А смерть подождет

— Понял, товарищ полковник. Мы будем стараться.

Савушкин погладил Линду по голове, отошёл с прощальным и вежливым кивком, как бы извиняясь и перед женщиной: прервал же их беседу.

— По вагонам! Отправление дали! — прозвучала команда. Это — майор Бояров, Марина невольно оглянулась на его голос.

Олег крепко сжал её руки.

— Пообещай, Марин!

— Что?

— Что выйдешь за меня… Как вернусь из Чечни.

— Я… Я подумаю, Олег. Ну что ты гонишь лошадей?! Чего так спешишь?

— Жизнь короткая, Марин. На войну еду. На войну!

— Вернёшься — потом я с Гарсоном поеду… Потом, Олежек, потом! Ну что ты, в самом деле, на бегу спрашиваешь?! Иди, а то отстанешь… Линда, смотри, вся изнервничалась!

Подбежала Нина Алексеевна, за нею торопливо подошел Михаил Яковлевич, каждый из них старался в последний раз обнять сына, сказать напоследок что-то очень существенное, главное, с чем бы их кровиночка и уехал, помнил в дороге и там, в Чечне. А Олег, отвечая на поцелуи отца-матери, не сводил глаз с любимой женщины. В этом его прощальном взгляде, обращенном к Марине, было всё: и надежда скорой встречи, и страстный призыв о взаимопонимании, и мольба страдающего, одинокого пока сердца.

Подхватив Линду, Олег запрыгнул в тамбур уже тихо поплывшего вдоль перрона вагона, толпа провожающих двинулась вслед за поездом, женщины плакали, махали руками, старались перекричать друг друга: «Володя, напиши сразу, как приедешь!…» «Коля, позвони, не забудь, мы будем ждать!…» «Олег, носки тёлые в сумке, на дне-е…»

Духовой оркестр бодро ревел медными своими глотками, над перроном и всей привокзальной округой разносился знакомый до боли марш «Прощание славянки», которым Россия провожала своих сыновей и в начале того, двадцатого, века на Балканы, и вот теперь, в самом его конце… Провожала на войну.

Стояла золотая, замечательная осень 1995 года.

Глава вторая

Олегу с Линдой выпал Гудермес.

Военная судьба особенно с людьми не церемонится — кому как повезёт с местом службы.

Дауров, командир сводного отряда кинологов МВД, подполковник, спросил Олега ещё там, в Грозном:

— Александров, в Гудермес поедешь?

— Поеду, — не задумываясь, ответил тот. Им с Линдой всё равно — в Чечне не бывали, что Аргун, что Шали, что Ведено, разницы большой не было. Правда, Аргун — это, считай, пригород Грозного, каких-то пятнадцать километров, а Ведено — это уже басаевская вотчина, там боевики царствовали и держали в напряжении всю округу. А Гудермес — поближе и, сказали, поспокойнее.

— Хорошо, готовься, — занято бросил Дауров и ушел по своим делам.

А что им с Линдой готовиться?!

Встали и пошли. Вернее, залезли часа через два в кузов «Урала» и поехали, вместе с четырьмя оперативниками: двое из Омска, оба Алексея, Смирнов да Рыжков, один капитан, другой — лейтенант. Смирнова командиром опергруппы назначили — он и старший по званию, да и опыта у него побольше, давно в милиции, в уголовном розыске. Серьезный, можно сказать, даже педантичный человек, что для милиционера, в общем-то, положительное качество: педанты и перестраховщики, осторожные люди, меньше на войне гибнут, ибо инструкции и уставы для военного — мать-защитница, она таких, живущих с умом, оберегает. А кто недисциплинированный да о собственной безопасности не заботится, того смертушка и косит. Или другие от таких безответственных людей страдают.

Ещё два опера — уральцы, из Свердловской области. Дима Шевцов — тоже из уголовного розыска, старлей, а Саша Шорохов — этот из ОБЭПа, раскрывал у себя в Первоуральске экономические преступления.

Все пятеро быстро перезнакомились, коротко рассказали о себе. Длинных биографий ни у кого не было: двадцать пять — тридцать лет за плечами, офицеры милиции, служили в разных концах необъятной России, теперь вот по воле случая вместе, в кузове военного грузовика «Урал».

