержаться в мире с Элайджей.

Кетрин позволяет себе прикрикнуть, пытаясь достучаться до Камиллы, но понимает, что та права.

— Спасибо, Камилла, уверяю, Катерина с этим справится, - Элайджа внимательно слушал все слова блондинки, и еще больше убеждал себя в том, что он – мир для Кетрин, и без него нет и ее.

Элайджа проклинает свое бессмертие, будучи готовым застрелиться или выпить яд прямо сейчас. Он знает, как опасно быть любимым им, но Кетрин тоже это знает, и улыбается ему, как бы соглашаясь. Элайджа поджимает губы, чтобы не сказать то, что действительно хочет – он хочет просить ее прощения, за ее разрушенный мир, но она уже простила.