Адаптация

Если повезет, прорастет.

Сознание возвращалось толчками. Включить-выключить.

Свет-темнота.

Боль-боль. Боль? Да. Свет-темнота. Смерть? Нет. Выжил. Пока. Надо открыть глаза и дотянуться до фляги. Там вода. Вода нужна.

Мысли были короткие, рубленые. И Глеб, подчиняясь им, выполнил программу. Глаза разлепились легко. Зрение восстановилось не сразу. Но Глеб терпеливо ждал, ожидая, когда из окружающей его мути возникнут предметы.

Первым вырисовался серый камень. Не камень – кабан. Занемевшие пальцы правой руки коснулись щетины и пористой шкуры, нащупали ленты мелких шрамов и тугой шар клеща.

Вода. Аптечка. Кабан обождет.

Флягу получилось снять раза с третьего. Крышку Глеб зубами открутил и приник к горлышку, считая глотки. Много нельзя. На потом надо.

Если у него есть еще это «потом».

Вокруг было темно. Вершины елей упирались в круглую бляху луны. Перемигивались звезды. Привычно гудел ветер, а земля, отдавшая скудное тепло, теперь тянула последние крохи из Глеба.

Но замерзнуть он не успеет: раньше сожрут. Странно, что до сих пор никто не явился. Повезло.

– Слышишь, сука, – прошипел Глеб дохлому кабану, ударяя кулаком в тушу, – мне повезло! Мне!

Он попытался засмеяться, но боль в ушибленных ребрах перекрыла дыхание. Выползать. Во что бы то ни стало выползать.

Рука. Нету руки. Как будто нету. Пальцами щупаешь – вот она, родимая. А не болит. Плохо. Встать надо. Уйти надо, пока не явились на запашок-то крови. Везение – оно не вечное.

– Встать, – скомандовал себе Глеб и сам же ответил: – Встаю. Сейчас. Уколюсь и встаю.

Инъекция на некоторое время вернула чувствительность, и он тут же проклял это возвращение. Глеб лежал, привыкая к огненным мурашкам, раздирающим и без того разодранные мышцы. Через вечность – секунды две, если верить инструкции – жжение сменилось холодом, и ощущение оказалось еще более мерзким. А потом левая рука снова онемела, только иначе. На ощупь она была как палка, покрытая сухой коростой свернувшейся крови. И обломки лучевой кости выглядывали из раны желтоватыми искорками.

Глеб пальцами запихал их в рану и, как сумел, залил пеной из травм-баллончика. А потом сидел и смотрел, как пена меняет цвет, отвердевая и заковывая перелом в тиски полимерного гипса. Винтовка отыскалась в кустах, бесполезная и тяжелая, но Глеб не бросил, пристроил кое-как за плечом. И рюкзак распотрошенный забрал.

Издали, поторапливая, донесся многоголосый волчий вой.

Только все равно быстро идти не получалось. Хорошо, что в принципе получалось идти. А когда-то бегал.

В тридцать пятом вот. Глебушка тогда несся, не чуя ног. Задыхался. Хватал пыльный воздух губами. Брал резкие повороты и низкие заборчики. И думал лишь о том, чтобы не упустить ублюдка.

Не упустили. Загнали в тупичок и уже там, заперев в коробке из кирпичных стен, били. Он не сопротивлялся, сразу упал, подобрался и голову руками прикрыл. И ни крика, ни стона, даже удары были глухими, точно они с напарником не дроида – мешок с песком пинали.

Надоело быстро. И Глеб отступил, а напарник все выплясывал, нанося точные злые удары. Только автомат подпрыгивал, норовя с ремня сорваться.

– Да оставь ты его, – сказал Глеб, когда напарник на секунду прервался. – Хватит.

Но напарник снял автомат и, передернув затвор, перечеркнул очередью лежавшего на земле. Тот задергался, словно кукла на веревочке, и развернулся, пытаясь подняться. Вторая очередь, под прямым углом к первой, завершила попытку.

– Ты чего?! – Глеб тогда испугался. – Мы не договаривались стрелять! А если ошибка и это не андроид?

– Не боись, нету ошибочки. Наводочка точняк.

Напарник обшарил карманы и вытащил регистрационную карту с меткой корпорации.

– Видишь. Точно, как в аптеке. Да не мандражуй, нежный ты наш. Все будет океюшки, – напарник хлопнул Глеба по плечу.

С некогда белой рубашки мертвеца смотрели черные дыры пулевых ранений. Крови вытекло немного. И Глеб ничего не сказал напарнику, когда тот принялся раскладывать тело звездой. Закончив, он расправил на груди мятый лист с пропечатанным лозунгом: «Мир для людей!» и камнем придавил.

Уходили бегом. Правда, бежали скорее потому, что положено было бегать после убийства, чем и вправду опасаясь полиции.

Там свои. Там тоже думают, что этот мир неправилен. А значит, кому-то нужно его исправить. И что насилие – лишь метод.

Остановились в старом городе, и напарник, заглянув Глебу в глаза, кивнул: мы правильно сделали, брат.

Наверное.

А что мутит – это с непривычки. Но Глеб приспособится. Он и приспособился настолько, что в следующий раз сам держал автомат. Пули ложились кучно.

Тогда Глеб ничего не знал о других способах решения проблемы. До марша несогласных и Особого постановления оставалась пара лет свободы. Закончились они с появлением Седого.

В Глебовой голове эти два события – визит и постановление – связались прочно, как цепочки ДНК на эмблеме черносотенцев.

Седой возник в третьем часу ночи, вежливо постучал и, зная, что дверь не заперта, вошел.

– Надеюсь, вы не против? – спросил он, и Глебов напарник, к тому времени изрядно набравшийся, мотнул головой. Он хотел что-то сказать, но отрыжка помешала. А Седой вдруг перетек за спину напарнику и легонько ткнул пальцем в бритый затылок.

Глаза его закатились, а изо рта поползла нитка слюны.

– Свидетели нам ни к чему, – сказал гость, укладывая тело на пол. И Глеб с тоской вспомнил про пистолет, оставшийся на кухне. Он лежал между открытой банкой консервов «Килька в томате» и кастрюлей с пригоревшими макаронами.

А еще решил, что Седой – явно СБ-шник анклавовский. И если так, то лучше вести себя аккуратненько, с СБ шуточки плохи. А Седой, опережая Глебовы мысли, сказал:

– Не стоит нервничать, я не собираюсь причинять вам вред. С этим вы вполне успешно справляетесь сами.

– Вы кто?

– Визитер. Возможно, если мы сумеем найти общий язык, ваш друг и спаситель.

Слегка за пятьдесят. Богат. И к богатству привычен. Самонадеян. Самоуверен. И насмешлив.

Из-за таких Наташка и погибла.

Еще из-за андроидов и девушки с голубыми волосами, которая предложила сделку, и Глеб согласился.