A.D. 999

Мораг подала ей ребенка.

Кеннаг приняла своего маленького брата, отмыла его от окровавленного последа и перерезала пуповину специально освященным для этой процедуры ножом. С каждой минутой ребенок проявлял все больше признаков жизни, уже начиная поворачивать головенку по сторонам. Губы его зашевелились. Малышу хотелось сосать материнскую грудь. Хотелось глотнуть молока жизни, расти, стать мужчиной, как его отец. Кеннаг снова посмотрела на миниатюрный пенис, голубые глаза, редкие, соломенного цвета, волосенки на голове.

Как его отец.

Как легко можно было бы убить его, здесь и сейчас. Свернуть маленькую шейку. Задушить пеленками. Мораг и Майред и не заметили бы, даже не догадались бы. Он никогда бы не вырос, не стал бы мужчиной; никогда не навалился бы на сопротивляющуюся женщину, и…

— Возьми его, — сказала Кеннаг, подавая младенца матери. — Он голоден.

Ей вдруг захотелось ударить мать за благостное выражение, появившееся на ее морщинистом лице.

— Иди же ко мне, малыш, — засюсюкала Майред, принимая ребенка и поднося его головенку к набухшему соску своей груди. — Вот так, вот так, хороший мальчик, — проворковала она, когда он начал сосать. — Дитятко мое. Маленький мой, чудесный мальчик. Ах, Кеннаг, он так похож на тебя маленькую…

Кеннаг сглотнула горький комок в горле. Сравнивать ее с… этим…

Непреклонно стиснув губы в тонкую линию, она закончила свои обязанности повитухи, протерев тело Майред теплой, влажной тканью. Вместе с Мораг они переодели роженицу в чистую рубаху и расчесали ей волосы.

— Теперь отдохни, — посоветовала Кеннаг матери. — Силы тебе еще понадобятся.

— Уже уходишь? — нахмурилась Майред. — На улице такая…

— Буран закончился. А живу я не так уж далеко отсюда.

— Я думала, ты побудешь со мной.

— Мораг останется с тобой, — вздохнула Кеннаг, указав на помощницу, и та согласно кивнула. Мораг наверняка только обрадовалась возможности провести хотя бы одну ночь без детей и мужа. — Ну, я пошла.

Кеннаг быстро поцеловала мать в лоб, однако не смогла заставить себя выразить — даже фальшиво — сколько-нибудь доброе отношение к младенцу, уже уснувшему на руках матери.

Прежде чем Майред успела еще раз попросить ее остаться, Кеннаг закуталась в свой плотный, отороченный мехом шерстяной плащ и вышла за дверь.

Снаружи ветер налетел на нее так, будто вознамерился разрезать надвое. Хотя снежный буран утих, путь домой предстоял долгий. Кеннаг похвалила себя за то, что еще утром надела высокие башмаки и теплый плащ. Взглянув на ясное ночное небо, где осталось лишь несколько серых тучек, она вздохнула, поплотнее запахнула плащ, чтобы прикрыть лицо, и двинулась в путь.

Снег почти достигал ее колен. После любых других родов Кеннаг осталась бы у хозяев, благодарная за гостеприимство. Но сейчас она предпочла тащиться по глубокому снегу и мерзнуть, только бы не проводить лишнюю минуту с ребенком ее матери. Кеннаг по-прежнему не могла заставить себя думать о младенце, как о своем брате.

Снег скрипел под ногами Кеннаг и искрился, когда она медленно проходила мимо деревенских хижин к холмам, протянувшимся между этой частью Гленнсида и следующей. Кеннаг остановилась, чтобы перевести дыхание…

И тут откуда-то донеслась ясная, мелодичная нота, которая сразу же замерла.

Кеннаг замерла сама, затаив дыхание и напряженно вслушиваясь в тишину ночи. Может, птица какая-нибудь? Такой ясный и чистый звук…

И опять — теперь уже трель, зазвучав, угасла. Потом вдруг за ней последовала другая музыка, которую ну никак уже нельзя было принять за звуки, издаваемые птицами. Кеннаг узнала звуки волынки и арфы. Во время праздников деревенские музыканты частенько играли всю ночь напролет, но сегодня?..

Страх начал заползать в душу. Может, очередной набег скандинавов? Но нет, зимой они обычно не предпринимают рейдов, и музыка их — боевые кличи и глухие удары топоров по беззащитной человеческой плоти, а не эта прозрачная, чарующая мелодия.

Кеннаг поморгала глазами, потерла их пальцами. Ей вдруг показалось, что становится светлее… Не может такого быть. Луна уже прошла свою высшую точку, и…

Нет, определенно посветлело. Не от лунного сияния, от какого-то теплого зарева, окрасившего снег в оранжевые и розовые тона.

Что бы… или кто бы… ни издавало эту музыку и испускало этот свет, находилось оно вон за тем холмом.

Бежать. И немедленно.

Кеннаг наконец-то поняла, кто это. Каждое предупреждение, слышанное ею в детстве от отца и матери, каждая песня, которую пели на празднике Ламмас, каждая сказка, рассказываемая тихими вечерами, когда женщины пряли, содержали рекомендации, как вести себя в ситуации, подобной этой. Добрый Народ — их никогда не называли настоящими именами — существа коварные. Да, они справедливы и прекрасны, но, будучи созданиями призрачными и пустыми, живут в своем иллюзорном царстве за счет жизней смертных. Даже подданные Праведного Королевского Двора, добрейшие и ярчайшие представители Доброго Народа, могут быть очень опасны. Встреча же с другими — которых лучше и не называть вовсе — несет в себе опасность смертельную.

Кеннаг медленно подняла ногу, потом также осторожно опустила ее. Будто во сне двигалась она к холму, испускавшему звуки флейт и арф. Она обогнула холм…

Склон холма был распахнут, словно кто-то раскрыл потайную дверь, имевшуюся там всегда. Свет из него лился наружу, а внутри Кеннаг пока что разглядела только танцующие фигуры. Музыка стала теперь громче и как бы отгоняла холод ночи. У Кеннаг появилось такое ощущение, будто кто-то тянет ее к холму, и она покорно пошла к нему. К Холму Эльфов.

Гленнсид 8 . Долина эльфов. А я-то всегда думала, что это всего лишь красивое название…

Еще можно уйти, подумала Кеннаг. Можно развернуться и со всех ног припустить к своей холодной, но безопасной лачуге и проснуться утром… для чего?

Ради чего мне просыпаться в этой деревне? Бран, милый возлюбленный с полными нежной силы руками и родственной, понимающей душой — стал рабом либо погиб. Мать, воркующая над зачатым от насильника ребенком, фактически предала меня…

8

Глен (шотл.) — узкая горная долина

Кеннаг не могла сосчитать томительных часов, когда она, лежа одна в своей постели, страдала от невыплаканных слез, неспособная обрести даже это, столь малое, утешение.

Раньше или позже в Гленнсид придет другой христианский священник и запретит Кеннаг практиковать «дьявольское ремесло», возможно, подвергнет ее наказанию. Даже дар целительницы могут у нее отнять,

Так зачем оставаться в деревне?

Почему бы и не войти в Холм Эльфов, не пригубить волшебных вин, не отведать заколдованной снеди не потанцевать и забыться? Даже иллюзия счастья будет лучше этой серой жизни, когда просто существуешь, проводя в одиночестве бесконечные унылые дни и бессонные ночи.