А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9

Мушка на акошечке на цимбалах бье, Паучок на стеночке кресаньки тке. Чому мне ня петь, чому ня гудеть, Коли в маей хатаньке парадок идеть?..

Потом он вдруг резко сам себя оборвал и сказал как бы с недоумением:

– Наши едут?

Вадим тут же проснулся и прислушался. Ничего не было слышно, кроме шипения примуса.

– Не может быть, - сказал он.
– Откуда? Двух часов еще нет.

– А я вам говорю, что слышу. Машина едет. Оттуда.

Вадим снова прислушался. Кажется, и в самом деле раздавались какие-то посторонние звуки, но это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой, и из суеверия и из чистого упрямства - он сказал:

– Да не может этого быть. Ясно же было сказано: не раньше девятнадцати, а скорее - позже.

– Хорошо-хорошо, - легко согласился Тимофей Евсеевич.
– Пусть будет такочки...

Он стоял посреди своего хозяйства (примусы, тарелки, миски, вилки-ложки, ведра, канистры) и, сложив обе руки козырьком, смотрел на юг, в сторону дороги. Он соглашался исключительно и только потому, что был уверен в своей безусловной правоте. И чем увереннее он себя чувствовал, тем легче соглашался. Оппоненту полагалось самому, лично, без всяких дополнительных аргументов и его, Тимофеевых, усилий убедиться в том, что посрамлен. Это у Тимофея Евсеевича был такой высший пилотаж ведения диспута. На любую тему.

На дороге из-за зеленого бугра показалась автомобильная крыша, и сразу же сделалось ясно, что великий спорщик и победитель дал на этот раз маху крыша была черная, блестящая, роскошная, совсем в этих местах неуместная: крыша большого, богатого, очень богатого, неприлично богатого автомобиля.

Потом и сам автомобиль появился - выполз с натугой из-за бугра черный, сверкающий на солнце, угрюмо роскошный джип "Гранд-чероки", "сухопутный крейсер", по пояс залепленный серой подсохшей грязью. Выполз и сразу остановился, словно дальше ехать духу ему не хватало, постоял неподвижно несколько секунд, уставясь всеми своими двадцатью фарами, подфарниками и прожекторами, а потом распахнул разом четыре дверцы и принялся неторопливо и как бы нехотя извергать из себя пассажиров.

– Кто такие?
– спросил Тимофей Евсеевич. В голосе его был страх.

– Не знаю.

– А почему это Магомет говорил, что вы ждете гостей?

– Он такого не говорил.

– Но я же сам слышал!
– возразил Тимофей Евсеевич, и в голосе его взвизгнула истерика.

Трое шли к ним от джипа, и еще несколько осталось у машины, но Вадим смотрел только на этих троих. Собственно, он смотрел только на того, что шел посерединке - изящный, небольшой, очень аккуратный человек, весь в сером, элегантный, даже, кажется, с тросточкой. Старый знакомый. Он шел легко и споро, но без всякой, впрочем, торопливости - шел так, как ему было удобно идти, шел заканчивать дело, начатое еще в Петербурге, не законченное тогда, а теперь нуждающееся в быстром и эффективном завершении. Так ходят энергичные молодящиеся политические деятели перед объективами телекамер решительно, напористо и целеустремленно. Узконосые штиблеты его аристократически сверкали на солнце, совершенно неуместные здесь, в мире кирзовых сапог и грязных кроссовок.

Слева от него, чуть отставая, вышагивал здоровенный шкаф, на полторы головы выше, обтянутый кожаной курткой, круглоголовый и, кажется, лысый, а может быть, выбритый наголо. Вадим не стал его рассматривать, как не стал рассматривать и третьего - маленького, на вид совсем безвредного, мелкого, узкоплечего, с большой головой в кожаной кепке и в коричнево-зеленом камуфляже.

– Что за люди, никак я не могу понять...
– бормотал Тимофей Евсеевич, - зачем они там остановились? Подъехать не могли?..
– бормотал он, и еще что-то полуразборчивое и уже совсем в отчаянии.

