А я тебя да

— Хорошо выглядишь, — заметил Шведов, отвлекаясь от тарелки с кашей. Он обожал овсянку. Скажи кому…

— Это ненадолго. Скоро разжирею, как свиноматка. И стану лысой.

Я села напротив, подтянула к себе тарелку и бойко сунула ложку в рот.

Все это было игрой. Мне не хотелось… Ни идти куда-то, ни есть, ни цепляться к Шведову. Я не справлялась с тем, что случилось. Совсем. Блин. Не справлялась. Я даже не находила в себе желания попытаться как-то перебороть эту ситуацию. Просто не понимала, какой в этом смысл. Допустим, я выживу. И что? Зачем это все, когда я утратила свою главную функцию? Что бы там не говорили психологи про биологические пережитки…

Более-менее комфортно мне было лишь в обществе людей, которые не знали о моей операции. Среди коллег. Или тех же студентов. Ну ладно. Кого я обманываю? Конкретно в обществе Никиты, который смотрел на меня с все тем же шальным обожанием.

— Спасибо. Вкусно, — пробормотала я, не съев и половины. — Побегу.

Шведов проводил меня хмурым взглядом, но все же встал из-за стола, когда я поднялась. Он так стеснялся своего прошлого, что порой слишком буквально воспринимал предписания этикета. Я задавалась вопросом, для чего он с таким маниакальным упрямством им следует? Чтобы все забыли, откуда он вылез? Или чтобы он сам забыл… Хотя, если честно, мне кажется, рос он, как и миллионы других мальчишек по всей стране — на улице. Я тоже чуть-чуть застала то время, когда родителям было не до детей — они впахивали за три копейки как дурные, и все мысли были не о том, как этих самых детей воспитывать, а как их, блин, прокормить. Ничего стыдного в этом не было. Как-то же мы выросли, как-то стали теми, кем являемся. Не сломались…

Перед выходом задержалась у зеркала. Достала из сумочки бордовую помаду, накрасила губы и довольно кивнула.

— Ого, — прокомментировал Шведов, выходя из-за спины.

— Умывать будешь? — спросила я. Семен предупреждающе прищурился, видно, не сразу догадавшись, откуда у этой моей претензии растут ноги. Скорей всего он ведь даже не запомнил тот эпизод, слишком незначительным он был для Семена. А я с какого-то момента, кажется, вспомнила вообще весь негатив, какой в наших отношениях был… Семен моргнул. Развернулся на пятках и скрылся в недрах квартиры. Если бы я вела счет нашим битвам, эту победу можно было смело записывать на свой счет. Но я не вела, более того, уже очень давно я не испытывала от них никаких положительных эмоций. Да даже банального удовлетворения.

Апатия усиливалась. На этот раз в универе не удалось взбодриться. В голову лезли воспоминания. О том, как я сама здесь училась, и как от меня стали шарахаться после тех сплетен, что это из-за меня Бутанову «сломали жизнь». Впрочем, когда шарахались — это еще полбеды. Хуже, когда стали заискивать и в друзья набиваться. Нет, может, конечно, кто-то мне совершенно искренне симпатизировал, но я уже никому не верила. И во всем искала подвоха. Где-то к курсу четвертому та ситуация стала подзабываться, напряжение спало, и мы постепенно снова стали общаться, но даже тогда я намеренно сохраняла дистанцию и никого к себе близко не подпускала. И, в общем, как-то так вышло, что осталась я совсем без друзей.

— Ну как же так, Верунь? А как же студенческая жизнь? — недоумевала мама.

— Да нормально, — пожимала плечами я.

— Не нравится мне это.

— Что это, мама?

— Что ты как будто одна совсем. Вот случится что-нибудь со мной, с кем ты останешься?

— Ну, во-первых, — смеялась я, — с тобой никогда и ничего не случится, а во-вторых, у меня есть Семен.

— А кроме него никого нет! Уж не он ли постарался, а, Верочка?

— Мам, ну что за глупости? Зачем бы ему это понадобилось?

— Затем! Так тобой легче вертеть.

