Абиссинец

Я уже подумал, что это все и пора зрителям, поаплодировав, разойтись, однако я ошибался. К нескольким столбам, вкопанным у задней части площадки напротив Менелика и высокопоставленных гостей, люди в красных колпаках притащили несколько упирающихся человек, что-то кричащих Менелику. По жалобному тону я понял, что они умоляют о пощаде. Среди несчастных был рас Мэгеша, бывший сепаратист и, как поговаривали, любовник Таиту [64] , бывший дэджазмач, еще несколько членов старого Военного Совета. Их привязали к столбам, появились гвардейцы, раздался залп – и люди в красных шапках отвязали трупы, привязав на их место других приговоренных к смерти, как было сказано, предателей. Еще залп и еще… Мне всегда неприятно убийство беззащитных людей, как бы оно ни называлось, тем более публичное, поэтому я отвернулся в сторону, откуда доносились дикие крики. К моему ужасу, на другой край поля согнали черных стрелков туземных батальонов, и теперь люди в колпаках с деловитостью мясников отсекали у каждого их них правую кисть и левую стопу. Я спросил у Альфреда, что это происходит, он ответил, что таков обычай в отношении солдат-предателей, – им отсекают конечности. Но ведь они же не виноваты, они только подчинялись приказам офицеров, а итальянцев, как я понял, вообще наказывать не будут, они в статусе наблюдателей действа – вот, мол, мы какие – бей своих, чтобы чужие боялись… Уронив щит, я кинулся на колени перед негусом.

64

Кто его знает, я, как говорится, свечку не держал, люди всегда склонны наговаривать лишнее, но когда негус в 1902 г. заболел и практически отошел от дел, Таиту за ним нежно ухаживала еще десять лет, до самой смерти Менелика, и они производили впечатление любящей пары, что, скорее всего, и было на самом деле.

– Что случилось, рас Александр, первый раз вижу, чтобы ты стоял на коленях!

– Великий негус негешти! Яви милость, не вели казнить тигринья, отсекая им руки и ноги!

– Но таков наш военный обычай. Поэтому у нас не предают!

– Они не предатели, так как подчинялись приказам итальянцев. И это кровавый обычай, у всех народов они когда-то были, но от них отказались. Пощади несчастных, мне не надо наград, только помилуй их!

– Встань, рас и мой кеньязмач, не годится тебе стоять на коленях ради каких-то тигринья. От наград негуса не отказываются, ты награжден ими по праву. Хорошо, я милую их.

Рас махнул рукой, и к месту казни помчался всадник. Видимо, негус понял это так, что я не хочу править калеками, стариками и женщинами. И так провинция Тигре пострадала больше остальных, погибло очень много молодых мужчин, которых забрали в армию, и они погибли на полях сражений, а теперь еще умрут после казни. После этой экзекуции обычно выживали трое из двадцати, остальные умирали от потери крови [65] .

Когда стало возможным уехать, за мной приехали два казака, забрать тяжелую шкатулку. Скинув перья, воротник и ордена, я, взяв фельдшера, поспешил к месту казни. Успели искалечить три десятка человек, один умер от шока, другим товарищи пытались остановить кровь, зажимая раны тряпками. Фельдшер наложил жгуты и, посадив на мулов, повез несчастных в госпиталь Красного Креста. Меня обступили тигринья, избежавшие казни, многие встали на колени, пытались поцеловать руку. Все говорили что-то благодарственное, но я не понимал языка, пока не пришел уже довольно пожилой тигринья в ношеном мундире с унтерскими нашивками и на ломаном французском сказал, что они благодарят меня и будут молиться за мое здоровье:

65

Один из путешественников, бывших на месте битвы при Адуа через год, видел горы гниющих отсеченных конечностей, а у русла пересохшей речки лежал вал из останков тех, кто добрался полком до реки, пытаясь утолить жажду, да так и умер там.

– Теперь все тигринья – твои должники, рас Александр. Многие видели, как ты стоял на коленях перед Менеликом, умоляя пощадить нас.

Пользуясь случаем, решил прояснить их дальнейшую судьбу. Сказал, что они будут искупать свою вину трудом, а потом вернутся домой. Работа будет заключаться в постройке дороги и уборке трупов и мусора после войны. Все они будут разбиты на сотни, и каждая сотня будет выполнять свою работу. Те, кто хорошо работает, будут лучше питаться и быстрее попадут домой. Лодыри и лентяи мне не нужны, я их лучше в Судан продам, в рабство – пусть там на рудниках работают под плетьми суданцев. А хорошие работники мне самому нужны, и они вместе со своими семьями будут хорошо жить в новой Тигре, где их никто зря не обидит.

