А порою очень грустны

В ресторанах он нервничал.

— Наш столик обслуживают четыре разных официанта, — сказал он в третий их вечер в городе, когда они ужинали в ресторане с видом на Сену. — Четыре. Я посчитал. Один парень только хлебные крошки сметает.

Мадлен на сносном, как у третьекурсницы, французском заказывала все для обоих. На первое был суп виши.

Попробовав его, Леонард сказал:

— Такое ощущение, что это полагается есть холодным.

— Да.

Он кивнул.

— Холодный суп. Новая концепция.

Этот ужин заключал в себе все, чего она ждала от своего медового месяца. Леонард, одетый в свадебный костюм, был так хорош собой. Мадлен и сама чувствовала, что прекрасна: голые руки, голые плечи, густые волосы сзади на шее. Большего физического совершенства им обоим было никогда не достичь. Перед ними, подобно огонькам вдоль реки, простиралась вся жизнь. Мадлен уже сейчас могла себе представить, как будет рассказывать эту историю их детям, историю под названием «Как папа впервые попробовал холодный суп». Вино бросилось ей в голову. Она едва не произнесла это вслух. Какие там дети — ей еще рано! И все-таки вот, она уже думает о них.

Следующие два дня они провели, осматривая достопримечательности. К удивлению Мадлен, музеи и церкви интересовали Леонарда меньше, чем товары в витринах магазинов. На Елисейских Полях он то и дело останавливался полюбоваться вещами, к которым раньше никогда не проявлял интереса: костюмами, рубашками, запонками, галстуками от «Гермеса». Бродя по узким улочкам Маре, он остановился перед портновской мастерской. В слегка пыльной витрине стоял манекен без головы, на нем был черный оперный плащ. Леонард зашел взглянуть на него.

— Правда красиво? — сказал он, изучая подкладку.

— Это же накидка, — сказала Мадлен.

— В Штатах такого ни за что не найдешь, — сказал Леонард.

И он купил его, потратив (по ее мнению) слишком много из своей последней месячной стипендии. Портной завернул товар, положил в коробку, и скоро Леонард уже выносил ее за дверь. Иметь плащ было желанием странным, что и говорить, однако людям и прежде случалось покупать в Париже необычные сувениры. Мадлен быстро забыла о нем.

В ту ночь над городом бушевал проливной дождь. Около двух часов их разбудила вода, капавшая с потолка над кроватью. После звонка портье явился посыльный с ведром, без извинений и с невнятным обещанием, что утром придет ing'enieur. [30] Расположив ведро особым образом и улегшись валетом, Мадлен с Леонардом сумели найти положение, в котором оба оставались сухими, но капание не давало им заснуть.

— Это первое злоключение в нашей супружеской жизни, — тихо произнес в темноте Леонард. — Мы с ним боремся. Мы решаем проблему.

30

Инженер (фр.).

Только после отъезда из Парижа стало заметно: что-то не так. Они отправились поездом с Лионского вокзала в Марсель, заняв романтическое купе, исключавшее всякую романтику. Марсель с его беспорядком, чувством опасности и смешанным населением походил на город американский или, по крайней мере, менее французский. Там главенствовала средиземноморско-арабская атмосфера; в воздухе пахло рыбой, машинным маслом и вербеной. Женщины с платками на голове окликали смуглых детей — целые выводки. В первую же ночь в городе, где-то в третьем часу, в баре с цинковой стойкой Леонард подружился с группой марокканцев в футболках с длинными рукавами и джинсах с блошиного рынка. Мадлен страшно устала; ей хотелось вернуться в гостиницу, но Леонард настаивал: надо выпить caf'e cognac. [31] За время путешествия он набрался кое-каких слов и то и дело вставлял их в свою речь, будто на самом деле говорит по-французски. Узнав новое сленговое выражение (например, слово branch'e, [32] которое в применении к человеку означало, что он «врубается»), Леонард сообщал его Мадлен так, словно это он свободно владеет языком. Даже поправлял ее произношение. Поначалу она думала, что он шутит, но, как оказалось, все было иначе.

31

Кофе с коньяком (фр.).

32

Подключенный (фр.).

Из Марселя они отправились вдоль побережья на восток. Когда в вагоне-ресторане к ним подошел официант, Леонард упорно хотел сам сделать заказ по-французски. Ему удалось выдавить кое-какие слова, но произношение было ужасно. Мадлен повторила просьбу Леонарда. Закончив, она увидела, что Леонард злобно смотрит на нее.

