Абсолютное соло
Шрифт:
Самое начало двенадцатого. Если верить телефонному голоску, то осталось каких-то десять-пятнадцать минут. Скоро, это совсем скоро.
Стаканы мутные, покрыты липковатой кухонной пылью. Зря не сполоснул… Ничего… Наливает в один портвейна, смотрит на свет, любуется рыжеватой жидкостью. Пьет. Теплая, сладкая струйка упала в живот, оттуда бодрящими токами растеклась по всему телу. Пока достаточно… Закурил. В пачке всего две сигареты. Прячет ее в карман «пилота», кладет на стол новую. Переставляет стаканы, бутылку, обтирает полотенцем яблоки. Снова на глаза попалась сигаретная пачка. Надо открыть. Сдирает прозрачную, хрустящую обертку, вынимает блестяшку изнутри. Бросил в мусорное ведро. Туда же – окурки из пепельницы. Ведро почти полное. Накрыл его «Шансом» – эта толстенная
Игорь наливает еще на пару глотков. Выпив и не почувствовав вкуса вина, слепо смотрит на циферблат будильника. Красная тонкая стрелка равномерно отщелкивает секунды. Другая тонкая – желтая – замерла на цифре «шесть». В шесть утра будильник заворкует, совсем негромко, но раздражающе, и будет ворковать, пока Игорь не встанет с кровати, не подойдет к столу, не переключит на «off» вместо «on». Потом оденется, умоет лицо, глотнет кофе и – подметать площадь вокруг «Ломоносовской». И послезавтра так будет, и дальше…
На его глазах начнет оживать город, откроются ларьки и тонары, нагрузятся всякой всячиной прилавки рыночка. На станцию потянутся ручьи заспанных, несвежих людей, и из станции наружу ручьи таких же, нет, немного, может, бодрее, успевших проснуться за время поездки в метро, подъема по эскалатору. А он, Игорь, будет шёркать метлой по асфальту, гнать к контейнерам окурки, обрывки, обертки, а за спиной тут же появится новый, никогда не иссякающий мусор…
Зачем-то (может быть, чтобы разбить это однообразие невеселых мыслей) вспомнилось, как в последний раз ехал в метро. Недели три назад, еще в сентябре… Убрал участок, помялся возле рынка, ожидая, что позовут что-нибудь помочь, и, не дождавшись, зашел в фойе станции, купил два жетона, один тут же сунул в щель турникета… Долго гулял по центру, прошел Невский от Площади Восстания до Адмиралтейства и почти так же обратно, разглядывая рыхлые, обесцветившиеся от пыли, зато щедро украшенные рекламными щитами дворцы. Потом хлынул дождь, Игорь заскочил на «Маяковскую» и поехал домой. Поезд был один из последних, почти без пассажиров. Машинист гнал во всю мочь, вагон трясся, болтался, колеса бешено, оглушительно колотились о рельсы. Напротив Игоря сидел мужчина с девочкой на коленях. Девочке лет пять-шесть, тоненькая, миниатюрная, а лицо по-детски пухлощекое. Раскрыла книжку и громко, с выражением, перекрывая грохот колес, стала читать: «Эй, не стойте слишком близко! Я – тигренок, а не киска!» А мужчина смотрел ей в макушку, и лицо у него было умиленно-грустное и нежное, словно он вот-вот завсхлипывает, сожмет девочку в объятиях до хруста костей… Разведенный отец везет дочку матери, своей бывшей жене, после отведенного на общение с ребенком дня.
На «Елизаровской» вошла женщина. Полная, немолодая, коротконогая, с жидкими, завитыми в колечки волосами. Очень пьяная, но одета хорошо, и видно, что выпивать не привычна. Отворачивалась от людей, прятала лицо, глядя в стекло дверей. В руке, головками вниз, букет из трех розочек, а колготки по внутренним сторонам ног – сырые… Игорь тут же нарисовал и ее историю, и тоже не благостную. Вот отмечала день своего рождения в кругу сослуживиц, перепила сухого вина или шампанского, неприятность случилась… не дотерпела до дому. Сейчас ей тошно и стыдно, она противна себе… Какой это у нее такой день рождения? Вряд ли первый и тем более вряд ли последний. И еще так долго до старости, до горькой, страшной и все же с нетерпением и непонятной надеждой ожидаемой пенсии.
