Аббатство Теней
Шрифт:
Ей следовало бы отнестись к угрозе более серьезно, потому что у Турнама хватило ума не пустить в ход все свои ленты при первой атаке. Пока она смеялась над его кажущимися муками, еще один черный завиток размотался с его рук и незаметно скользнул по земле, подбираясь к ее ногам. Но не это, а его взгляд заставил меня забеспокоиться о девочке.
— Берегись! — закричал я ей.
Знаете, я не тупой. Я понимаю, что вмешиваться в чужую схватку — верный способ приобрести врагов. Я просто не ожидал, что они оба набросятся на меня.
— И на кой ты вмешиваешься в нашу игру, мальчик? Думаешь, что ты герой? —
Турнам, освободившись от облака Гхиллы, решил в кои-то веки проявить галантность и уберег ее от труда разносить меня дальше.
— Не глупи, Гхилла. Келлен просто хочет, в свою очередь, встать на ринге.
Он послал две извивающиеся ленты в воздух, и они обмотались вокруг моих запястий. Ленты затягивались до тех пор, пока я не ощутил покалывания и онемения в пальцах.
— Вижу, уже заводишь друзей, — сказал за моей спиной низкий голос.
Ленты Турнама внезапно выпустили меня. Я повернулся и увидел, что за мной стоит аббат, сложив руки на широкой груди и расставив ноги.
— Поскольку у всех такое игривое настроение, кто хочет несколько раундов со стариком?
Турнам и Гхилла ухитрились исчезнуть быстрее, чем «невидимый», который только что зажег свою татуировку шелка. Судя по виду аббата, он был всеми нами слегка разочарован, но больше всего — мной.
— У тебя и вправду замечательный талант злить людей, а?
Я пожал плечами:
— Нужно просто тренироваться. Я уверен, даже вы сможете научиться, если как следует постараетесь.
Не уверен, почему я так легко вступал в перепалку с аббатом. Может, все эти его ум, сила и самоуверенность исходили от него, как дурной запах.
Он показал на маленькое квадратное здание в дальнем конце тренировочного поля.
— Как насчет того, чтобы пойти со мной? Посмотрим, сможем ли мы найти у тебя более практический навык.
Дом был ненамного больше хижины, которую можно найти в любой деревне, но его каменные стены выгибались, как у миниатюрной башни, а крыша представляла собой купол, сделанный из десятков граней черного стекла.
— А что там такое? — спросил я.
Я научился с подозрительностью относиться к любому месту, которое, судя по виду, могло оказаться особо строго охраняемой тюрьмой, а то и камерой для ритуальных пыток.
— Мы называем это котлом, — сказал аббат.
Название не показалось мне успокаивающим, отнюдь.
Аббат подтолкнул меня в сторону железной входной двери.
— Пора посмотреть, из чего ты сделан, парень.
Глава 28
ОТКРЫТИЕ И СОЖАЛЕНИЕ
— Попытайся расслабиться, — сказал аббат.
Именно так говорят люди аккурат перед тем, как сделать что-нибудь, что вопреки старой пословице причинит гораздо больше боли вам, чем им.
Аббат усадил меня на жесткий деревянный стул позади аппарата, состоящего из дюжины оправленных в медь стеклянных дисков разного размера и толщины; каждый из них был подвешен на собственном металлическом рычаге. Аббат передвигал диски и так и сяк, вглядываясь сквозь линзы в метки Черной Тени вокруг моего глаза.
— Теперь не двигайся, — предупредил он.
Он повторял это каждые несколько
минут, делая паузу, чтобы набросать что-то в маленькой записной книжке, которую возвращал в карман рясы, прежде чем по-другому разместить линзы прибора.Поскольку больше мне нечем было заняться, кроме как ждать диагноза или — скорее всего — некоей разновидности невыносимой боли, я наблюдал, как работает аббат. Он был странным на вид человеком: метки Черной Тени покрывали большую часть его тела, их было больше, чем у любого другого из тех, что я встречал. И дело не только в этом, его метки почему-то казались… глубже, как будто впечатались в его плоть. И однако в его метках была некая плавность. Баланс. Может, я привыкал к виду людей, пораженных моей болезнью, но все-таки он и близко не был настолько отвратителен, как следовало ожидать.
— Наслаждаешься зрелищем? — спросил он.
Его ухмылка напомнила мне Диадеру. И то, как она выставляла напоказ свою самоуверенность, чтобы заставить меня ощутить неловкость.
— Просто пытаюсь решить, вы такой уродливый и медлительный потому, что избыток Черной Тени разрушает черты лица и интеллект человека, или все это произошло естественным путем.
Он засмеялся, не переставая поправлять и передвигать множество линз своего прибора:
— Знаешь, Келлен, рано или поздно ты осознаешь, что все это время я был на твоей стороне. Однажды ты, может, даже будешь по мне скучать.
Я попытался встать.
— Как насчет того, чтобы отпустить меня, чтобы мы могли проверить эту теорию?
Он толкнул меня обратно на стул.
— Прекрати дергаться.
— Что вы вообще ищете?
Он приблизил одну из линз — очень тонкую, размером с едва маленькую монету — прямо к моей щеке под глазом, так близко, что я почувствовал прохладу стекла.
— Ты когда-нибудь смотрел на Черную Тень по-настоящему близко?
— Всего лишь каждый день.
— Я имею в виду не тупо таращиться на нее в зеркало, тоскуя о том, как несправедлива жизнь.
— А есть другой способ это сделать?
— Смешно. Как думаешь, ты когда-нибудь найдешь способ использовать свое остроумие для того, чтобы нравиться людям, а не для того, чтобы они захотели вмазать тебе по лицу?
Он поднял руку.
— Нет, не отвечай. Просто послушай для разнообразия. Для нетренированного глаза Черная Тень выглядит как зловещее, неестественное изменение цвета кожи. Почти как синяки или ожоги, которые чернеют из-за некроза сосудов.
— Представить не могу, с чего бы кому-то из-за такого тосковать.
— Важно вот что: мы так напуганы видом Черной Тени, что наш разум не позволяет нам по-настоящему увидеть, насколько больше в ней заключено.
— И что же вы видите? — спросил я.
Он ответил с почти шепчущим благоговением:
— Я вижу в линиях плавное изящество, Келлен. Я вижу сложный узор в этих метках. Слова в каждом завитке. Я вижу письмена, начертанные Тенью.
— Письмена? И что они говорят?
Он улыбнулся:
— Чтобы разгадать это, друг мой, я и трачу свою жизнь. Самая вероятная догадка — когда мы заражаемся Черной Тенью, конкретные правила невесть какого эзотерического царства, с которым связаны наши метки, образуют уникальный узор линий на нашей коже. Эти метки определяют, каким именно образом мы связаны с Тенью.