А мы служили на крейсерах
Шрифт:
………
...на окне - косые капли дождя. Сумерек. Но еще не скоро зажигать лампу…
В расплаве дождя - фонари, фонари большого и сырого города…
А перед глазами другой, пропитанный запахом моря и солнца, с белыми колоннами, и извивами виноградных лоз, лежащий у моря на теплой ладони, город бескозырок и фуражек, камней и платанов...
Мой Лисс…
Прощай...
Мудрый
В разгар борьбы с пьянством на флот прислали борца с употреблением алкоголя среди офицеров и мичманов. Целого полковника - психолога от медицины...
Взялся за дело он весьма рьяно. Несмотря на лето Севстопольское с его солнцем, пляжами и морем - все предложения по этому поводу отверг с негодованием, затребовал из комендатуры данные о задержанных в нетрезвом состоянии офицерах и мичманах, и стал вызывать их.
Разговор происходил всегда по одной схеме:
– Вас задержали в нетрезвом состоянии?
– Так точно!
– Вы много пьете?
– КАК ВСЕ!
– Как это как все? На Новый год пьете?
– Да!!
– А на день рождения?
– Да!!..
– А на 23 февраля?
– Да!
– На восьмое марта?
– Да…
– На первое мая?
– Да..
– На девятое?
– …
– На день ВМФ ?
– …
– День рождения жены ?
– ...
– Детей?
– ……
…………...
………...
И так далее, и так далее...
И в заключение:
– Значит КАК ВСЕ ? Вы пьете круглый год ! Вы - законченный алкоголик !
……...
Выявлял он алкоголические массы флота всю неделю, а тут и командировка к концу подходит... С водичкой в Севастополе всегда неважно было, уговорили его в общем на баньку.
Но! Борьба с алкоголизмом - и главный борец !
Так что ни - ни !
Однако на всякий случай запаслись...
И вот, когда московский борец очередной раз с видимым отвращением принял, после парилки, стакан минералки, самый решительный из флотских осмелился:
Юрий Васильевич, а Вы сами - то как к выпивке относитесь ?
Тот помолчал, минералки глотнул……
– Как, как, КАК ВСЕ !,,,,,
На рейде.
Ну вот, мы вспомнили всех, и перебрали все, что вспомнилось.
И оба смотрим на пустую сейчас Городскую бухту. И нам обоим кажется, что в ее пустоте не хватает...
...Глухое, басовитое гудение нагнетающей вентиляции котельных отделений.
– Товарищ командир, до бочки сорок!
– Отдать левый ! На клюз семьдесят! Правая вперед самый малый, левая назад малый!
– Барказ пошел к бочке !
– Есть! Обе стоп!
И легкий вестовый бриз плавно понес корму твоего крейсера к кормовой бочке...
И гуляющий по Морскому бульвару народ задерживался. Чтоб полюбоваться на этот элегантный пирует четырнадцати тысячетонной махины...Ведь
тогда в нашем Городе каждый первый ходил в море. А каждый второй не понаслышке знал, что такое швартовка ...Я всегда стоял у тебя вахтенным офицером на швартовках…
Я тоже вспоминаю это…
А как мы летели из - под Одессы?
За сутки перед этим, ты заглянул в кают - компанию, и, улыбаясь, сказал:
– Кто знает, чьи друзья куда пошли, в какие кабаки, к каким бабам - срочный выход, собираем всех кого успеем !
И мы ушли.
А потом никто не мог понять, куда мы так торопимся?
Все было просто - ты хотел сдержать данное слово. И ты успел…
Я тогда не понимал, что ты учил меня, как учил и всех остальных. Учил тому, что надо держать слово.
Чокнемся, командир!
Сделаем по глотку ароматного "Борисфена"...
Медленно вползающее в море солнце вдруг высветило белые пряди в твоих светлых волосах.
Я никогда не замечал твоей седины. Твои черные подглазья, после бессонных ночей на "мосту" - да, опухшие, не влезающие в тропические тапочки ноги - да, "стекшие" вниз щеки - да...но не видел седины.
А ты увидел мою.
Помнишь, мы встретились случайно на причале, через год моего командирства ?
И ты сказал:
– О! Седеешь! Нелегко дается?
Мы посмеялись тогда, и я ушел от ответа.
А сейчас могу сказать.
Да.
Ой, как нелегко дался тогда этот первый командирский год, с семимесячной боевой службой, с ломающейся матчастью, с заботами и бедами всего экипажа, и тысячами тонн корабельного железа, и тем особенным командирским одиночеством, которое может понять только тот, кто через него прошел сам, вдруг как - то разом свалившимися на плечи, еще не привыкшие все это держать.
Нелегко.
А твой первый командирский год ? С тем страшным пожаром?..
Чокнемся еще.
И помолчим...
Ну да.
Я тоже вспоминаю тот выход.
С Канонерского стенда - когда поднявшийся шторм рвал стапятидесяти миллиметровый "капрон" как нитку, когда налетавшие шквалы швыряли корму из стороны в сторону, когда нос крейсера плясал между выходных молов, и казалось, что мы никогда не сможем их проскочить...
Наверное именно тогда ты ощутил, что можешь. Именно тогда родился тот выход из Алжира - так никто до тебя - и никто после тебя на таких больших кораблях из Алжира не выходил...Расписавшись латинской "S" между молов, там, где казалось и буксиру - то трудно развернуться…
Это был блеск высочайшего уровня умения управлять кораблем, тот, который приходит к настоящим морякам, отдающим всю свою душу этому казалось бы неповоротливому стальному монстру - и стальная душа вдруг раскрывается, и начинаешь чувствовать все ее движения и порывы, и еще до того, как нужно будет, ты уже знаешь, что нужно скомандовать...
Иногда мне кажется, что я тоже ощутил душу своего корабля.
Не сразу. Совсем не сразу, но он стал вдруг понятен мне, и все его движения я ощущал как движения своей руки, и не надо было думать, чтобы махнуть рукой, или сжать пальцы в кулак...