А.Н.О.М.А.Л.И.Я. Дилогия

Однако на голубоглазой незнакомке была длинная темно‑зеленая юбка, наверху обтягивающая бедра, а внизу, ниже колена, украшенная несколькими рядами каких‑то широких волнистых лент, которые колыхались при каждом движении незнакомки и только подчеркивали сравнительно неподвижный блеск туго натянутой на заднице и бедрах ткани. Еще на ней были летние открытые туфельки с невысоким каблуком и скромно‑нескромного вида светлая трикотажная блузка с вертикальным рядом пуговичек посередине.

«Кто такая?» – подумал я. Чья‑то родственница из Тихого мира? Сумасшедшая? Инопланетянка? Экстремистка?

– Чего надо? – спросила жирная в балахоне.

– Э‑э… А мне Смирновы нужны, Смирновы‑Инстаграм… Ну, вы понимаете… – сказал я.

– Нету их.

– А где они?

– Нету, и всё, – сказала жирная, оглянувшись на инопланетянку.

– Ну что значит – «и всё»? – не сдавался я. На меня смотрела красавица в обтягивающей юбке, так что, вполне естественно, я старался выглядеть максимально уверенным и насмешливым, то есть мужественным. – Где‑то же они есть? Вы меня разве не помните? Меня Ваня зовут.

В этот момент необычно одетая незнакомка оттеснила соседку Смирновых и вышла вперед.

– Ваня, – сказала она, пристально глядя мне в глаза, – иди домой. Понял?

– Э‑э… – начал я, но красивая блондинка перебила меня.

– И больше не приходи, – сказала она с угрозой, но в то же время как бы жалея меня.

И решительным движением закрыла передо мной дверь.

5

Когда я спустился и вышел из подъезда на улицу, ко мне подошли трое в серых костюмах и розовых рубашках. Один был высокий толстяк с огромным животом, второй – худенький лопоухий паренек. У третьего, самого здорового, на лице был след от ожога.

– Приветик! – сказал обожженный.

– Добрый день, – ответил я и поспешно поднес левую руку к уху – обычное приветствие в Секторе, как будто отвечаешь на звонок мобильника.

Но на обожженного этот поспешный жест вежливости никак не подействовал. Даже наоборот. Он молниеносно схватил мою поднятую руку и с такой силой рванул ее вниз, что я едва не упал на колени.

– Ты кто? – спросил он, выкручивая мне кисть.

– Я Ваня. Рюкзачник, – сдавленным от боли голосом выговорил я.

– Где живешь? – Обожженный многозначительно посмотрел на своих помощников. – В Тихой?

Я понял, что в лучшем случае будут бить. И меня понесло:

– В Тихой, да. Ну не то чтобы в Тихой. Сами понимаете, приходится. – Я осклабился и собачьим взглядом заглянул поочередно в три непроницаемые лица. – Вы же знаете, как нам, рюкзачникам, живется. Конечно, я стараюсь как можно больше времени проводить в Секторе, но что поделаешь, работа такая, приходится, просто вынужден общаться там с кретинами. Думаете, это просто?

И так далее, и так далее… Я был очень напуган и не мог контролировать себя. Я говорил гадости о всех тех прекрасных людях, с которыми жил в Тихой Москве. Называл их кретинами, как это принято в Секторе, а еще – скучными, тупыми, отсталыми. Говорил, что они недоразвитые враги прогресса и науки. И тому подобные вещи. И всё под диктовку собственного страха.

При этом я думал: если будут бить, то пусть уже начинают. Пусть не тянут с этим делом. Потому что побои вынести легче, чем чувство страха, которое им предшествует.

Я был более чем жалок. Бейте, только не пугайте! Вот что говорили мои торопливые слова, заискивающая улыбка и умоляющий взгляд.

Обожженный отпустил мою руку, ухмыльнулся и кивнул тем двоим, что стояли в сторонке. Они шагнули ко мне и несколько раз сильно ударили меня по почкам. Боль пронзила от затылка до пяток, но я не издал ни звука. Началось, думал я. Бьют. Уже легче. Уже не так страшно. Главное, чтобы не убили.

Затем меня снова схватили за руку, повернули – и в глаза ударила черная вспышка, и я на какое‑то время потерял сознание.

6

Когда я очнулся, надо мной сидело то, что еще лет шесть‑семь назад, до Переворота, называли бомжом. А еще раньше, как рассказывал мой отец, – бичом. Бич, то есть бывший интеллигентный человек. Так их называли до 80‑х. Если применять это слово к сегодняшней реальности, то оно точнее «бомжа». Теперь потрепанные и вонючие нищие – это, как правило, бывшие кто‑то. Не всегда, конечно, интеллигенты, но тем не менее. Чтобы вы правильно меня поняли, речь идет о Секторе. А в Тихом вообще нет нищих. Да и не воняет никто.

Так вот, Это, сидевшее надо мной на корточках, было похоже одновременно на Майкла Джексона и Сергея Зверева, как они могли бы выглядеть, если бы после очередной пластической операции вместо палаты в элитной клинике их отправили бы на пару неделек на городскую свалку. Восстановиться.

Я пошевелился, разлепил заплывший от кровоподтека глаз, и бич с шумом отпрыгнул в сторону, опираясь на руку, как обезьяна. При этом меня накрыло облаком удушающей вони. Я привстал, и бич привстал. Я выпрямился, качаясь, во весь рост. Бич побежал.

Я подумал, что он скорее всего шарил у меня по карманам и надо бы его догнать, но бежать за ним не мог. Ноги были ватные, голову ломило, болели почки и вывернутые запястья.

Я оглянулся. Мимо шли по своим делам дерганые, и никто не обращал на меня никакого внимания. По проезжей части бежали рикши и катили раскрашенные картонные коробки на велосипедных колесах. На некоторых были надписи «Mercedes», или «Audi», или «Toyota». Откуда‑то сверху громыхал шлягер: «Мяу‑ши! Мяу‑ши! Тебе мои мя‑ки‑ши!»

Из густого двухметрового бурьяна, который рос вокруг шестнадцатиэтажки, за мной следили пацаны лет двенадцати‑тринадцати. Посматривали на мой рюкзак, валявшийся рядом, на растрескавшемся асфальте. Это было опасно. Преодолевая головокружение, я наклонился, поднял рюкзак и с максимальной доступной мне скоростью двинулся подальше от этого страшного места.

Отойдя пару кварталов, я остановился в пустынном переулке у старой телефонной будки. Внутри была куча человеческого дерьма, поэтому я не стал заходить, а, повернувшись к улице задом, забился в угол между будкой и стеной дома и пошарил в рюкзаке. Он был пуст. Ни газет, ни марли, ни побрякушек. А главное – не было сменной одежды. И как теперь я появлюсь в Тихой Москве в зауженных зеленых брюках и синей рубахе с продолговатыми оранжевыми пуговицами размером с киви и с погончиками в виде мобильничков, скроенных из оранжевых кусочков ткани?! В Секторе было два‑три магазина, где в отделе антиквариата можно было купить обычную человеческую одежду: джинсы, рубашки и все такое. Купить и потом переодеться. Но во‑первых, это стоило бешеных денег, навряд ли хватило бы, а во‑вторых, тут я втянул живот и, сморщившись от боли в запястье, просунул руку в карман узких зеленых брюк, а во‑вторых, денег у меня не было вообще. Они, наверное, отправились туда же, куда и содержимое рюкзака.