А П Чехов в воспоминаниях современников
Шрифт:
______________
* Летопись, с. 36.
Вспоминая о своем решении, Чехов писал, что "в выборе потом не раскаялся". Занятия медициной, по его словам, не только обогатили его знаниями, знакомством с научным методом, но и значительно раздвинули область его наблюдений.
Если уже таганрогская жизнь (и в том числе часы, проведенные в отцовской лавке!) дала ему немалый запас материала, то профессия врача и разъезды, с ней связанные, сталкивали его с самыми разными слоями тогдашнего общества. Позднейшие, запомнившиеся более молодым писателям настоятельные советы Антона Павловича почаще "ездить непременно третьим классом" (в тех самых, впоследствии увековеченных Александром Блоком, зеленых вагонах, где "плакали и пели"), опирались на собственный опыт, хотя, конечно же, далеко не исчерпывали и
И когда читаешь известные воспоминания В.Г.Короленко о веселой готовности молодого Чехова писать о "первой попавшейся на глаза вещи" - хотя бы пепельнице, нельзя не почувствовать, что эта уверенность ("Хотите завтра будет рассказ...") порождается сознанием богатства уже накопленного всевозможного материала, как бы способного немедленно "кристаллизоваться" в литературную форму при малейшем "соприкосновении" с каким-либо предметом или сюжетом.
Кладовые чеховской памяти, чеховского опыта были подобны той сказочно плодородной почве, о которой он юмористически заметил в своих записных книжках, что ткни в нее оглоблю - и вырастет тарантас. \10\
Если обстоятельства, при которых совершился его "законный брак" (известно шутливое изречение Чехова, что медицина - это его законная жена, а литература - любовница), писатель вообще утаил, то "роман" с последней очень часто преподносился им как в переписке, так и в разговорах в утрированно-легкомысленном виде. "По его словам, - пишет Короленко, - он начинал литературную работу почти шутя, смотрел на нее частию как на наслаждение и забаву, частию же как на средство для окончания университетского курса и содержания семьи". А Суворин в своей некрологической статье о Чехове с умилением рассказывал, будто первый рассказ Антон Павлович вообще написал всего лишь ради того, чтобы раздобыть денег на именинный пирог для матери.
И совершенно не исключено, что эта легенда лукаво сочинена самим Чеховым, чтобы не только лишить свое вступление в литературу малейшего эффектного ореола, придав ему крайне случайный характер, но и оставить в тени все свои предшествующие этому "пробы пера", о которых известно хотя бы из его переписки с братом Александром.
Многие авторы воспоминаний отлично передают атмосферу, которая создавалась вокруг Чехова, его заразительное обаяние, нескончаемые выдумки, всевозможные шутливые импровизации. Читать эти страницы - наслаждение. В них оживает очаровательная фигура молодого писателя, его доброжелательность, неподдельное упоение жизнью, начинающей хотя бы немного улыбаться ему после труднейших таганрогских и первых московских лет, одарять его радостями литературных успехов, дружеских привязанностей, искреннего поклонения его таланту и человеческим качествам. В мемуарах подчас говорится о "пленении", "опьянении" Чеховым, которое испытывали пишущие.
Полнейшее благополучие царит и в отзывах о "милой Чехии", как окрестил семью своего молодого друга добрый и простодушный поэт А.Н.Плещеев.
Темные краски Александра Павловича в мгновенье ока сменяются сияющей акварелью. Мемуаристы наперебой говорят об "атмосфере сплоченной, дружной семьи... радостной идиллии" (В.Г.Короленко), о "чудесных стариках" - "милом" Павле Егоровиче и "кроткой" Евгении Яковлевне (Т.Л.Щепкина-Куперник).
Тот "этаж" чеховской жизни, когда юный студент и начинающий писатель перенял у отца и возложил на свои, далеко еще не окрепшие плечи все тяготы содержания немалого семейства, прочно укрыт от постороннего внимания, а если и упоминается мемуаристами, то исключительно в "диккенсовских" тонах: "С умилением она рассказывала мне, - пишет Т.Л.Щепкина-Куперник о матери писателя, - о той, для нее незабвенной минуте, когда Антоша - тогда еще совсем молоденький студентик - пришел и сказал ей:
– Ну, мамаша, с этого дня я сам буду платить за Машу в школу!"