Закончив свою речь, поехал к итальянцам. Там также рассказал про фронт работ и перспективы возвращения домой. Сказал, что лучше будут жить специалисты, особенно инженеры и техники, я им еще и платить буду. Из военных специалистов – артиллеристы, готовые служить лично у меня, в итальянцев они стрелять не будут. Приоритет будет отдан лицам, знающим тигринья, французский или немецкий язык. Это относится и к офицерам, служившим в туземных батальонах. Набралось довольно много желающих, и я попросил старших по званию в каждой группе подготовить списки желающих служить. Уже собрался уезжать, когда ко мне подошел майор Роса, один из трех старших офицеров, бывших парламентерами при обсуждении условий сдачи в плен. У майора все еще была перевязана рука, но на этот раз она была аккуратно перевязана, видимо, в госпитале.

– Хочу вас поблагодарить, ваше превосходительство, за препарат в виде белого порошка, в госпитале мне сказали, что это ваше изобретение и оно прошло клиническую апробацию и рекомендовано для лечения ран. Я уже думал, что потеряю руку, и психологически подготавливал себя к ампутации, но ваш порошок сотворил чудо, рана очистилась от гноя и идет быстрое заживление. Поэтому я хочу помочь вам своими знаниями, я артиллерист и неплохой военный инженер.

– Синьор Роса, а знакомы ли вы с морскими орудиями крупного калибра, видимо, не очень современными?

– Ваше превосходительство, если не очень современными, то разберусь.

– Тогда я вас приглашаю послезавтра в поездку к морю, мне будет интересно услышать ваше мнение как специалиста.

Вечером в лагере был пир по случаю награждений. Во-первых, все были награждены серебряной медалью за битву при Адуа с изображением льва и датой 1892 г. (солдаты негуса получали бронзовый вариант, офицеры-серебряный, генералы – золотые медали). У нас золотые медали получили я, Букин, Нечипоренко, Стрельцов и Бяков. Трое казачьих офицеров были награждены еще и рыцарской степенью ордена Печати Соломона в виде нагрудного знака с тем же дизайном – то есть шестиконечная звезда с наложенным христианским и под короной на колодке из зеленой муаровой ленты. А Нечипоренко к тому же стал офицером рыцарей звезды Эфиопии (4-я степень ордена) – тоже нагрудный знак в виде пятиконечной звезды под короной на колодочке с лентой цветов государственного флага. Он же получил золотое шитье геразмача на воротник, став «эфиопским превосходительством», Стрельцов стал туркбаши, а Бяков – младшим туркбаши. Всем произведенным в очередное звание за заслуги и награжденных орденами вручил соответствующие грамоты негуса.

После этого казаки вытащили здоровенный казан с пловом и гомбу с тэчем – обмывать награды. Я отдал Нечипоренко мешочек с золотом и перстнем, полученным от раса Микаэля за зарубленного галласами казака для передачи его семье. Аристарх Георгиевич сказал, что за трофеи в Асмэре они деньги получили, но казначей Ильга сам захотел посмотреть, что за корабли захвачены и какие там пушки, кроме того, оценить на складах военное имущество – пять тысяч винтовок привезли с поездом, но десять еще осталось и кое-какие боеприпасы. Вообще-то на складах было двадцать тысяч винтовок Манлихера – Каркано, но я приказал Новикову спрятать на складе с продовольствием пять тысяч винтовок с боеприпасами для меня и Мэконнына, иначе все уйдет гвардейцам в Аддис-Абебу – так оно и случилось, на смотре вся гвардия была с новенькими Манлихер – Каркано, а остальным ничего не обломилось. Кроме того, на складе была батарея новеньких горных орудий, которую я тоже отдавать не захотел – а чем я десант буду отбивать, коль таковой случится, из рогаток или местными дротиками? Вот боеприпасами поделюсь, там их чертова туча для 37-мм пушек Гочкиса, пусть на трофеи две трети забирают. Еще на складе был целый паровоз в полуразобранном виде, причем размерами побольше тех игрушечных, что бегали до Асмэры и обратно. Характерно, что он был тяни-толкаем, то есть будка машиниста в середине, а справа и слева – котлы и две трубы по краям. Я не специалист в древних паровозах, и, когда машинист того «паровозика из Ромашкова», на котором мы поедем, с гордостью сказал, что его машина называется танк-локомотив, невольно посмотрел толщину металла кабины. Вместо броневых плит кабина была деревянной, обшитой жестью. Оказывается, танк – это относилось к тому, что паровоз сам везет дополнительный резервуар с водой-танк (сразу вспомнил, почему первые боевые машины стали называть танками – когда англичане клепали здоровенные ромбовидные корпуса первых танков «Марк-1», был пущен слух, что это – резервуары для бензина – «танки»). Больше военных грузов ни на пароходе, ни на складах не было, остальное было продовольствием.

