A под ним я голая
Шрифт:
Глава VI
Вечером Палыч все-таки перезвонил.
– А вы мне сегодня приснились – представляете? Вас убили. Ножом. Крови не было, но вы упали и умерли у меня на руках. Я только хотел узнать, как вы себя чувствуете. У вас ничего не случилось?
– Сожалею, но у меня нет даже насморка…
Ах, поганый язык!
Я же хотела с ним помириться…
– Вы
– Во сколько?
Девушке ненакрашенной ехать к Пал Палычу – это абсурд! Час на выбор цвета лица, полтора на дорогу… Раньше восьми не получится.
– Сегодня вечером меня не будет. Деловая встреча.
Миша: ну-ну.
Усмешка. Извивающаяся усмешка.
– Да ладно тебе, – говорю. – Я его и раньше-то не любила. А теперь и совсем разлюбила.
Я вымылась, надела новые трусики в сеточку (Миша, конечно, съязвил, что ими можно креветок ловить), выпила кофе, накрасилась самой яркой помадой и ушла.
Но, не успев пройти и ста метров, услышала крики. Кричал Миша. С ним случилась истерика.
С улицы я видела, как он выбрасывает из окна какие-то бумаги и, словно пьяный, вопит на весь двор:
– Эта рукописьдостойна быть изданалишь в переплете из ветра-а-а!Один из листков долетел до меня. Это была моя новая повесть.
– Ты пишешь гнусный пасквиль!
На улице пахло дождем и мокрой собачьей шерстью. Достоевский бы написал, что взгляд у меня был тогда нехорош. Раз. Два. Три. Берем себя в руки.
– Что ты орешь, как Джельсомино!
– Все! С меня хватит! – надрывался Миша. – Можешь убираться к своему Палычу!
Но убираться мне не пришлось. Когда я на следующий день вернулась из редакции, ни Миши, ни его вещей в доме не было.
Одни пустые полки.
Да ладно, – успокаивала я себя, – подумаешь, муж ушел. Вот если бы дети умерли – тогда другое дело…
Как говорит папа, иногда в жизни бывают такие моменты, когда, чтобы остаться на месте, нужно бежать в два раза быстрее.
Мое сознание чисто и прозрачно, как ванна,
наполненная водой.Ну вот. Облизав толкушку, я наконец-то села ужинать.
Что происходит?..
Сами собой падают и разбиваются чашки…
Вчера в метро увидела девочку, похожую на Мишу, и чуть не грохнулась в обморок. Боковым зрением мне почудилось, что это он, но это была всего лишь прекрасная незнакомка с очень бледным лицом.
И я вдруг вспомнила свою приятельницу Нану Виташвили. Она мне как-то: Петровская, так ты – рыжая! (А это у меня на самом деле крашеные темные волосы отросли, а то, что под ними выросло натуральное, яв лечебных целях – каждую неделю хной.) Я говорю: ну да. Не стану же на весь филфак объяснять. А Нана все свое: ах, голубые глаза, рыжие волосы, светлая кожа! Мой любимый ирландский тип! Ты, наверное, никогда не загораешь? А я – вот смотри! – и показывает какие-то белые полосы на загорелом запястье.
– Что это? – говорю.
– Пальцы. Вчера сидели с парнем на бульваре, и он держал меня за руку. Полчаса всего просидели…
«Дикая собака Динго»! Мысль о сходстве сюжетов увлекает меня – и я больше не думаю о Мише.
Но до сих пор – когда увижу кого-нибудь, хоть чем-то похожего на него, у меня начинает кружиться голова.
Ни с одним человеком мы не можем по-настоящему расстаться.
Ми-ша! Где, ты, Ми-ша-а!
Сама не знаю, зачем набрала его номер.
«Одну минуту», – сказала Мишина мама. Мне было слышно, как они переговариваются у телефона. «Кто это?» – спросил Миша. «Деушка ккая-то звонит…» – небрежно, проглатывая буквы, ответила его мама.
– Ты страшный человек, – сказал на прощание Миша.
– Почему?
– Для вас, писателей, люди – не больше чем песок истории.
– Это не совсем так… – начала было я, но он уже положил трубку.
– Здесь надо вставить «Потерявши, плачем», – посоветовал Пал Палыч.
– А первую часть фразы не надо?
– Не надо!
– Ну хорошо.
Потерявши, плачем.
– Послушайте, а если они где-нибудь случайно увидят вашу книгу?
– Кто?
– Ваши родители…
– А они не ходят в книжные магазины.
Но какая удача для начинающей писательницы! Пал Палыч пригласил поужинать в Клубе писателей в обществе генерального директора Объединенных издательств.
Я красила ресницы, завивала челку и представляла, как он скажет: «Хорошо выглядите».
– Это чтобы не заболеть, – отвечу я тогда. Нет, не так. Скажу: «Это от отчаяния».
Когда я уже собралась выходить, увидела из окна огромную черную тучу – и взяла зонт.