Абонент недоступен
Шрифт:
А что, если выйти на Пашкевича через Центр управления полетами? – пронеслось в голове.
Гордеев полистал органайзер, нашел искомую графу и снова взялся за телефон.
Лена Волкова, сидя в кабинете отца за портативным компьютером, заканчивала отчет по последним лабораторным испытаниям собственного проекта под сочным названием «Механизм самосборки белка в условиях повышенного радиоактивного фона», который она начала еще в Чикаго и взяла для доработки с собой в Москву. Экран монитора пестрел множеством диаграмм, графиков, сонограмм и даже интроскопическими изображениями внутреннего строения организма
Звонок телефона заставил ее вздрогнуть и из мира нуклидов и протоплазмы вернуться к реальности. Она сняла трубку.
– Да. Кто? Федотов, какого черта! – обрадованно произнесла Лена. – Ты где? Ну так заходи, если в двух шагах.
Минут через десять, открыв входную дверь, она уже здоровалась с коренастым Федотовым. На лицах обоих сияли улыбки. Встреча старых друзей.
– Черт меня побери, но я рада тебя видеть, Федотов, – сказала Лена, пока он раскупоривал бутылку с красным вином.
– Я тоже рад. Куда наливать?
– Куда? Слушай, а давай, как раньше.
– А как раньше?
– Ты все забыл. Из граненых стаканов!
– Давай, – улыбнулся Михаил. – А у тебя есть граненые стаканы?
– Есть! – Лена поставила на стол пару. – Папа их берег для подобных случаев. Они ему тоже напоминали о старых добрых временах.
Федотов задумался.
– За Владимира Сергеевича, – произнес он, поднимая полный стакан. – Я думаю, он бы сейчас радовался вместе с нами. Земля ему пухом.
Выпив, они уставились друг на друга, и Лена сказала:
– Ну, рассказывай.
– Что рассказывать?
– Как жил, что делал.
– А ты разве не в курсе?
– Почему же, в курсе. Но только ты сам расскажи. Например, почему до сих пор не женился на Светке Мазур?
– Ты с ума сошла! Скажешь тоже – Светка Мазур. Она же дура. Дура и стерва. Она меня за два дня семейной жизни до самых костей бы обгрызла.
– Интересно, что ты говоришь другим, когда речь заходит обо мне? То же самое? Да? Призна-вайся!
– Не выдумывай.
– Я не выдумываю. Я просто интересуюсь.
– Слушай, Лена, давай оставим эту тему от греха подальше, чтобы снова не разругаться на века.
Лена опустила глаза, принявшись разглядывать дно опустошенного стакана.
– Хорошо, – переменив тон, сказала она. – Давай эту тему оставим. Как у вас в «Интерсвязи»?
– Ты имеешь в виду, что говорят по поводу убийства?
– Ну, хотя бы это.
– Всякое говорят. Одни считают, что Проскурец виновен, другие – нет.
– А ты как считаешь?
– Я? – удивился Михаил. – Ты разве во мне сомневаешься?
– Нет, не сомневаюсь. Но все-таки…
– Я думаю, что у меня язык не отвалится, если еще раз скажу, что считаю Виталия Федоровича чрезвычайно порядочным, честным и совершенно чистым человеком. Этого достаточно?
– Я это и без тебя знаю. Проскурец никогда бы не пошел на такое. И не потому, что он боится неминуемого возмездия. Просто у него не та закалка. Точнее, закалка у него как раз такая, которая не позволяет ему даже думать о подобном.
– Кстати, как он дома себя ведет? Что говорит жене? Ах да, я совсем забыл, они уже два года, как не живут вместе.
– Да, а все дети в кембриджах и оксфордах.
– Да, им не до него.
– Впрочем,
если Проскурца посадят, они останутся без гроша, и тогда вся их загранучеба накроется медным тазом. Слушай, Миша, его действительно могут посадить?– Легко. С такими уликами – раз плюнуть. Сейчас не очень-то церемонятся с нуворишами. Когда некоторых судей в очередной раз прижали за взятки, у них появился большой зуб на всех денежных мешков, которых они теперь не способны развести на чемодан банкнот.
– Неужели раньше и суд покупался?
– Еще как покупался, а главное, продавался.
– Подумать страшно.
– Раньше, чтобы убить кого-то, для начала достаточно было быть богатым, чтобы выйти сухим из воды. Многие новые русские именно таким грязным образом оберегали свои вожделенные капиталы от внешних посягательств. И представь, что многим ничего за это не было. Ничегошеньки.
– Как же это? – растерянно спросила Лена.
– Суд пошумел, пошумел, адвокат привел неоспоримые доказательства их полной невиновности, и все – они на свободе. Никаких тебе громких разоблачений, никаких длительных тюремных заключений. Пресса тоже молчит, потому что туда тоже сделали массивное финансовое вливание. Тишина и покой. Таким образом на свободе многие, хотя их руки в крови по самые локти, если не выше. Некоторые из них купили себе места в Госдуме и получили депутатскую неприкосновенность. Чего тут греха таить – из-за бабок убивали и будут убивать всегда, пока Земля не слетит с катушек.
– Миша, тебе говорит о чем-нибудь фамилия Гордеев?
– Гордеев? – Федотов задумался. – Кто это?
– Адвокат, – ответила Лена.
– Адвокат? Так, дай подумать. Адвокат Гордеев.
– Он сейчас защищает Виталия Федоровича.
– Вот оно как. Нет, про Гордеева я первый раз слышу. Где его контора?
– Сейчас вспомню, – сказала Лена. – Да я тебе лучше его визитку покажу.
Лена принесла карточку и вручила Михаилу, который принялся рассматривать ее со всех сторон.
– Таганская, 34. Я знаю эту контору, – заявил он. – У меня там есть очень хорошие знакомые, толковые парни. Одного зовут Константином Булгариным. А почему именно Гордеев, а не Булгарин?
– А что Булгарин?
– Я тебе скажу, что Булгарин вытаскивал своих клиентов и не из таких безнадежных трясин, в которую сейчас угодил Проскурец.
– Гордеев потому, что Гордеев. Это моя инициатива. Можно сказать – у меня сработал нюх.
– Ну, если нюх, тогда конечно, – сказал Миша, заметно иронизируя. – Они уже встречались?
– Да, вчера днем.
– О чем говорили?
– Я не слышала. Но у них сложились довольно теплые отношения.
– Прямо теплые?
– Говорю тебе это с полной уверенностью.
– Но умение налаживать теплые отношения с клиентом – это не заслуга адвоката. Его задача – защита клиента.
– Не в этом смысле теплые. Мне кажется, Гордеев проникся пониманием. – Лена осеклась. – Черт, не так надо сказать. Понимаешь, это не просто какой-то профессиональный интерес. Это какой-то по-настоящему человеческий интерес. Нет, все равно казенно звучит. Но это именно так, человеческий интерес. Тебе понятно? – Лена произносила последние слова, едва сдерживая слезы, причину которых она не смогла бы объяснить толком.