Между тем, надо полагать, что процесс "передачи власти" в семье вряд ли мог совершаться абсолютно гладко. Да и в дальнейшем не \11\ обходилось без рецидивов и осложнении. Даже десять лет спустя в письме к И.Л.Щеглову (18 апреля 1888 года) Чехов говорит о "родственном клобке", к которому "привык... как к шишке на лбу" (определение далеко не идиллического толка!). И почти одновременно пишет Александру Павловичу
еще резче - о "скоплении взрослых людей, живущих под одной крышей только потому, что в силу каких-то непонятных обстоятельств нельзя разойтись", и о том, что его "разговоры... замучили".Все подобные свидетельства самого Чехова, Александра Павловича и редкие обмолвки некоторых мемуаристов (например, M.E.Плотова - о переменах в стиле мелиховской жизни во время отлучек Антона Павловича) необходимо учитывать. И, конечно, вовсе не затем, чтобы "очернить" кого-либо из родичей писателя, но чтобы должным образом оценить слова Б.А.Лазаревского, что самым выдающимся качеством Чехова было терпение, и убедиться в его величайшей самоотверженности. ("У вас вся жизнь для других, и как будто бы личной жизни Вы и не хотите!" - написала ему однажды Л.С.Мизинова*, и вряд ли только личные, субъективные мотивы продиктовали ей эти слова.)
______________
* ГБЛ.
К ранее приведенному отзыву Константина Коровина следует добавить, что Чехов был не просто красавцем, но и поистине богатырской натурой, долго выдерживавшей огромные "перегрузки" физического и нравственного свойства.
"Обман зрения" ряда мемуаристов не исчерпывался вышеуказанной стороной жизни писателя. Феерия незамысловатых пиршеств, веселых выдумок, дружеских розыгрышей кажется кое-кому из мемуаристов главным, если не единственным содержанием тогдашнего периода чеховской жизни (может быть, не в обиду им будь сказано, - по аналогии со своей собственной). И вот И.Л.Щеглов, прозванный Чеховым Жаном, с полным убеждением характеризует большой период в жизни своего приятеля "Антуана" - с 1886 по 1896 годы - как "наиболее счастливую половину его личной жизни" и в то же время как годы, которые "зато и промелькнули... нелепо, неуловимо, точно сладкий майский сон, промелькнули в безоглядной сумасбродной суете, оставив в воспоминаниях какие-то светлые праздничные клочки..."*
______________
* С осторожностью надо отнестись и к утверждению энергичного Вл.И.Немировича-Данченко, будто у Чехова в молодости "было много свободного времени, которое он проводил как-то впустую, скучал".
Странным образом это говорится о времени, когда созданы "Припадок", "Скучная история", "Палата № 6", "Черный монах", когда совершается путешествие на Сахалин. О времени, когда уже явственно определилось драматическое своеобразие писательской позиции Чехова, противостоящей многим обветшалым канонам поздненароднической идеологии и либеральной критики.
Зато Константин Коровин, который с присущей ему, великому жизнелюбу, и в живописи и в мемуарах яркостью запечатлел день, \12\ проведенный с молодым Чеховым, не упустил в этой картине острейшего, хотя и шутливого по форме, спора писателя со знакомыми студентами, рьяно порицавшими мнимую безыдейность его произведений.
То, что в этом диспуте Левитан и сам Коровин целиком на стороне Чехова, не случайно. Оба они, равно как и Врубель, Серов, Нестеров, принадлежали к тому поколению, чьи художественные взгляды современный нам исследователь характеризует как "хотя во многом и полемизирующие с творческими позициями передвижников и настаивающие на важном самостоятельном значении красоты и "отрадного" в искусстве, но отнюдь не противостоящие передовым принципам русской художественной культуры, а лишь отражающие ее новый важный этап"*. Известно, что в знаменитом "мамонтовском кружке", к которому прямо принадлежали или тяготели все названные художники, чеховские произведения встречались восторженно. "Читала ли ты Чехова рассказ "Святой ночью", писала, например, Е.Д.Поленова Е.Г.Мамонтовой в марте 1889 года, - что за прелесть. Вот чудный мотив для картины, полупейзажной, полужанровой. Его рассказы вообще очень вдохновительно действуют, есть превосходные картинки жизни..."**
______________
* Стернин Г.Ю. Русская художественная культура второй половины XIX начала XX века. М., Советский художник, 1984, с. 80.
** Сахарова Е.В. Василий Дмитриевич Поленов. Елена Дмитриевна Поленова. Хроника семьи художников. М., Искусство, 1964, с. 419.
Коровинские воспоминания лишний раз напоминают о том, что чеховские взгляды и искания в литературе были ярчайшим проявлением происходившего в русском искусстве конца века процесса обновления художественного языка.