— Что?

— Зачем ты за меня заказываешь?

— Потому что официант тебя не понял.

— Все он прекрасно понял, — не уступал Леонард.

В Ницце они оказались только к вечеру. Поселившись в гостинице, отправились в ресторанчик на той же улице. За ужином Леонард демонстративно держался отстраненно. Он выпил много дешевого вина. Всякий раз, когда к их столику подходила молодая официантка, глаза его загорались. Мадлен с Леонардом едва ли не весь ужин просидели не разговаривая, словно были двадцать лет как женаты. Вернувшись в гостиницу, Мадлен пошла в общий туалет, где дурно пахло. Там она прочла по-французски объявление, призывавшее не бросать в унитаз бумагу. Оглянувшись, она обнаружила источник вони — мусорная корзина была переполнена грязной туалетной бумагой.

Сдерживая тошноту, она прибежала в номер.

— О господи! Какая у них безобразная уборная!

— Просто ты у нас принцесса.

— Сходи туда! Сам увидишь.

Леонард спокойно отправился в туалет с зубной щеткой и вернулся с невозмутимым видом.

— Нам надо переехать в другой отель, — сказала Мадлен.

Леонард ухмыльнулся. Посмотрев на нее остекленевшими глазами, он сказал жеманным голосом:

— Принцесса из Приттибрука в ужасе!

Как только они легли спать, Леонард ухватил ее за бедра и перевернул на живот. Она понимала, что не следует позволять Леонарду заниматься с ней сексом, раз он так вел себя целый вечер. В то же время, ей было до того грустно, она чувствовала себя такой никому не нужной, что его прикосновения принесли ей громадное облегчение. Хотя с ее стороны это означало подписать некий отвратительный пакт, который может иметь последствия для всей ее замужней жизни, отказать она не могла. Она не сопротивлялась, когда Леонард перевернул ее и овладел ею сзади, без всякой нежности. Она была не готова, и поначалу было больно. Леонард не обращал на это внимания, двигаясь туда-сюда, ничего не видя. На ее месте мог быть кто угодно. Когда все кончилось, Мадлен заплакала, сперва совсем тихо, потом громче. Она хотела, чтобы Леонард услышал. Но он спал или притворялся, что спит.

Наутро, когда она проснулась, Леонарда в комнате не было. Мадлен хотела было позвонить матери, но на Восточном побережье была середина ночи. Кроме того, сообщать о поведении Леонарда было опасно. Ей никогда не удастся взять свои слова обратно. Поэтому она встала и начала шарить в его сумочке для туалетных принадлежностей в поисках пузырьков с таблетками. Один был наполовину пуст. Другой Леонард наполнил перед свадьбой, чтобы хватило, пока они будут в Европе.

Убедившись, что он принимает лекарство, Мадлен села на край постели и попыталась решить, как ей теперь быть.

Дверь открылась, и в комнату ворвался сияющий Леонард. Он вел себя так, будто ничего не произошло.

— Я только что нашел нам новый отель, — сказал он. — Гораздо лучше. Тебе понравится.

Искушение не поминать прошлую ночь было велико. Но Мадлен не хотелось создавать прецедент. Брак впервые навалился на нее всей тяжестью. Она не могла просто швырнуть в Леонарда книгу и уйти, как раньше.

— Нам надо поговорить, — сказала она.

— О’кей. Может, за завтраком?

— Нет. Сейчас.

— О’кей, — снова сказал он, чуть помягче.

Он оглядел комнату в поисках места, куда можно было бы сесть, но, так и не найдя, остался стоять.

— Вчера ты так нехорошо со мной обращался, — сказала Мадлен. — Сначала разозлился, когда я помогла тебе сделать заказ. Потом, за ужином, вел себя так, будто меня вообще нет. Постоянно заигрывал с официанткой…

— Я не заигрывал с официанткой.

— Нет, заигрывал! Ты с ней заигрывал. А потом мы пришли сюда, и ты… ты… ты меня просто использовал, как кусок мяса! — От этих слов она снова разрыдалась. Голос ее сделался писклявым, детским, она была страшно недовольна этим, но поделать ничего не могла. — Ты вел себя так, как будто ты… с той официанткой!