А теперь любите меня

В кафе всем, как по волшебству, вдруг понадобилось знать, из какого я лицея, где я жил, чем я хочу заниматься в будущем. Само собой, в этот раз я подготовился.

У меня греческие корни, я вырос в Пансионате и я избрал для себя путь хирурга.

Что касается моих корней, я выбрал Грецию в память о моем первом Агностическом предположении,а еще эта страна мне просто нравилась. Я не мог сказать им правду ни под каким предлогом. Если вы оказываетесь рядом с человеком, у которого нет руки или ноги, о чем бы тот ни говорил, вы все время будете поглядывать на его культю, даже не специально. Когда люди знают, что ты рос в Приюте и Приемных семьях, они видят только это, даже не давая себе отчета. Преимущество культей в том, что их можно спрятать.

О Пансионате я не солгал. О планах на будущее надо было хоть что-то сказать; я же не собирался признаваться в том, что выбрал медицину, потому что это сложно, или в своем открытии: чем больше мы преуспеваем в чем-то сложном, тем больше нас любят.

11

Меня приглашали на обеды и ужины, бранчи, барбекю и пикники. Я сделал вывод, что люди, которые тебя любят, ценят твою компанию во время еды.

Я также заметил, что люди, которые тебя любят, часто тебя фотографируют во время еды. Большая часть таких фотографий — групповые фото, где все буквально налезают друг на друга. Я знал, что на фотографиях нужно принимать очень счастливый вид, и я улыбался изо всех сил, думая, что, возможно, эту фотографию однажды повесят на стену.

В действительности людям, выросшим в семье, не приходит в голову, что у тебя может не быть фотографий. Как будто детские фотографии — доказательство того, что человек существовал.

В первый день стажировки Декан познакомил меня со своей командой. Они так же, как он, приходили в восторг от слов вроде « гемикорпорэктомия».

Во время учебного года я прочел в учебнике, что гемикорпорэктомия — ампутация нижней половины тела,и мне это определение показалось глупым. Зачем уточнять, что речь идет именно о нижнейполовине?

Один из профессоров команды Декана, женщина лет пятидесяти, подошла ко мне. У нее был серый пушок над губой. Над верхней губой, само собой.

— Сегодня после обеда я собираюсь делать гемикорпорэктомию, — сказала она. — Не хотите ли ассистировать?

Она говорила так, будто предлагала пойти с ней в парк аттракционов, и я понял, что нужно с энтузиазмом согласиться, а затем поблагодарить.

* * *

— Идемте обедать! — сказал Декан в 13 часов.

За столом все ели говяжью вырезку и говорили об ампутации. Я смотрел, как госпожа профессор режет мясо. «Вы увидите, —заговорщицки шепнула она мне, — это одна из самых впечатляющих операций!»

Как можно восхищаться идеей ампутировать кому-то половину тела? В тот день я понял, что эта женщина — повернутая, психопатка на воле, за которой никто никогда не погонится, чтобы поймать и изолировать от других людей.

Я смотрел, как они едят и говорят.

Притворяться, что я такой же, как они, не составляло мне труда. Во-первых, я решил, что игра стоит свеч, а потом, это было несложно: нужно было лишь наблюдать за ними и имитировать их поведение. Что касается реакций, которые я должен был демонстрировать, достаточно было посмотреть им в глаза, чтобы понять, какой реакции они ждут.

Например, когда во время десерта Декан сообщил мне, что моя стажировка будет оплачиваться, яобрадовался, но он сказал об этом так, будто речь шла о том, что ему нравится зеленая фасоль, и я сделал вид, что деньги мне абсолютно не важны.

В биологии адаптация живого организма к новым условиям в целях выживания называется Акклиматизация.

12

Я официально стал частью крутой тусовки, к которой принадлежала Юлия.

Иногда они заезжали за мной в больницу, чтобы вместе пойти выпить или поесть. Они просили рассказать, что я делал днем, и мне даже не надо было лгать, чтобы их поразить. В больнице всегда хватало историй.

Однажды я пошел выпить кофе с Самюэлем, молодым хирургом, который рассказал мне, как два года назад делал ректосигмоидоскопию. Это разновидность колоноскопии, производимая без анестезии при помощи гибкой трубки, которая позволяет обследовать прямую кишку и конец ободочной кишки. Обычно к ней прибегают, когда пациенты «случайно» запихивают какой-нибудь предмет себе в зад. А так как больница была недешевой, пациент, о котором шла речь оказался известным актером, а предмет — шариком для гольфа.

Самюэль назвал имя актера.

— Не может быть!

В своем ответе я подражал интонации, с которой он произнес имя актера; сам я понятия не имел, кто это такой. Но Юлия и остальные его знали, и все рассмеялись, когда я пересказал этот случай.

13

В нашем отделе работал техник по имени Ксавье. Как-то я разговаривал в коридоре с одним из профессоров команды Декана, и Ксавье проходил мимо. Он поздоровался с нами, глядя только на профессора. Внешне его « здравствуйте» предназначалось нам обоим, но на меня он даже не взглянул. Тогда меня его обращение покоробило, но потом я об этом не вспоминал.

В последний день стажировки я получил чек. Все эти деньги принадлежали мне, я их заработал.

Вечером в отделе для меня организовали небольшие проводы, и Декан вручил мне небольшую коробочку. «От всех нас!»— торжественно сказал он. Я открыл: внутри лежал новенький стетоскоп.

И снова похлопывания по спине и доброжелательные улыбки. Мне говорили: «Успехов», «Продолжайте в том же духе», «Было приятно с вами работать».Мне хотелось приложить металлическую головку стетоскопа к своей груди и послушать, как быстро и сильно бьется мое сердце.

Вскоре я заметил Ксавье. Он с кем-то болтал. Он единственный ничего мне не сказал. Ни слова. Ксавье сознательно меня игнорировал, теперь я не сомневался, но не понимал почему.

— Позвони при случае, — бросил мне Самюэль, хлопая меня по плечу.

— Ты хорошо знаешь Ксавье? — спросил я.

— Техника?

— Да. Мне кажется, что он меня недолюбливает.

— Это просто ревность, — ответил он. — Люди, которые не любят меня из-за того, что я здесь, не поместились бы в этой комнате!

Он улыбнулся.

— Ты должен это понимать. Чем больших успехов ты добиваешься, тем больше врагов приобретаешь!

Голоса вокруг меня вдруг зазвучали громче.

— Что с тобой? — спросил Самюэль, потому что я весь покрылся испариной.

«Это землетрясение? — подумал я. — Нет, у меня просто трясутся ноги».

К горлу подступила тошнота.

Затем маленькие блестящие точки перед глазами, а потом темнота.