Ада Даллас

Знал ли я тогда? Я не уверен. Я так отчаянно хотел не знать, что, может, и не знал.

Сев в кресло, я закурил сигарету, но, затянувшись раза три, бросил ее на пол. Затем подошел к окну и выглянул.

Сильвестр все еще стоял на причале. Он замер в ожидании, как тигр, притаившийся на скале над тропинкой.

Из отеля вышла Ада и по дощатому настилу направилась к причалу. Высокая, вся в белом, она широким шагом шла навстречу Сильвестру. Потом шаги ее стали более размеренными и вскоре совсем стихли.

Он повернулся к ней лицом. Не сделав ни единого движения, не меняя позы, он вдруг как-то подобрался и словно замер перед прыжком. И спина Ады по мере удаления от меня и приближения к Сильвестру тоже словно сузилась. Он сделал два легких, выжидательных шага ей навстречу, и я увидел, как на его темном лице сверкнула насмешливая улыбка. Он чуть приметно поклонился, и Ада в ответ кивнула своей золотоволосой головой.

Сильвестр заговорил – не спеша, чуть небрежно. Я видел, как золотоволосая голова качнулась отрицательно: "Нет". Затем по движению ее головы и губ я понял, что она что-то быстро и настойчиво говорит.

Сильвестр улыбнулся и тоже заговорил. Улыбка так и осталась на его лице. Ада покачала головой, повернулась и сделала шаг в сторону отеля. Он положил ей на плечо руку, и она остановилась.

Потом она дернула плечом, его рука упала, и она пошла по узкому настилу к отелю. Сильвестр шел рядом, казалось, не спеша, но и не отставая. Я опять услышал шаги Ады. Каучуковые подошвы Сильвестра были беззвучны.

Они прошли под окном, вошли в отель. Теперь я их не видел.

Итак, все кончено. Похоже, что кончено. Я попытался осознать свой страх, вытащить его на свет, определить его. Теперь его можно было определить, ибо все было позади. Я боялся, что она уедет с Сильвестром, выйдет замуж за Томми Далласа, а я останусь один. Я вслух расхохотался. Смейся, ведь приговор отменен. Дыши, ибо ты выиграл.

Я выиграл и понял, что не надеялся на победу. Она меня потрясла, я ослабел от радости. Я боялся, что меня снова одолеет страх.

Я испытывал удовольствие, чувствуя, как тает комок под ложечкой. Затем я ощутил у себя на лбу пот и, дотронувшись, убедился, что он холодный. Тогда я налил, не разбавив, виски, выпил одним глотком, и сразу холод уступил место жаре.

Я откинулся в кресле, делая глубокие, медленные вдохи, ослабляя одну за другой каждую мышцу и каждый нерв.

Все в порядке, все в порядке, Ада идет сюда.

На следующей неделе мы поженимся, я буду больше работать, вести себя умнее, все будет прекрасно, все придет в норму.

Я полулежал, откинув голову и закрыв глаза, прошла минута или час, я сел и выпрямился. Ады все не было.

Я взглянул на часы и увидел, что прошло пять минут. Ее не было. Я смотрел, как секундная стрелка несколько раз обошла циферблат. Я хотел было спуститься за ней, но вспомнил, что обещал не вмешиваться.

В эту минуту я услышал стук мотора и, не успев еще подойти к окну, понял, что это мотор яхты.

Словно во сне, я увидел, как матрос в брезентовых штанах, медленно наклонившись, поднял канат и бросил его с причала на палубу и вслед за ним – как в замедленной съемке – прыгнул сам.

Мотор застучал сильнее, острый кремово-серебряный нос отвернул от причала, и судно медленно, но неумолимо, как судьба, повернуло в открытый залив. Я видел, как, набежав на причал, ударилась о него волна, превратившись в воронки, а винты загудели еще громче.

Медленно, как во сне, где каждое движение доведено до гротеска, острый нос судна, завершив полный разворот, очутился в открытом море.

Судно зарылось в пену, и его синий вымпел затрепетал на ветру. На палубе, позади рулевой рубки, стоял Сильвестр в той же шапочке яхтсмена с козырьком, а рядом с ним, придерживая рукой пряди мокрых золотистых волос, Ада.

Она стояла выпрямившись, в своем белом платье, не улыбалась и не отрывала глаз от воды. Затем она обернулась и лишь на мгновенье скользнула взглядом по отелю. Если она и видела меня, то ничем этого не проявила. Отвернувшись, она снова стала смотреть на волны залива, который ей предстояло пересечь, прежде чем пристать к остроконечному мысу материка.

Ее лица уже не было видно, только золотистые волосы развевались по ветру, а яхта набирала скорость.

Пока я расплачивался, хозяйка отеля смотрела на меня пустыми глазами.

* * *

Через две недели в утренней газете появилась фотография Ады и Томми Далласа. Они стояли обнявшись. На Томми была его серая шляпа. Ада без головного убора. Оба широко улыбались. Заголовок гласил: "Поющий шериф женится на королеве телевидения". Я аккуратно сложил газету, положил ее в ящик стола и принялся редактировать очередной выпуск последних новостей.

ТОММИ ДАЛЛАС

"Кадиллак" свернул за угол, к стоянке, и я с интересом огляделся по сторонам. Одному богу известно, сколько лет я всего этого не видел, но башня как будто осталась такой же и, как пика, устремлялась высоко в небо! И небо было словно по заказу: темные облака висели прямо над головой. Бледно зеленели лужайки. А у подножия лестницы уже собирались те, кому надлежало присутствовать на похоронах.

Если взглянуть на башню, то ничего вроде не изменилось. Но кому лучше знать, как не мне. Чертовски много перемен произошло с тех пор, меня самого и то не узнать.

Эрл повел машину по аллее, к стоянке для служебных машин, и я вспомнил, что сектор номер один возле самого здания всегда принадлежал мне. Полицейский в сине-серой форме, показавшийся мне знакомым, махнул в сторону указателя: "Стоянка машин губернатора Т. Далласа". Эрл свернул туда.

Пусть меня увидят в "кадиллаке". После всего, что случилось, это не могло мне повредить. Теперь уже ничто не могло мне повредить, ибо у меня был ореол мученика, спасенного самим господом богом. Вот в этом-то и крылось самое смешное. Я и правда страдал, прошел черт знает через какие мучения, но толком люди об этом ничего не знали. То, что было известно, – ложь, а то, что держалось в тайне, – правда, поэтому так или иначе они были правы. Судите сами.

– Приехали, губернатор. – Эрл вылез, обежал машину, открыл мне дверцу, но я вылез раньше.

– Порядок, – сказал я. – Нечего меня баловать.

– Вы же великий человек, губернатор.

– Да брось, – поморщился я.

Я не был губернатором. Я был экс-губернатором. Хотя, может, я еще кое-что сотворю насчет этой приставки.

Сквозь стоявшие дверца к дверце машины я протиснулся к обочине, и кишки у меня сводило от страха, пока я шел по вымощенной белыми плитами дорожке, что вела по траве мимо вечнозеленых деревьев к памятнику Хьюи Лонга. Прожектор из-под крыши здания освещал статую Хьюи круглые сутки, его никогда не выключали, и даже сейчас, при сером свете дня, его бледно-желтый луч лежал на бронзовом челе Хьюи. Он смотрел на мир так, будто видел все или ничего, и я прошел мимо. Поднимаясь по широким белым ступеням, я увидел что-то длинное прямоугольной формы, завернутое в национальный флаг, и понял, что там лежит Ада. Я увидел это, и мне стало не по себе.