Тогда я свела все к шутке, но когда через каких-то полгода мамы не стало, а Шведов был на каких-то там своих очередных сборах, я оглянулась в поисках поддержки и поняла, что одна. Бесконечно, безнадежно одна.

— Так что, Вера Ивановна? — вернул меня в реальность голос Никиты. Я подняла глаза, отмечая порез на подбородке. Ник сегодня прихорошился. От его красоты можно было ослепнуть. Но ведь не про мою честь это… Зачем я ему? Зачем любому другому мужчине?! Впрочем, если притвориться, что я все та же, если соврать себе, что у нас есть шанс, и просто впустить в себя это сладкое чувство предвкушения любви и ожидания…

— Извините, Никита. Я отвлеклась. Что вы говорите?

— Ты. Я же больше не студент, — широко ухмыльнулся паршивец. — Все! Гуд бай, альма матер.

— А, ну да. Поздравляю, — мой ответ прозвучал несколько сухо, ну, а как иначе? — Так что ты говорил?

— Я приглашал тебя…

— Куда?

— Куда хочешь. В кафе, в ресторан?

— Никита… Да, ты больше не мой ученик, но остальные обстоятельства ничуть не изменились.

— Так измени их! — с жаром воскликнул он. — Мне уже предложили работу в классной команде, я смогу…

— Ну что ты сможешь?

На эмоциях мы то и дело перебивали друг друга, и разговор выходил довольно странным.

— Содержать семью! Ну, тачку с водилой тебе, конечно, не обеспечу, но…

— Ничего не выйдет. И дело не в тачке.

Я обошла Ника по дуге и, чувствуя, как болезненно, будто через силу, захлебываясь, колотится сердце, сбежала вниз по ступенькам. Семью он собрался содержать! Семью…

Никита нагнал меня на крыльце. Схватил за руку.

— Ты не представляешь, что предлагаешь. Ты знаешь, кто мой муж? — шипела я, разозленная до крайности его инфантилизмом… Но еще больше своей готовностью сдаться. Рискнуть! Потому что уж очень, очень того хотелось — броситься в омут с головой. Но разве я могла поставить на кон этого мальчика?

— И что? — набычился Ник.

— А то, что он никогда меня не отпустит.

— Крепостное право давно отменили. Слушай, он тебя обижает, да? Ты его боишься?

Никита жадно шарил по моему лицу взглядом, и такое в нем было… сладкое. Глупыш. Весь такой крутой. Выросший в эпоху интернета и гласности, а потому думающий, что мы живем во времена абсолютной свободы. Знаете, это ведь, наверное, самый большой обман, если так поразмыслить.

— Я за тебя боюсь. Мне муж ничего не сделает. Любит сильно. А тебя…

— Зубы сломает! Пойдем. Просто посидим, поболтаем. Я же ничего такого не предлагаю.

— Я не шучу. Семен сломает тебе жизнь, если вообще оставит в живых. Поверь, ни одно свидание, ни одна женщина того не стоит.

— И все же я рискну.

Вот тут я все-таки психанула. На себя скорей. За то, что готова была защищать этого дурачка ценой своей жизни, а он сам, не сумев верно оценить ситуацию, с таким отчаянием нарывался. Строил из себя взрослого, умудренного жизнью. И вообще ведь не понимал, что за все в этой жизни с него спросить могут.

— Пусть у нас будет один только вечер, а дальше смерть! — пошутил Ник, поклонившись.

А может… Может, я все преувеличила? Всего-то один вечер. Почему бы себе его не подарить? Я хорошо выгляжу. Можно же притвориться… Что у нас роман. Что у нас все впереди? И что за моей спиной нет всего того багажа, что я тащу, пригибаясь к земле.

— Хорошо. Я только отпущу водителя.

В местечко, куда меня пригласил Никита, мы ехали на его машине. Вел он, на мой взгляд, чересчур лихо. Набирал скорость там, где это было совершенно бессмысленно, например, между светофорами, резко тормозил, потом рвал с места. От этих бесконечных рывков меня укачало. Но я не стала ничего говорить, чтобы не портить Нику настроения. То у него было отличным. Он бросал на меня жаркие взгляды, улыбался и подпевал музычке, отбивая пальцами по рулю ритм.