Трое стремительно надвинулись и подошли уже почти вплотную. Серый знакомец приветливо помахал своей тросточкой, которая у него была вовсе не тросточка, а что-то вроде черной полированной указки, с которой он, видимо, всегда ходил. Не расставался. Как британский офицер со своим стеком.

Здоровенный носорог обогнул хозяйственную палатку справа и остановился почему-то рядом с Тимофеем, возвышаясь над ним, словно Голем, и теперь видно было, что он никакой не бритый, а именно лысый - с остатками рыжего пуха над ушами и с конопатым теменем, на котором уже и пуха не оставалось. Морда у него была круглая и неприятно асимметричная, словно он страдал флюсом.

Серый же со вторым своим спутником обогнул палатку слева и подошел к Вадиму со словами:

– Здравствуйте, здравствуйте, Вадим Данилович. Вот мы и снова свиделись. Что я вам говорил?..

Вадим смотрел, как он небрежно и элегантно усаживается за стол (без всякого приглашения), задирает ногу на ногу, сверкает покачивающимся штиблетом, тросточкой своей лакированной сверкает - черной остроконечной указкой с шариком на конце.

– У вас такой вид, Вадим Данилович, будто вы забыли, как меня зовут... Или не забыли?

– Не забыл, - сказал Вадим сквозь зубы.

– Замечательно. Поговорим?

– О чем?

– Да все о том же. Запамятовали? Вадим молчал.

– Напомнить?

Вадим молчал, глядя на него исподлобья. Человек в сером улыбался вежливой необязательной улыбкой светского льва, ведущего необязательный разговор о погоде. Или о политике. Или о футболе.

Большеголовый мелкий человечек в камуфляже садиться не стал, хотя свободные стулья располагались тут же, на виду. Он прислонился спиной к наблюдательному столбу и сложным образом переплел тощие свои ноги. Он тоже улыбался" но как-то рассеянно, словно был далеко отсюда и думал совсем о другом. В сочетании со змеиными неподвижными глазками улыбка эта смотрелась странно и неприятно. Руки он держал в карманах куртки и все время шевелил там, в карманах, пальцами, словно что-то там, в карманах, разыскивал или ощупывал.

А здоровенный носорог нависал над Тимофеем, словно Идолище Поганое, неподвижный, огромный, неуклюжий, будто бы надутый изнутри. Бедный Тимофей Евсеевич сидел под ним на корточках, боясь пошевелиться - зрачки у него были во всю радужку и судорожно бегали и дергались, похожие на издыхающих головастиков.

– Это вы что же - через всю Россию перли сюда, чтобы опять говорить об этих глупостях?
– спросил Вадим сквозь зубы.

– А я вас сразу предупредил, что наш разговор - серьезный. Вы к нему несерьезно отнеслись, но это уж ваша проблема. Есть люди, которые все это глупостью отнюдь не считают...

– Ну и напрасно. Я уже вам все и совершенно ясно сказал...

– Стоп. Так у нас ничего не получится, - сказал серый человек с выраженным сожалением. У него было странное имя-отчество: Эраст Бонифатьевич. Впрочем, ниоткуда не следовало, что его и на самом деле так зовут.
– Давайте попробуем с самого начала, - предложил Эраст Бонифатьевич.
– Вы ведь знаете, кого выберут губернатором?

– Гос-споди, - сказал Вадим, демонстративно закрывая глаза.

– Не "господи", а просто отвечайте. Знаете ведь?

– Ну, предположим, знаю.

– Нет уж, дорогой вы мой! Давайте без всяких "предположим". Знаете или нет? Ведь знаете же!

– Знаю, - согласился Вадим неохотно.
– Генерала выберут.

– Слава богу! Наконец-то мы хоть о чем-то договорились.

– Да ни о чем мы не договорились. Я и раньше не отрицал, что знаю...

– Вот именно! О том и речь, Вадим Данилович. Об этом и речь! А теперь вопрос номер два: откуда вы это знаете?

Вадим сморщился.

– Ну не могу я этого вам объяснить! Откуда вы знаете, что "пройдет зима - настанет лето"?