Адам Смит

Лестное воспоминание… Смит входит своим обычным бодрым шагом в гостиную в лондонском доме большого вельможи. Общество встает. По своей профессорской привычке Смит поднимает руку и — спокойно говорит:

— Прошу садиться, джентльмены.

Питт, тонкий, прямой, скинувший в дружеском кругу свою обычную личину чопорности и высокомерия, отвечает не садясь:

— Нет, доктор, после вас: мы все здесь ваши ученики.

Смит думает о событиях во Франции. На его регулярных воскресных обедах, где собираются эдинбургские друзья и время от времени бывают гости из Лондона, только об этом и говорят.

Его молодой друг, профессор философии Дагалд Стюарт провел прошлое лето во Франции, наблюдая штурм Бастилии и первые шаги революции. Рассказы красноречивейшего Стюарта не имеют конца. Грубоватый Хаттон порой прерывает его разглагольствования не очень вежливо.

Стюарт видел оставшихся в живых парижских друзей доктора — Дюпона, Ларошфуко, Морелле. Все они — депутаты Генеральных штатов Национального и Учредительного собрания, все с головой ушли в революцию, которая кажется им осуществлением идей их великих учителей — Вольтера и Гольбаха, Кенэ и Тюрго. Эти имена звучали легендой уже в 1790 году. Но для Смита они были живыми людьми, которых он хорошо знал и уважал.

Французы говорят, что революция осуществляет и его идеи — сдает на слом деспотизм, разбивает феодальные оковы, открывает простор частной инициативе, промышленности, торговле, процветанию.

Писем Стюарт не привез. В жарком августе 89-го года, в дни принятия Декларации прав человека и гражданина, пари-жанам было не до писем. Зато последние газеты приносят волнующие известия: отменены сословия, церковные имущества переданы нации, ликвидированы некоторые феодальные повинности.

Еще в позапрошлом году, предчувствуя надвигающиеся события, Дюпон писал Смиту:

«Мы быстро идем к хорошему государственному устройству, которое в дальнейшем поможет усовершенствовать и устройство вашего отечества… Вы немало способствовали этой полезной революции, равно как способствовали ей и французские Экономисты…» [4]

Каким же образом идеи Смита могли одновременно удовлетворять и Питта и деятелей Французской революции? Что было действительно революционного в «Богатстве народов»? Что в этом сочинении замечательно не только с точки зрения класса буржуазии, но и с точки зрения прогресса человечества?

4

Экономистами (с большой буквы) во Франции называли именно представителей школы физиократов. Русский князь Голицын, большой друг и поклонник физиократов, выпустил в 1797 году на французском языке книгу, заглавие которой говорит само за себя: «О духе Экономистов, или Экономисты, оправданные от обвинения в том, что их принципы легли в основу Французской революции». После якобинцев и террора князю не хотелось, чтобы имена друзей его молодости связывали с недавними событиями.

На эти вопросы должна ответить вся книга. Но самое главное надо сказать здесь.

Величайшей заслугой Смита является научное обоснование трудовой теории стоимости. Эта теория утверждает, что стоимость товаров и богатство создаются только трудом, притом всяким производительным трудом — будь то в земледелии, в промышленности или в горном деле. Товары обмениваются, как правило, по их трудовой стоимости.

Следствия этой теории громадны. Вот важнейшие из них: раз стоимость создается только трудом, то собственники капитала и земли не более как предоставляют необходимый материал, объект труда, а их доходы — лишь вычет из создаваемой трудом стоимости продукта. Эта идея ведет к теории прибавочной стоимости, создание которой Марксом было революционным переворотом в политической экономии. Экономическое учение Смита явилось одним из источников марксизма.

Правда, в трудовой теории стоимости и тем более в развитой на ее основе теории распределения доходов между основными классами Смит был непоследователен. Он написал и много такого, что было позже использовано для защиты капитализма и эксплуатации человека человеком. Но не это в Смите главное. Он сделал в науке важный шаг вперед, и его учение в своей основе прогрессивно.

Это учение было приемлемо для буржуазии лишь до тех пор, пока она была в основном восходящим, прогрессивным классом. Когда буржуазия завоевала полное господство и своего главного врага увидела в рабочем классе, она фактически отказалась от учения Смита и его продолжателей.

Вся книга Смита направлена против феодализма и его пережитков: против цеховых ограничений в ремесле и промышленности, против феодальных порядков в сельском хозяйстве, за свободу внешней и внутренней торговли. Он выступал за политическую свободу; причем, как писал один из современников, «по своим политическим принципам он приближался к республиканизму». В XVIII веке это незаурядно: Вольтер и Дидро склонялись скорее к «просвещенной монархии».

Объективно Смит выступал, по существу, за свободу эксплуатации рабочей силы капиталистами, и в этом смысле его учение было чисто буржуазным. Но ведь Смит писал в 70-х годах XVIII века, когда пролетариат только формировался и страдал не столько от капитализма, сколько от недостаточности и стесненности его развития. Поэтому учение Смита было прогрессивным в глубоком смысле этого слова.

Когда Питт и Шелберн объявляли Смита своим учителем, они имели в виду, конечно, не трудовую теорию стоимости и даже не все антифеодальное направление его учения, а лишь те его части, которые соответствовали узким интересам английской торгово-промышленной буржуазии.

Но когда стало яснее, что учение Смита гораздо шире по своему содержанию и выводам, вожди английской буржуазии стали смотреть на него уже иначе. Отрезвило их развитие Французской революции от фронды Генеральных штатов до якобинской диктатуры и военных побед санкюлотов.

В 1793 году тот же граф Шелберн (вошедший в историю под полученным позже титулом маркиза Лэнсдауна) в палате лордов объявил, что так называемые «французские» (революционные) принципы были завезены во Францию из Англии, где они были «внедрены доктором Адамом Смитом в его труде о богатстве народов».

Правда, лорд-канцлер тут же в несколько смягченной форме назвал это глупостью. Но ощущение какой-то связи между Французской революцией и учением Смита по крайней мере на десятилетие сделало в Англии политическую экономию крамольной наукой в глазах властей и реакционеров всех мастей. Сама наука политической экономии в 90-х годах и в начале XIX века ассоциировалась с именем Смита.

В 1801 году Дагалд Стюарт впервые начал читать в Эдинбургском университете курс лекций по политической экономии. Это вызвало большое общественное волнение. Один современник пишет, что «многие надеялись поймать Стюарта на опасных положениях».

…Адам Смит умер в Эдинбурге 17 июля 1790 года. Сложный и противоречивый путь его великой книги только начинался.

Грозная загробная тирада реакционера в эпиграфе, — конечно, шутка. Но это серьезная шутка.

2. ПЕТЕРБУРГ, 1819 ГОД

Дело было в конце зимы 1819 года. Пушкин-Сверчок [5] , стремительно переходивший от бумаг Иностранной коллегии к «Руслану», от гусарских пирушек к вольнолюбивой поэзии и от светских балов к книгам и беседам философов, зашел «на огонек» к Тургеневым. Братья жили на Фонтанке, прямо против Михайловского замка. Дом их был, что называется, открытый: гостей ждали в любое время дня и ночи.

Спрашивать лакея, дома ли хозяева, не потребовалось: громкие голоса доносились до передней. Собрались в кабинете Николая Ивановича, младшего брата. Легким, быстрым шагом Пушкин вошел почти незаметно и проскользнул на свободное кресло в углу.

5

Одно из прозвищ Пушкина в эти годы.