Абсолютно ненормально

В его офисе невероятно чисто и аккуратно, и он никогда не включает отопление, поэтому я практически вижу пар, вырывающийся из моего рта. Здесь как в морге.

Я сижу перед его столом, не собираясь стесняться или раскаиваться в своем поступке.

– Я же не поджигала ее. Суп к тому моменту остыл.

– Ты не знала этого наверняка.

– Знала, – таким же спокойным тоном говорю я. – Потому что ела его секунд за тридцать до случившегося.

Мы молча сверлим друг друга взглядами, и тишину нарушает лишь гул ламп и проезжающих по улице машин.

– Почему ты это сделала? – спрашивает он, но, судя по его голосу, правильно ответить мне не удастся.

Он просто пытается еще сильнее унизить меня, доказать, что я неконтролируемый монстр.

– Потому что они с неуважением говорили о моей лучшей подруге.

На соседнем стуле лежит шарф Бэтти. Вероятно, она оставила его здесь утром. Конечно, просто совпадение, но это придает мне сил. Словно она здесь со мной. Я поднимаю его и оборачиваю вокруг шеи, вдыхая такой знакомый запах – виски и какао.

– Ох, – говорит он с отвратительной усмешкой, – я удивлен, что вы знакомы с понятием «уважение».

Гнев снова бурлит во мне, но я изо всех сил стараюсь сдержаться. Чтобы доказать, что способна контролировать себя.

– Они хамки.

Он, словно робот, откидывается на спинку стула, не прерывая зрительный контакт.

– То, что кто-то действует определенным образом, с которым вы не согласны, не означает, что вы можете наказывать его за это.

– Вот вы и разобрались в сути моей проблемы, мистер Шуман, – с издевкой говорю я. – Ведь несколько недель назад я тоже поступила так, как не понравилось некоторым людям. И с этого момента мир лишь наказывал меня за это.

И снова повисает тишина. Но я не замечаю этого, потому что его взгляд вероломно опускается на мою грудь, правда, всего на пару секунд.

Он тоже видел ту фотографию. Ну конечно.

Я демонстративно вскидываю подбородок. И прежде чем успеваю отговорить себя, добавляю:

– И поскольку эта тема так важна для вас, может, вы захотите поговорить об уважении с одним из учителей. Всем известный учитель математики не сводит с меня глаз. Особенно когда задерживает после урока, чтобы сделать неуместные замечания.

Он прищуривается. Свет отражается от его часов прямо мне в глаз, но я даже не вздрагиваю. Я ломлюсь дальше.

– Разве вы не хотите узнать, кого именно из учителей я обвиняю в сексуальных домогательствах, мистер Шумер? Или мне лучше пожаловаться школьному совету? Мне подойдет любой из вариантов.

– Можете попробовать, – пренебрежительно усмехаясь, отвечает он. – Но после ваших выходок не думаю, что хоть один член правления воспримет ваши обвинения всерьез. Мисс О’Нилл, почему мне это кажется небольшим совпадением? Почему вы вспомнили об этом инциденте, как только оказались под угрозой дисциплинарного взыскания? Но ложные обвинения в сексуальных домогательствах не помогут вам соскочить с крючка. – Гнев застилает мне глаза, и я борюсь с желанием взобраться на стол и вцепиться ему в лицо. – Мне следует немедленно отстранить вас от уроков. Но я не буду этого делать.

– Дайте угадаю, – фыркаю я. – Потому что я трагическая сирота?

– Что-то вроде этого.

Мы сверлим друг друга взглядами еще несколько минут. Кажется, будто это недолго, но бывают моменты, когда время тянется будто вечно. Например, когда ждешь, пока в пробке тебя пропустит какой-нибудь водитель или пока микроволновка согреет еду. И сейчас один из таких случаев.

Я понимаю, что он ждет моих извинений, но их не будет.

– Можешь идти, – наконец говорит он. – Но в следующий раз я не буду так снисходителен. Ваше поведение и так привлекло много внимания к нашей школе, мисс О’Нилл, и если вы не успокоитесь, то сделаете только хуже себе. Я знаю, что у вас было трудное детство, но моя чаша понимания скоро переполнится, и мне придется принять меры.

А теперь он ждет от меня благодарностей за то, что позволил мне соскочить с крючка, но и их не будет.

Я ухожу, не сказав ни слова.

16:47

Отчаявшись вновь поверить в этот мир, я поднимаюсь в кабинет миссис Крэннон после уроков. Вместо горы фантиков ее окружают смятые салфетки и баночка с ментоловым маслом, а нос краснее, чем попа бабуина. Ей-богу.

И все же, увидев, в каком я измученном состоянии, она единственная, кто сочувствует мне.

– О Иззи. Бедняжка. Как твои дела?

У меня мурашки бегут по коже. Мысль, что эта милая, душевная и добрая женщина видела мою вагину, так отвратительна, так мучительна, что я едва могу вздохнуть. Но почувствовав, что в легких нет ни капли воздуха, я пытаюсь протолкнуть его туда.

С силой сглотнув, я усаживаюсь на стол, не желая обрекать себя на несколько минут ада на мучительно неудобном стуле.

– Я в порядке. Вроде. Просто не знаю, как на все это реагировать, понимаете? Стоит ли мне давать отпор? Или просто залечь на дно на некоторое время?

Высморкавшись так громко, словно прогудев в трубу, она бормочет в салфетку:

– Ну, думаю, только ты можешь дать ответы на эти вопросы. Правильных не существует. Просто делай то, от чего тебе самой будет комфортно, и помни, что ты не совершила абсолютно ничего плохого. Те, кто действительно переживают за тебя, тоже так думают и смотрят на тебя совершенно по-другому.

Хоть она и очень милая, но мои щеки горят от смущения, пока я осознаю, что мой учитель театрального мастерства действительно видела меня голой. Помнишь сны из детства, в которых случайно приходишь в школу без одежды и все смотрят на тебя, но спрятаться негде – и от этого хочется умереть?

Для меня это реальность. И мне от нее не сбежать.

Я хотела поговорить с ней о моем сценарии, но чувствую себя слишком подавленной. Поэтому ухожу, даже не попрощавшись.

Может, она и окрикивает меня, но я ничего не слышу из-за ревущей в ушах крови и пульсирующей в венах ненависти к себе.

16:59

Я почти не замечаю его.

Спешу по коридору корпуса искусств и общественных наук. Голова низко опущена, сердце колотится, и я мечтаю лишь о том, чтобы поскорее оказаться на свежем воздухе, при этом в глубине души понимая, что не почувствую себя менее грязной.

К счастью, вокруг никого нет. Большинство школьников либо на тренировках – да, даже в пятницу вечером, потому что спортбол – это зло, – или отправились отдыхать. Восторг от предстоящих выходных – это чужеродное понятие для меня в эти дни.

Но тут тихий, спокойный ремикс регги расплывается по коридору, хотя дверь в художественную студию закрыта. Это так странно, так неуместно, что просто взрывает мое сознание. И мысленно возвращает меня в недалекое прошлое – на вечеринку Бакстера, когда я сидела на мягком диване, потягивая пиво, а Карсон прижимался к моему плечу. Когда… ничего еще не произошло.