А потом он убил меня

Я люблю «Л’Амбруази». Мы с Беатрис постоянно туда ходили в те дни, когда она была мила со мной. Не помню, когда в последний раз заглядывала в этот ресторан, но раз Фрэнки его выбрал, значит, намечается нечто особенное — и я знаю, что именно, ведь мой издатель в своей уклончивой манере уже намекнул на суть дела. Поэтому я провожу утро, всячески себя балуя. Я надеваю любимое платье от Живанши; оно очень модное и очень мне идет, а цвет прекрасно сочетается с оттенком моей кожи. Когда я сажусь в такси, в животе у меня порхают бабочки от предвкушения встречи с продюсером, который будет экранизировать «Бегом по высокой траве».

Я приезжаю чуть раньше срока, но Фрэнки уже на месте. Зайдя в ресторан, я вижу своего издателя в глубине зала: он увлечен разговором с мужчиной, сидящим ко мне спиной. Вид у Фрэнки радостно-взволнованный и оживленный. «Подождите, — хочется крикнуть мне, — без меня не начинайте!» Я быстро лавирую между столиков, однако Фрэнки по-прежнему меня не видит; он замечает мое появление, лишь когда я останавливаюсь рядом с ним. Тогда он поднимает ко мне взгляд и одаривает сияющей улыбкой.

— Вот и ты, — говорит он и встает, после чего мы тепло обнимаемся.

— Вот и я. Пришла, — хихикаю я, Фрэнки кладет ладонь мне на спину и протягивает другую руку к своему собеседнику, который тоже встает и улыбается. — Эмма Ферн. — Я жму протянутую мне руку, а мужчина кланяется:

— Какая честь!

Я улыбаюсь в ответ. Он моложе, чем я ожидала, но что мне известно о продюсерах? Если он достаточно взрослый, чтобы подписать контракт, остальное неважно. Но в памяти мелькает неясный образ, поскольку внешность парня кажется мне смутно знакомой.

— Эмма, это Николас Хакетт, — с некоторой торжественностью заявляет Фрэнки.

Вид у Бадосы ужасно счастливый, поэтому я улыбаюсь так широко, что начинают болеть щеки. Молодой человек, которого представил Фрэнки, предлагает:

— Пожалуйста, зовите меня Ник. — И все мы усаживаемся.

Фрэнки начинает:

— Ник…

Но тот заговаривает одновременно с ним, поэтому Фрэнки резко замолкает, а продюсер продолжает:

— Слов нет, как я рад с вами познакомиться. Я поклонник вашего таланта, Эмма! Ничего, если я буду так вас называть? Можно?

У него такое открытое, такое искреннее лицо. Он кажется почти испуганным с этими своими бровками домиком, словно всерьез беспокоится, не совершил ли только что непростительную оплошность. От этого у меня возникает желание похлопать его по руке, приговаривая: «Ну-ну, не волнуйтесь».

Я ободряюще улыбаюсь и внезапно понимаю, где видела его раньше, откуда мне знакомы эти очки в черной оправе и моложавая внешность. На самом деле мы никогда не встречались, просто продюсер — вылитый тележурналист Луи Теру.

— Конечно, Ник. Пожалуйста, зовите меня Эммой. — Меня даже слегка пугает его слишком бурная реакция на мои слова.

— Давайте сперва сделаем заказ? — Фрэнки берет меню, мы с Ником следуем его примеру.

«Хорошая мысль, — думаю я, — разобраться для начала хотя бы с этим» — и выбираю первое, что попадается на глаза. Потом начинается возня с наполнением бокалов и официантами, которые принимают заказ, но вот мы опять втроем, и Ник говорит:

— Я горжусь, что у нас общий издатель, Эмма. Потому-то я и выбрал Фрэнки, ну, знаете, из-за вас. — Он улыбается своей широкой открытой улыбкой и, кажется, ждет от меня чего-то.

— Из-издатель? — заикаюсь я.

— Да! — радостно восклицает Фрэнки и кладет ладонь мне на руку: — Ты же помнишь ту статью в «Нью-Йорк таймс»? Про Ника.

Я поворачиваюсь к Фрэнки, все еще улыбаясь, но уже с некоторым усилием:

— Статью?