Пенсия, пенсия… А ведь она реальность. И ему, Игорю, тоже когда-нибудь начислят ее, четыре-пять сотенок в месяц. Интересно, ее теперь носят по квартирам или где-то надо самому получать?.. Да и начислят ли вообще? Хм, у него и трудовой книжки нет до сих пор. Когда куда-нибудь устраивался работать, даже на завод ЖБИ, ее не требовали, а он и не задумывался, чтоб завести. Теперь
же вот вдруг испугался – ведь нужен стаж, какая-то непрерывность, еще разное там… Далеко, далеко, а протечет жизнь, и будешь у метро сидеть, каждому кланяться, чтоб мелочишки кинул в коробочку… Надо хотя бы у администраторши поинтересоваться, где вот сейчас работает, как завести книжку…Что, сколько? Двадцать минут двенадцатого. Ох, столько в башку поналазит, когда ждешь… Двадцать минут, девочки нет… Глаза слипаются, сладкий, теплый портвейн укачивает сознание, наполняет тело приятной, какой-то густой, вязкой тяжестью. Мозг тоже устал, эти мысли о пенсии, о метро, они были как сны. Ложиться, что ли…
Игорь встряхнулся, наполнил стакан. Резко, словно плохую водку, швырнул портвейн в себя, шумно выдохнул. Несколько раз прошел по комнате от двери до окна. Остановился над кроватью. Она тянула к себе, обещая отдых. От чего отдых? И не будет ведь никакого отдыха, будет очередное разлепление глаз под воркотню будильника, кряхтение, зевание, матюгание шепотом… Как избитый каждое утро…
Отвернулся от кровати, ткнулся глазами в стол. Надо бутылку закупорить, отнести стаканы. И, черт с ним, ложиться. Обманула диспетчерша с ласкающим голоском… Хе-хе, ну а что ты хотел! Или много заказов, или действительно не нашли, а скорей всего – это знак, что и дальше будет вот так, вот так, как всё это последнее время. Одиночество, работа, убогая комнатенка, а в остальном – обломы.
Но все же звонок! Игорь кинулся в коридор, не спрашивая «кто?», отпер дверь. Распахнул. На пороге две девушки, за ними – худощавый, с лицом прилежного студента-физматовца, высокий парень. Он спрашивает, глянув в блокнотик:
– Заказ вы делали?
– Да, я. – Игорь не почувствовал ни волнения, ни радости, что наконец-то приехали, скорее, кольнула досада. – «Перегорел, что ли?»
– Выбирайте. – Парень качнулся к стоящим перед ним девушкам. Обе невысокие, плотненькие, не скажешь, что симпатичные, зато молодые – лет по восемнадцать-девятнадцать. Справа от Игоря – с короткими, крашенными в желтый цвет волосами, слегка прыщеватая, квадратная какая-то, но в глазах веселый, озорной огонек, они будто кричат: бери, не соскучишься!.. А слева спокойная, равнодушная даже, волосы каштановые, до плеч, в кожаной коричневой куртке. И странное это ее равнодушие, то ли есть в ней что-то нетронутое, запрятанное, то ли наоборот – совсем все потеряно.
– Что там, а? – заскрипел голос старухи-хозяйки из глубины коридора. – Кто?
– Это ко мне! – не оборачиваясь отвечает Игорь.
– Что по ночам-то? Дня нет…
– Сейчас закончим. – Пытаясь загородить собой девушек и парня, Игорь продолжает переводить глаза с озорной на равнодушную.
– Ну, берешь? – торопит парень.
– Да. – Игорь обернулся, старухи уже нет. – Да, вот эту, – и про себя добавил: «Каштанку».
Выбранная покривила губы – опять непонятно – расстроенно или презрительно усмехнулась, или с инстинктивным удовлетворением, что она вот лучше второй…
– Ты как, один? – спрашивает парень.
– Один. Это коммуналка… живу один.
– На сколько берешь?
– На час… на час.
– Значит, – парень смотрит на часы, – в ноль сорок я возвращаюсь.
– Сейчас, погоди. – Игорь заскочил к себе в комнату, сверил время по будильнику. Да, сейчас без двадцати двенадцать… Достал из кармана пятисотку и три сотенных, вышел в коридор.
– Только не раньше. Через час…
– Добро. – Парень пересчитал деньги, кивнул: – Счастливо!
– Угу.
Девушка с каштановыми волосами проходит в квартиру. Игорь захлопнул дверь.
– Вот сюда. – Оказались в комнате. – Снимай куртку, садись. – Сняла куртку, осталась в белой полупрозрачной блузке. Хм, даже с кружевами какими-то. Села на стул.
– Вина будешь?
– Чуть-чуть, если можно…
Игорь плеснул в стаканы. Тоже сел. Взял сигарету.
– Куришь?
– Нет, спасибо.
Проклятое ледяное спокойствие. Даже не чувствуется, что в комнате посторонний человек, девушка. Он неторопливо рассматривает ее, она похожа на большую, одетую в человеческую одежду, куклу. Лучше бы ту, озорную. Или нет?..