Я похвалил плов, а казаки сказали, что это Павлова благодарить надо – он прислал два мешка морковки и мешок капусты нового урожая (первого русского урожая в Эфиопии!). Казаки и так морковкой похрустели, соскучились по родному овощу после сладких фиников с апельсинами. Морковь привез караванщик из Харара, он завтра назад пойдет с частью имущества раса, так как войска негуса возвращаются по своим квартирам. Если что отправить – он завтра с утра придет, и они мне передали два письма от Маши и письмо от Павлова. К Машиному письму прилагался увесистый пакет – целая посылка. Послание от Маши я в спокойной обстановке почитаю, без лишних глаз. Вскрыл пакет от старосты Иван-ага, может, они там голодают или напали на них? Нет, все нормально, сняли первый урожай, «морква» уродилось хорошая и много, а вот капуста – мелковата, ей воды больше надо, лук и чеснок сеяли семенами, поэтому в следующий урожай снимать будут, а так растут хорошо. Так что зимовать будем с луком-чесноком и квашеной капустой (неужели они думают, что здесь снег выпадет, и не надейтесь на печи полежать, не выйдет). Дальше шло про цены на скот, что он тут дешев, но молочных коровок нет, и так далее… Написал, что рудознатцы привлекли к работам две сотни черных рабов и теперь у них золото потоком идет, уже пытались его отнять, но они отбили грабителей, перебив всю банду, и теперь их больше не трогают. Кроме моих приисков, они занялись приисками раса Мэконнына, как я и просил, там тоже все переделали, и они стали давать выход золота вчетверо против прежнего. Двое женились на абиссинках, решив здесь остаться навсегда, одна из жен уже непраздна. (Вот, скоро русско-абиссинские ребятишки пойдут!) Рассказал казакам новости хозяйственного Павлова, про золото не упоминал. Спросил, не надумал ли кто остаться здесь, война вроде закончилась (в моем времени это так и было, но здесь может по-всякому пойти). Казаки засмеялись, сказали, что девок, пока шла война, не смотрели, а теперь, кто холостой, может, и женится и стали подначивать холостяков и вдовых. Объяснил, что эта земля теперь моя от Мэкеле до самого синего моря, и если кто захочет – лучший кусок земли под станицу отрежу. Говорят, на севере здесь апельсиновые рощи, пахнет – как в райском саду. Если есть желающие, могу отправить отделение посмотреть место. Попросил пару казаков сопроводить меня до телеграфа. Телеграф, естественно, закрыт, стал стучать в двери дома мэра. Открыла испуганная служанка. Сказал, что пришел владетельный князь провинции Тигре, рас Александр.

– Ах, ваша светлость, – засуетился показавшийся из спальни в домашнем халате мэр, – прошу меня простить, одну минуту, выпейте пока кофе, пожалуйста, сделайте одолжение.

Служанка принесла кофе, появился мэр в мундире, с припудренным цветущим синяком под глазом.

Спросил, откуда синяк. Оказывается, ашкеры, захотев отведать фиников, недолго думая, срубили пальму и уже принялись за вторую, как им помешал мэр.

– А ведь пальма, она десять лет растет [66] , прежде чем начнет плодоносить, но солдатам это все равно… Побыстрее бы они уходили отсюда, загрязнили весь город, сломали все, что только можно сломать. А ведь какой город был, вы же помните? Вот ваши солдаты вели себя прилично, никого не трогали и за все платили деньги, жители нарадоваться не могли, а потом вы уехали в Массауа и пришли эти дикари. Ой, простите, вы же тоже служите генералом у Менелика, – спохватился мэр.

66

Да, 10–12 лет растет, но потом плодоносит 200 лет, давая с дерева четверть тонны фников в год.

– Ничего, господин мэр, солдаты уйдут в течение двух дней, а я останусь, я теперь владею этой провинцией и обязан о ней заботиться и защищать ее.

– Да, ваша светлость, мне уже сказали, как вы уговорили Менелика не казнить несчастных тигринья, они вам так обязаны и считают святым.

Вот только святым мне пока не доводилось быть, что же, когда-то надо начинать… Спросил мэра, останется ли он в Асмэре или хочет уехать?

– Что вы, ваша светлость, куда мне уезжать, меня никто нигде больше не ждет.