Ник шутливо вскидывает обе руки, будто пытаясь разогнать обращенное к нему внимание: кыш, мол.

— Пожалуйста, не будем обо мне, это так скучно. Я хочу узнать побольше о вас, Эмма.

Фрэнки усмехается. Да что с ним такое, ради всего святого?

— Доберемся и до этого, но сперва позволь мне все объяснить. Ты же видела статью, правда, Эмма? Про торги за роман Ника. — Фрэнки наконец-то поворачивается ко мне.

— Безумие, просто безумие! — перебивает Ник, хлопнув в ладоши.

Он тоже явно не в себе. Пьян, что ли? Очень уж странные у него манеры. Впрочем, как и у того же Луи Теру.

— За права на роман разгорелась настоящая битва. Вот подожди, Эмма, пока его прочитаешь: это нечто, поверь. С ним как с тобой, понимаешь? Такое у меня предчувствие. Не могу дождаться, когда ты прочтешь рукопись.

— Фрэнки, прекрати, — застенчиво говорит Ник, а тот смеется и продолжает:

— Короче, я тоже предложил свои услуги, но особо не надеялся. Несмотря на твою доброту ко мне, Эмма, соперничать с тяжеловесами мне не по силам, я ведь совсем-совсем в другой лиге. Но знаешь, что он сделал? — Фрэнки дергает головой в сторону Ника, и это выходит так фамильярно, что кажется почти грубым.

Но Ник, видимо, не против. Он сгоняет хлебные крошки в одну кучку возле своей вилки, беспрестанно улыбаясь белой скатерти.

— Нет, не знаю, — произношу я наконец, потому что Бадоса, похоже, ждет от меня ответа, а я без малейшего понятия, что за хрень происходит и кто такой этот Ник, но лучше бы дело обернулось к добру, потому что у меня замечательный день, я на гребне приливной волны и Божья длань направляет меня. И тут мне действительно вспоминается статья и бесхитростное лицо Ника, которое смотрело с журнальной страницы. Странно, что тогда я не заметила, до чего он похож на Луи Теру. Но, помню, было там что-то про многообещающего молодого писателя, который написал роман и выставил его на аукцион, а потом отказался от услуг победителя, что неслыханно, а на мой вкус — даже почти неэтично. Однако мне по-прежнему непонятно, почему мы разговариваем о чужом романе и когда речь пойдет о правах на экранизацию моего.

— Он выбрал нас, Эмма. Мы будем издавать Николаса Хакетта, который известен как самый перспективный писатель своего поколения. Представляешь?!

Что творится с Фрэнки? Он обращается ко мне, называет по имени, но сам не сводит влюбленных щенячьих глаз с Ника, а тот знай себе играет хлебными крошками. И я вроде как должна подать реплику? Причем фраза «что за хрень» явно не годится.

Я быстро оглядываюсь по сторонам, поскольку мне вдруг приходит в голову, что, может, это розыгрыш. Наверное, меня откуда-то снимают на камеру, а потом выскочит оператор, все расхохочутся, и меня годами будут подкалывать: «А помнишь, как Ник пришел подписывать контракт на экранизацию, но мы изобразили, будто это встреча с молодым писателем, который подает большие надежды?» И все мы станем покатываться со смеху. Но почему-то на самом деле я в это не верю. Такие фокусы не в стиле Фрэнки.

— Пожалуйста, перестань, ты меня смущаешь, — все твердит Ник с неподдельной скромностью — небось, практиковался перед зеркалом. Наконец мужчины вспоминают, что я тоже здесь, и с выжидающими улыбками оборачиваются ко мне.

— Ух ты! — выдаю я лучшее, на что способна.

Фрэнки заказывает шампанское, и мы поднимаем тост за самого многообещающего писателя поколения, ни больше ни меньше, а я ломаю голову, как умудрилась так ошибиться. Говорил ли Фрэнки, что нам предстоит встреча с продюсером? Нет, конечно, но намекнул… или мне просто показалось? «Надеюсь очень скоро преподнести тебе сюрприз» — так он сказал? А потом: «Давай увидимся за обедом. Пожалуйста, приходи». Я уверена, это его слова.