А.А. Фет. очерк жизни и творчества

Как видно из приведенных выше цитат, уже первым критикам Фета было ясно, что особенности его художественной манеры связаны со стремлением передавать не те чувства и ощущения, которые легко определить точными словами, а неясные, смутные душевные движения, которые трудно точно назвать, а скорее можно «навеять на душу» читателя.

Фет часто подчеркивает бессознательность описываемых состояний «Думы ли реют тревожно-несвязные», «И в темноте тревожного сознанья», «Тканью непроглядною тянутся мечты». Бессознательностью характеризуются состояния экстатические, совпадающие с апогеем стихотворения

Уж начали звезды мелькать в небесах…

Не помню, как бросил весло,

Не помню, что пестрый нашептывал флаг,

Куда нас потоком несло!

(«Над озером лебедь в тростник протянул…»)

Эти «не помню», «не знаю», «не пойму» постоянны в вершине лирического движения, на котором обычно заканчивается стихотворение. Характерны, как и для Жуковского, и постоянные «что-то», «как-то», «какое-то»… «Где-то что-то веет, млеет», — пародировал Фета Тургенев.

Уже с ранних стихов Фета иррациональность душевной жизни подчеркивается противоречивостью или контрастностью чувств и настроений

И радостен для взгляда

Весь траурный наряд.

(«Печальная береза…»)

Если же ты — предо мной,

Грустно головку склоня, —

Мне так отрадно с тобой.

(«Не отходи от меня…»)

Улыбка томительной скуки…

(«Улыбка томительной скуки…»)

Ты втайне поняла души смешную муку…

(«Тебе в молчании я простираю руку…»)

и т. п.

В позднейших стихотворениях совмещение противоречивых оттенков придает фиксации настроения особую психологическую тонкость

Встает ласкательно и дружно

Былое счастье и печаль,

И лжет душа, что ей не нужно

Всего, чего глубоко жаль.

(«У камина»)

Примером тонкой обрисовки противоречивого чувства может служить следующее стихотворение

НЕОТРАЗИМЫЙ ОБРАЗ

В уединении забудусь ли порою,

Ресницы ли мечта смежает мне, как сон, —

Ты, ты опять в дали стоишь передо мною,

Моих весенних дней сияньем окружен.

Всё, что разрушено, но в бедном сердце живо,

Что бездной между нас зияющей легло,

Не в силах удержать души моей порыва,

И снова я с тобой — и у тебя светло.

Не для тебя кумир изменчивый и бренный

В сердечной слепоте из праха создаю;

Мне эта даль мила в ней — призрак неизменный —

Опять чиста, светла я пред тобой стою.

Ни детских слез моих, ни мук души безгрешной,

Ни женской слабости винить я не могу,

К святыне их стремлюсь с тоскою безутешной

И в ужасе стыда твой образ берегу.

Это одно из редких в русской поэзии стихотворений, написанных мужчиной от лица женщины. Сознание своей безгрешности сосуществует в ней с сознанием своего позора. Самое светлое, неотразимо влекущее к памяти юных дней — это то, что вызывает безутешную тоску и ужас стыда. Разрушенный кумир вновь и вновь воссоздается и опять превращается в прах.

Стихи написаны от лица женщины, но по своей тональности они близки стихам, вдохновленным памятью о Лазич, — и можно думать, что и эти стихи внушены поэту теми же переживаниями. Светлая, чистая, безгрешная — эти эпитеты естественнее в устах мужчины, оплакивающего загубленную им женщину, чем в устах женщины, вспоминающей о своей юности тут они отдавали бы самодовольством, самовлюбленностью. Если так — здесь творческий эксперимент Фет представляет себе Марию оставшейся в живых, представляет себе те чувства, которые она испытывала бы, мысленно обращаясь к нему. Что-то в этом роде есть и в других стихотворениях

Хоть память и твердит, что между нас могила,

Хоть каждый день бреду томительно к другой, —

Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,

Когда ты здесь, передо мной.

(«Нет, я не изменил. До старости глубокой…»)

И снится мне, что ты встала из гроба,

Такой же, какой ты с земли отлетела,

И снится, снится мы молоды оба,

И ты взглянула, как прежде глядела.

(«В тиши и мраке таинственной ночи…»)

9

Любовная тема для Фета особенно значительна. Фет считал ее основной темой поэзии «Изящная симпатия, установленная в своей всепобедной привлекательности самою природою в целях сохранения видов, всегда останется зерном и центром, на который навивается всякая поэтическая нить». Между тем Тургенев, тонкий ценитель лирики Фета, писал ему «Все Ваши личные, лирические, любовные, особенно страстные стихотворения — слабее прочих точно Вы их сочинили, и предмета стихов вовсе не существовало».

Что собственно имеет в виду Тургенев? Видимо, то, что при тонком раскрытии душевных переживаний Фет не дает индивидуальных образов женщин; в противоположность, скажем, героиням Некрасова они лишены социально-бытовой и характерологической конкретности. Фет живописует чувства, переживания, но не тех, кто переживает. Однако это можно сказать не только о женщинах, но и о мужчинах, — прежде всего о лирическом «я» стихов Фета. Это очень обобщенное «я», почти не имеющее индивидуальных признаков. Мы можем сказать о субъекте стихов Фета, что это человек, страстно любящий природу и искусство, наблюдательный, умеющий находить красоту в обыденных проявлениях жизни и т. п., но дать более конкретную — психологическую, биографическую, социальную — характеристику его мы не можем.

Справедливо пишет Б. О. Корман, противопоставляя Фета Некрасову, у которого в фокусе стихов — лирический герой, резко определенный во всех отношениях «…,я" стихотворений Фета отнюдь не лирический герой у него нет ни внешней, биографической, ни внутренней определенности, позволяющей говорить о нем как об известной личности. Лирическое „я" Фета — это взгляд на мир, по существу отвлеченный от конкретной личности»; «… „я" у Фета <…> выступает как элемент известной ситуации или носитель настроения, но ситуация и настроение приобретают самостоятельное значение и непосредственно отнюдь не проясняют внутренний облик „я"».