Абсолютный слух. Счастливчик Майки

— Пойду прилягу, — сказал я Маше — день был очень длинный.

Прихватив гитару, пошел в свою комнату, там лег на спину, следом за мной вошла Маша.

— Мне одной скучно, — сказала она — подвинься, я просто рядом полежу.

Не став с ней спорить, отодвинулся к стене, она прилегла рядом и я почувствовал, что она смотрит на меня, повернув голову, встретил ласковый взгляд ее зеленых глаз. Я повернулся всем телом и теперь мы лежали на боку глядя друг на друга, между нами было некоторое расстояние и она протянула руку, поправила мои волосы на лбу, указательным пальцем провела по моим бровям, потом от точки между бровями начала движение вниз, остановилась на кончике носа, очень осторожно очертила мои губы и задержала палец на кончике подбородка.

— Какой ты красивый… очень красивый… Мне кажется, это сон… Завтра я проснусь и ничего не было… Тебя нет… Как я буду жить?

— Ты тоже очень красивая девушка, и успокойся пожалуйста, никуда я не денусь.

Взяв ее за руку, я слегка ее сжал, протянув другую руку, запустил пальцы в ее волосы, стал перебирать ее невесомые пряди, впитывая нежность ее глаз, нежности было так много, что грубая корка старого циника стала растворяться под магическим действием ее взгляда.

— Я сегодня с тобой буду спать, просто боюсь тебя оставить…

— Хорошо, — сказал я — можешь даже привязать меня веревкой.

— Если бы я не упала с моста, мы бы никогда не встретились, какой ужас…

Ее совершенно заклинило на этих ужастиках, надо было ее как — то отвлечь.

— А помнишь, когда спасатели спускали тебя на корабль, подол твоего платья взлетел вверх, и как ты ругалась за то, что я смотрел на твои ноги?

— Это из — за тех детских трусов, — оживилась Маша — я бы ни за что их не одела, но мама торопилась и сказала: «Кто их увидит? Вернешься переоденешь» и, как на зло, ты увидел! А ты смотрел только на ноги?

Да я, конечно, видел твои трусики в синий горох, но не обратил на них внимания, твои ножки привлекали меня гораздо больше.

Маша засмеялась, она придвинулась ко мне поближе и тоже пустилась в воспоминания:

— А помнишь, как Томас нас помирил и отвел в свою каюту, а ты никак не соглашался со мной дружить? Я тогда подумала: ни за что не упущу такого парня! Ну и кто оказался прав?

— Ты конечно. Имея такие аргументы, — я, погладил ее по бедру — твоя победа была предопределена.

Маша засмеялась уже в полных голос, придвинулась ко мне вплотную, одной рукой обняла меня за шею, а другой рукой обхватила торс прижимая меня к себе.

— Я сейчас буду тебя целовать — она очень близко заглянула мне в глаза — и попробуй только сказать что — нибудь против.

Она очень нежно поцеловала меня, и я ответил, она отстранилась, оглядела мое лицо и опять поцеловала. Открылась дверь, в комнату вошла Нина Александровна, я было дернулся, но Маша и не подумала меня отпускать, мама Маши посмотрела на меня с иронией и спросила:

Ну что, больной не безнадежен?

Очень трудно поддается лечению, — поддержала маму Маша — приходится прибегать к очень приятным процедурам.

Ладно, долечишь его в следующий раз, идемте ужинать.

Ужин прошел в спокойной обстановке, дед был благодушен, хоть и посматривал на меня с каким — то нездоровым интересом, когда закончили, дед спросил меня:

— Ну что, порадуешь старика? Спой что нибудь для души!

Пока Маша бегала за гитарой, я решил похулиганить, специально для деда исполнить песню Владимира Семеновича «Притча о Правде и Лжи».

Нехорошо, конечно, при живом авторе, но здесь, в Америке, я ему не конкурент. Получив гитару из рук Маши, я сделал несколько пробных аккордов и сказал:

— Заранее прошу прощения если эта песня покажется кому — то грубоватой, но когда речь заходит о правде, по другому нельзя.

И запел. Я видел удивленный взгляд Нины Александровны, веселый взгляд Маши, которая принимала все это за шутку и, разгорающиеся веселой злостью, глаза старика. Когда я закончил, дед удивленно покрутил головой и сказал:

— Едко, очень едко. Это что же, про современную Россию?

— Почему же только про Россию? — удивился я — В Америке тоже правды нет.

— Ее нигде нет — сказал Александр Викторович — и никогда не было, но только в России вечно занимаются ее поисками. Вот только откуда ты, американец, можешь знать, да еще так петь, такую песню!

Я не помню, — спокойно сказал я — я же память потерял, и потом, кроме вас, Александр Викторович, здесь все американцы.

— Может и так, — старик посмурнел лицом — язык не забыли, и то хорошо.

«Это ты врешь, старый пень, я русский — подумал я — и всегда останусь русским».

После ужина Маша предложила прогулку по саду, сгущались сумерки, мы побродили по садовым дорожкам, держась за руки, потом Маша лукаво улыбнулась и завела меня в беседку.

— Мне кажется, — сказала она — это очень романтическое место и ты просто обязан меня здесь поцеловать!

Видимо, я уже начал привыкать к ее постоянной инициативе, поэтому, без слов, обнял ее и поцеловал, причем без всяких скидок на возраст. Она ответила в том же духе, причем схватывала все прямо на лету. В общем, она была права, место было очень романтическое, стало совсем темно, я слегка подзабылся, и мы увлеченно целовались «по взрослому» минут тридцать. Потом с дорожки послышался голос ее мамы:

— Маша, хватит его лечить, оставь что нибудь на завтра, уже поздно, пойдемте спать!

Мы вышли из беседки, причем я прятал глаза, поскольку осознавал, что позволил себе лишнего, а вот Маша имела гордый вид. Когда мы вошли в освещенный холл, Нина Александровна посмотрела на нас и коротко хохотнула:

— Эх молодость! — восхищенно сказала она — Никакой помады не надо!

Я посмотрел на Машу, ее губы просто пылали малиновым цветом, она посмотрела на меня и восхитилась:

— У меня, такие же? — Спросила она у мамы.

— В своей комнате, в зеркале посмотришь.

Заканчивался второй день моей жизни, был ли я доволен? Я был просто счастлив, счастлив, как в далеком детстве, я лежал на кровати и мою грудь просто распирало от счастья. Кто не помнит свою смерть, тот меня не поймет, кроме самой жизни, щедро данной мне второй раз, были и другие причины — я нашел себе друга, Нина Александровна почему — то вызывала у меня безграничное доверие и, если я не рассказал ей все, то не потому, что не доверял, просто боялся, что ее отношение ко мне изменится. Я нашел себе прекрасную девушку, всегда боялся сильных слов и поэтому, даже в мыслях, называл Машу просто своей девушкой. Осталось только выполнить задание Старика, миссию, ради которой мне и дана вторая жизнь. Но там, с наскоку, ничего не решить, в принципе я всегда это знал — потребуется несколько лет планомерной работы. В который раз радуюсь своей необычной памяти, я работал над установкой с огромным интересом и, поэтому, помню теперь все в мельчайших подробностях. Выполню задание, и я свободен на всю оставшуюся жизнь.