А. С. Секретная миссия
Шрифт:
Убедившись, что незадачливые кладбищенские воры несутся прямо на них, Пушкин последовал его примеру…
И полетел с ног, растянулся ничком на покрытой сухими древесными иголками земле, а рядом забарахтался тот, кто сбил его так бесцеремонно, правда, он был настолько обуян страхом, что вообще, кажется, не понял, что налетел на живого человека: так дико заорал, отпрянув от барахтавшегося у корней Пушкина, словно нос к носу столкнулся с явившимся по его душу посланцем преисподней. Удалось рассмотреть бородатую физиономию, искаженную несказанным ужасом, а в следующий миг незнакомец с непостижимым проворством взмыл
Пытаясь встать побыстрее, Пушкин уперся ладонями в землю, и в руке у него оказался небольшой округлый предмет, судя по ощущениям, не имевший ничего общего с творениями неразумной природы. Рука сама почуяла в нем некую правильность. Но не было времени разглядывать, почти машинально опустив эту штуку в карман, Пушкин выпрямился, посмотрел по сторонам.
– Целы? – встревоженно спросил барон.
– Совершенно, – сердито сказал Пушкин, тщетно пытаясь отряхнуться. – Кто-то меня сшиб с ног, даже не заметив, точнее приняв неизвестно за что… Ох!
Барон оглянулся вслед за ним. Там, возле склепа, уже не было яркого сияния – но, отчетливо различимые в лунном свете, из дверного проема, колышась в безветрии, выползали слабо светящиеся зеленым (будто гнилушка в ночном лесу) полосы, ничуть не похожие на обычное пламя. Слетаясь, свободно проникая друг в друга, разрастаясь, они осветили все прилегающее к склепу пространство. В их ленивом колыхании вроде бы не чувствовалось угрозы, но все это настолько не похоже было на нечто обычное, человеческое, что по спине невольно побежали ледяные мурашки, а волосы, такое впечатление, зашевелились…
– Александр… – шепотом сказал барон. – А давайте-ка отсюда… со всех ног… А? Что-то не тянет меня геройствовать, откровенно вам говорю…
Пушкин, не раздумывая, кивнул:
– Действительно… Не время геройствовать…
Они быстрым шагом, стараясь не перейти на бег и тем самым окончательно не уподобиться тем, кто так заполошно убегал только что, направились прочь, оглядываясь то и дело. Зеленое сияние помаленьку тускнело – то ли погасло окончательно, то ли не распространялось более. Далеко впереди светились редкие огни деревушки.
Потом впереди послышалась возня и странные звуки, похожие то ли на сопение коровы, то ли на плач. Поскольку доносились они с того места, где остался их провожатый, оба, не сговариваясь, поневоле вынули пистолеты и, не взводя еще курков, стали, не сбавляя шага, зорко всматриваться в темноту.
– Тьфу ты! – чертыхнулся барон, разобравшийся в происходящем первым. – Пожалуй что, нечистой силой и не пахнет…
Он убрал пистолет в карман и ускорил шаг. Теперь и Пушкин видел, что на земле под деревом лежит человек, а на нем бесцеремонно восседает, словно на бревне, их провожатый. Походило, что тот, кто лежал, озабочен какими-то другими хлопотами, вовсе не своим пленением: он даже не пытался вырваться, лежал, уткнувшись щекой в усыпанную сухими иголками землю, и то подвывал тихонечко, то издавал вовсе уж непонятные звуки, то ли лай, то ли всхлипы.
Барон тихонько свистнул. Провожатый вскочил, в его руке кривой широкой полосой блеснуло лезвие, он всмотрелся и убрал нож. Облегченно вздохнул:
– Надо же, синьоры, оба живы и вроде бы при здравом уме…
– А что, следовало быть чему-то другому? – сердито спросил Пушкин.
–
Я уж не знаю, чему там быть следовало, только этот вот на меня набежал, натурально рехнувшись. Чуть ножичком не ткнул, пришлось успокаивать, как удалось. – Он сплюнул и, глядя сверху вниз, протянул с неприкрытым превосходством: – Пьетро и сам болван редкостный, и людей себе подбирает под стать…– Ты его знаешь?
– Тоже, загадка… Марчелло Одноухий. Вот уж не персона…
Лежащий, будучи совершенно уже свободен, тем не менее не пытался встать на ноги. Хныкая, вжимаясь лицом в землю, он разразился потоком слов – на итальянском, естественно, коего ни Пушкин, ни барон не понимали – да вдобавок, об заклад биться можно, еще и на флорентийском диалекте, который не всякий в Италии поймет досконально.
– Что он говорит? – обернулся Пушкин к провожатому.
– Да всякую ерунду. Что еще может нести Одноухий – не ученую же премудрость? Всегда он был полудурком, да умный на такое дело и не пойдет посреди полуночи…
– А все-таки?
Итальянец пожал плечами:
– Совершенный вздор. Говорит, что они совсем уже было набили карманы вещичками из гробницы и собрались восвояси, но тут в углу что-то как бы замяукало, и оттуда полезла змея, только не живая, а в виде скелета, но все равно, моментально разодрала Антонио напополам, и они кинулись бежать… Вздор, синьоры, форменный. Сроду не бывало в гробницах никаких таких змеиных скелетов. Всякий трезвомыслящий человек знает: гробницы сторожат либо духи, либо серые мохнатики, либо скелеты, не стану отрицать, но непременно человеческие. С тех пор, как стоит Флоренция, иначе и не бывало.
– Но отчего-то же они бежали все-таки?
– Это точно. Как скаковые жеребцы… Ну, да Пьетро со своей компанией – путаники известные, могли и случайной лисицы испугаться, которая там нору устроила…
– Между прочим, мы своими глазами видели некое зеленое мельтешение, – сказал барон. – Сияние, свет, полосы… Отсюда уже не видно, но видели сами…
– Вот тут я вам верю, синьор. Всякие нелюдские сияния и небывалые огни – это опять-таки случается. Но чтоб змеиные скелеты из углов прыгали…
– Довольно! – нетерпеливо сказал Пушкин. – Куда девались остальные?
– Я за ними не следил, синьор, чересчур уж прытко летели, вмиг пропали с глаз. Но показалось мне, что Пьетро – а его всегда можно узнать благодаря приметной хромоте – припустил в деревню. Остальные рассыпались кто куда, а Пьетро, похоже, все-таки в деревню. Должно быть, исповедаться решил с перепугу, с него, болвана, станется незамедлительно покаяться в гробокопательстве и отпущения грехов просить…
– Пошли! – обернулся Пушкин к барону.
– Эй, синьоры, а с этим что делать? – крикнул вслед провожатый. – Я его стеречь не нанимался…
– Заберите все, что найдете в карманах, и ступайте за нами, – уже на ходу распорядился Пушкин, не раздумывая особо.
Небольшая деревушка с прихотливо разбросанными домиками была погружена в темноту, светилось лишь окошко корчмы, перед входом в которую стояла запряженная парой карета. Лошади мирно хрупали овес, сунув морды в надетые на шею мешки, кучер подремывал на облучке. Не нужно было гадать, чтобы сообразить, чей это экипаж, – того самого посланца знатных особ, погрязших по уши то ли в чернокнижии, то ли в чем-то еще более жутком…