А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -

На каждого было по три бутылки водки и закуски с пол-ладони.

Пошел дождь, но и он не мог унять криков и песен.

Пели все.

Ходили в кусты по разной нужде, и опять пели.

И тут вдруг хватились Петровича.

Нашли его под ракитой в самом зассаном месте.

Он лежал на спине, без кроссовок, задрав свой кадык, и ноги у него были синюшные.

– Умер?!! Посмотрите, посмотрите? Ноги уже синие!!! Пульс! Пощупайте пульс! Он там! Да не там же! Что? Умер?!! А?!!

Наступило молчание. Все стояли потупясь, потом стянули с голов бескозырки.

Петровича покрыли тем самым доблестным военно-морским флагом, с которым так долго ходили, и еще постояли.

Все вокруг, казалось, застыло, притихло, и даже дождь прекратился, а с листвы капали в землю торжественные капли, и звучала глубокая, внутренняя музыка.

Потом все отправились звонить в скорую помощь, и помощь пришла, приехала.

Из нее вылез молодой врач.

– Ну? – сказал он. – Где? – сказал он.

Его проводили, потупясь.

Врач присел, чего-то пощупал и что-то нажал, после этого Петрович открыл глаза, ожил, сказал: «Где я?» – потом: «Кто я?» – и встал, проклиная.

А ноги у него, оказывается, от кроссовок посинели.

Те от дождя раскисли, полиняли и покрасили ему ноги.

ТРП

Я еле ТРП добыл. Через неделю в море, а мы это дерьмо под названием подводная лодка только что приняли. Так что в мыле все, в пене и в крошках мелкого говна.

Бегаем.

Носим все в дом, а теперь у нас перешвартовка к одиннадцатому пирсу ради погрузки торпед. А я вот за ТРП поехал на склад. Один, естественно.

ТРП – это твердый регенерируемый поглотитель. Он углекислый газ под водой поглощает. Без него там даже пернуть страшно.

Машину в тылу с трудом оторвал. Теперь еду и думаю: только бы перед КПП не сдохла, как я тогда до пирса доберусь, каждая бочка вместе с оплеткой этой нашей драгоценности весит сорок кило. У меня двадцать бочек.

Перед КПП меня останавливают.

– Товарищ капитан третьего ранга! В зону нельзя. Погрузка ракет.

Только этого не хватало! Достаю жетон «За дальний поход», и ворота, как по-волшебному, открываются. За этот жетон бербаза маму продаст.

А теперь нам на пирс с ветерком надо. Гей, славяне!

Подъезжаем к пирсу – никого. Лодки нет, и я опять один.

Эх, лямка моя бурлачная. Я же капитан третьего ранга, и таскать двадцать бочек волоком с корня пирса почти на самую середину, потому что машина боится заехать и не выехать, по сорок кило каждая нам не привыкать – Кать! Кать! Кать!

Вся жопа в мыле.

Пока корячился, лодка появилась. Только не наша, а соседней дивизии. Подошла она, ошвартовалась, сходню сбросила, и спрыгнул с нее хуй.

– Эй! – заорал хуй. – А ну, выбрасывай с пирса все в пицс-ссз-зз-ду!

После чего он опрометчиво ткнул ногой мои бочки.

Видите ли, пинать мои бочки в моем же присутствии на одиноком пирсе, после того, как я над ними столько корячился, даже если ты вновь назначенный начальник штаба соседней дивизии в звании капитана первого ранга (что потом выяснится), не стоит.

Потому что я тут же подскакиваю и ору:

– Я вас самого сейчас выкину! – после чего человек берется мною за грудь и незамедлительно тащится к краю плавпирса.

А потом наступает момент истины. Потом он говорит мне буднично:

– Ну, ладно, пусть полежат! – и мы расходимся.

А тут и наша лодочка появляется.

ХОРОШО

Хорошо все-таки! Ох, как хорошо!

Здесь асфальт, фонари, светофоры, люди ходят.

А у нас там пурга – перед лицом пелена, ни черта не видно.

Идешь по дороге на ощупь, прикрывая ладонью лицо. И так километрами. В сторону ступил – провалился по колено. Приходишь в поселок в четыре утра, а до ПКЗ еще сорок минут идти, а подъем в семь.

Или росомаха. Она из семейства куньих. Бежит по дороге, как собака на трех ногах – с подскоком. Подбегает ближе, и ты видишь, что это не собака. У нее медвежьи лапы.

Она идет за тобой, соблюдая дистанцию.

А ты не выдерживаешь, поворачиваешь, и пошел на нее все быстрей и быстрей. Она отбегает в сторону, останавливается, и какое-то время вы стоите друг напротив друга – человек и зверь. Ты смотришь на нее в упор, она отводит взгляд в сторону. Ты пошел, она, словно нехотя – следом. Так повторяется несколько раз.

Потом, как-то незаметно, она пропадает.

А у вас хорошо.

Я тут каждый день улыбаюсь.

ЧАЙ С ПОДМИГИВАНИЕМ

Шторм разметал всех. Авианосец улетел куда-то в сторону, его корабли охранения разбросало с легкостью щепок, а наш эсминец зашвырнуло за горизонт.

Когда шторм стих, принялись искать друг друга.

В чем состоит боевая задача для нашего эсминца?

В том, чтобы, не выходя из сочетания с американским авианосцем, в случае чего, с получением сигнала от вышестоящих органов, утопить его к едрене фене вместе с кораблями охранения. Вот и все.

– Будем искать американца, – сказал командир.

Всем, кому положено, стало скучно и все, кому положено, уставились в волны.

Океан успокаивался. Все еще неторопливо шевелились свинцовые громады, но ветер уже не сворачивал скулы одним рывком, а гладил их почти что интимно.

– Справа тридцать – оранжевое пятно, – передали командиру.

– Чего?

– Справа тридцать – оранжевое пятно.

– Мда? – Командир посмотрел «справа тридцать» и увидел оранжевое пятно, после чего он вооружил свои глаза окулярами и опять посмотрел – точно, пятно, и в пятне что-то болтается.

– Право на борт, курс шестьдесят! Посмотрим чего там.

Эсминец развернул свое узкое рыло, как хорошая борзая, и через полчаса был у пятна. Там болталось не «что-то», а кто-то. Американский летчик в оранжевом спасательном жилете, пьяный вдрободан, был бережно схвачен за шкирятник, втащен на борт и отправлен к врачу.

То, что это был американец, было слышно – он пел; то, что летчик, было видно – он расставлял руки, собираясь взлететь; то, что «вдрободан» – заметно.

Оказавшись в амбулатории у врача, летчик на мгновение пришел в себя и знаком показал, какое ему необходимо лекарство.