AD
Шрифт:
Сон не шел. Катаев лежал и мучительно соображал. Что делать? Позвонить в милицию?.. Ага, может, лучше сразу капитану с изумрудным перстнем? И дать адрес гостиницы, чтобы наверняка… Но сколько можно прятаться? И какой смысл?..
Он так и не поспал. Утром Катаев сдал номер сонной горничной и отправился к себе на квартиру.
Было уже не очень рано, но небо над Петербургом было темным. Световой день уменьшился, солнце вставало едва ли не ко второму завтраку. После белых ночей в северной столице наступают черные дни. Город почти у полярного круга. Осень и зима – полярная ночь.
Следователь подумал, что опасные типы или их товарищи могут поджидать его на родной станции метро. Поэтому вышел на одну остановку раньше, на станции «Ленинский проспект». И взял такси до самой парадной.
Парадная дома – всегда тревожное место. Набрал код на замке, открыл дверь, выдержал паузу. Вошел, оглядываясь, наготове. Вызвал лифт. Проехал этажом выше. Посмотрел: на площадке перед дверью его квартиры никого не было.
Только тогда успокоился.
Достал ключи, открыл первую дверь. Сунул ключ в замок второй двери – она была не заперта.
Наверное, утром забыл закрыть. В конце концов, нельзя быть таким параноиком!
Если ты параноик, это еще не значит, что за тобой не следят…
Катаев улыбнулся шутке, пришедшей на ум, вошел, включил свет в прихожей и стал раздеваться.
Из полуоткрытой двери зала сквозило и веяло холодом. Павел подумал, что с утра, собираясь на работу в полусонном состоянии, он не только забыл запереть на ключ внутреннюю дверь, но и не закрыл окно после проветривания.
Катаев решительно шагнул в зал.
Окно в зале было закрыто.
Кто-то сидел в кресле у дальней стены, неестественно прямо, несколько запрокинув голову назад. На нем был черный кожаный плащ с мехом. В зале было сумрачно, рука Катаева, протянувшаяся к выключателю, замерла на весу, только отсвет из прихожей рассеивал темноту.
– Задерживаетесь на работе, Павел Борисович? Надеюсь, начальство ценит ваше усердие.
Незнакомец сидел перед Катаевым, но скрипучий звук несколько картавого голоса раздавался из-за спины, слева, словно там, за левым плечом Катаева, на стене был невидимый динамик.
Павел смотрел на темный силуэт в кресле, тело его налилось свинцом, это было похоже на кат атонический ступор, ум погрузился в омут страха, о нет, это был не страх. Это был настоящий ужас.
– Что же вы застыли в дверях? Проходите! Ближе…
Катаеву показалось, что он впадает в кому и вот-вот рухнет на пол без чувств. И когда конец был уже неотвратимо близок, Павел вдруг… вспомнил.
На стене сбоку висело зеркало. Павел титаническим усилием слегка повернул голову. Теперь он смотрел на отражение незваного гостя. И стало легче дышать. К следователю вернулось самообладание.
– Кто вы и что вам нужно здесь, в моей квартире? Катаев произнес эти слова и удивился звуку собственного голоса, глухому, словно замогильному.
– В вашей квартире? – незнакомец, кажется, искренне удивился. – Ах, да, в вашей… но это пока, поверьте мне, пока… нет, все может быть и по-другому, если у нас получится… – Слабое свечение северного солнца едва занималось, за окном было темно, еще
очень темно. – Простите, я не представился. Впрочем, сами виноваты. Как всегда, невнимательно смотрели материалы дела, а ведь там есть фотографии. Вы видели фотографии?– Нет, – солгал Катаев. Ему уже все было ясно.
– Ну и ладно, все равно я на этих снимках плохо вышел.
Катаева опять охватил ужас, от несуразного кокетства фразы, произнесенной инфернальным субъектом.
– Эх, Павел Борисович! И надо было вам до всего докопаться? Вы понимаете, что не оставили нам выбора? Уж не знаю, что вам наговорил наш общий знакомый, но наверняка старик сболтнул лишнее. Он очень о вас беспокоился. Забавно, не правда ли? Да, недавно мне пришлось с ним встретиться… знаете, есть анекдот про двух гроссмейстеров: встретились два гроссмейстера, один был мертвый, другой… тоже мертвый.
Катаев хотел что-то сказать, снова солгать, что не понимает, о каком гроссмейстере речь, но из груди вырвался только сдавленный хрип.
– Но у нас, у нас с вами все может быть совсем по-другому. Потому что и вы другой. Как это нелепо и странно, что, узнав столько всего о том, о чем вам знать было совсем не обязательно, вы совершенно ничего не поняли о самом себе. Вы никогда не думали, почему вам не хочется того же, что и другим, почему вы не женаты, почему у вас до сих пор нет постоянной женщины?..
– Ещроб в олед ёсв, – неожиданно спокойно ответил Катаев.
Ухищрения нечисти стали ему понятны.
Чернила ночи за окном светлели от струй лучистого молока, льющегося из вымени утра, которое поило новый день, как корова выкармливает новорожденного теленка, еще нетвердо стоящего на тонких и ломких ногах.
От проблесков света или от слов Павла, но демон стал беспокоиться и спешить:
– То, что вас ждет, это не смерть, нет, это как посвящение! Вас принимали в пионэры? Повязывали галстук? Представьте, будто вам снова повязывают галстук и прикалывают на грудь звезду. Это не смерть, это вступление в новый мир, в могущество, вечность! Правда, сначала будет очень больно…
Катаев увидел, как отражение поднимается из кресла. Кожаный плащ распахнулся, и оказалось, что демон совершенно наг под плащом. Катаев видел в зеркале грубый шов, стянувший анатомический разрез. Что-то темное выпирало вперед, а под ним между волосатых конечностей зияла жуткая хлюпающая расселина. На груди отражения чернели точки, зрение Катаева само сделало zoom-zoom-zoom, и он увидел в зеркале белесых червей, копошащихся в узких ранах. Пахнуло смрадом. Отражение сделало шаг к Катаеву. В левой руке демона оказалась длинная вилка.
А у Катаева не было ничего, совсем ничего, на чем он мог бы сконцентрировать свою решимость сопротивляться, даже спички!
Но… оставалось последнее оружие.
Павел понял: сейчас. Через мгновение будет уже поздно. Будет уже поздно, навсегда.
Правда.
Катаеву нужна была правда. Всего одна самая простая истина!
Сначала это казалось легко.
Но, пролистав с сумасшедшей скоростью несколько незыблемых утверждений, Павел понял: нет ничего сложнее.
Нет ничего сложнее, чем найти истину.