В кабине — ещё один офицер, он этим грузовиком и командует, и старшина за рулем, они там толкуют о чем-то своём, голосов их в кузове не слышно. А у заднего борта — молчаливый пулемётчик, ствол его грозного оружия торчит над бортом, а парень не сводит напряжённых глаз с убегающей назад серой асфальтовой ленты и «зелёнки» по бокам шоссе. «Зелёнка», придорожные кусты и невысокие деревца, и правда ещё в листьях, Чечня — это юг России, тут на несколько градусов теплее в сравнении с той же средней полосой, и растительность ещё не сбросила листву, хотя и пожелтела, стоит в осеннем убранстве.

Пулемёт у борта машины — это, конечно, серьёзно, не в туристическую поездку отправились пассажиры «Урала», но человек, в том числе и военный, быстро ко всему привыкает. Сначала наши пятеро молодых милицейских офицеров притихли, сами поглядывали по сторонам — не прячется ли вон за тем развесистым вязом боевик, потом напряжение несколько спало, народ расслабился и заговорил — чего, в самом деле, истуканами сидеть. Язык человеку для общения дан, для разговоров.

Как водится, в компаниях заводила дорожных разговоров быстро находится.

Рыжков, лейтенант, с простодушным лицом, улыбчивый и контактный, словом, рубаха-парень, сразу как-то всем понравился. Знакомясь с коллегами, представлялся просто: «Лёша… Можно ещё проще — Лёха.» И белозубо смеялся при этом, и весь его вид как бы говорил: я — перед вами, ничего не прячу, прошу любить и жаловать. С такими, как Рыжков, и сходиться просто, и дружить легко. Эти не выясняют — «А ты меня уважаешь?», и самого тебя принимают, какой есть, с недостатками и всеми твоими моральными потрохами, но это не значит, что люди эти наивные простачки. Будьте уверены, довольно быстро разберутся кто есть кто, сделают правильные выводы. В милиции, вообще в спецслужбах, такие люди ценятся — за наблюдательность и быстроту мышления, за умение в короткий срок сориентироваться в человеке, понять, кто перед ним. А простота поведения может быть и игрой — так легче входить в доверие к определённым, интересующим ту же милицию, оперов, людям, фигурантам.

Но сейчас оперуполномоченный угрозыска лейтенант Рыжков не играл, а вёл себя вполне естественно, все это видели и понимали, в том числе и Олег. Они с Рыжковым просто потянулись друг к другу, мгновенно, ещё там, в Грозном, при знакомстве, подружились. Да и Линда в нем, Рыжкове, своего почувствовала. В кузове «Урала», едва они разместились на скамейках с нехитрой своей поклажей-амуницией, Линда взяла да и положила голову на колени лейтенанта.

— Во, видал! — восхищенно и с некоторым удивлением сказал Лёха и осторожно погладил чёрную голову собаки. Вообще-то, собак с некоторых пор он недолюбливал и побаивался: в детстве, у себя во дворе, дразнил привязанного у будки Шарика, тянул у него миску с едой, а тот возьми его и тяпни!… Крика было, испуга… Но Шарик против мощной этой розыскной собаки — козявка. Линда и статью вышла, и ростом. С такой не побалуешь.

Линда почувствовала в симпатичном этом парне и то, что он её немного побаивается, потому и положила к нему голову на колени. Мол, не бойся, раз ты с хозяином моим подружился, то и мне, выходит, друг. Хотела было ещё и лапу лейтенанту Рыжкову подать, но передумала: лапа — это официально, так люди делают, когда здороваются или знакомятся. Но людей при этом не поймешь — что у них на уме? Вроде и руку протягивает, и лакомство на ладони, а тут же может и за ошейник схватить или прутиком огреть.

Олег подал Лёше кусочки печенья — раскрошилось в кармане куртки.

— На, угости её…

Линда взяла с ладони печенье, похрумкала с удовольствием, повиляла хвостом в знак благодарности — дескать, спасибо, давай ещё.

Опер'a, наблюдавшие за собакой, посмеялись — ишь, сластёна! Не иначе, в хозяина.

Пулемётчик у заднего борта шевельнулся, напрягся — что-то парню показалось подозрительное там, в «зеленке». Невольно напряглись и наши пятеро, взялись за оружие. Но тревога оказалась напрасной — за поворотом теперь ясно было видно женщину с коровой, они и шуршали, возились в придорожных кустах.