Адаптивный шард
Шрифт:
Так, некоторые виды Скрытников, которых я вообще не замечал в телесном облике, легко видел в состоянии Излома. Но не всех, были и те, кто оставался для меня незаметным любом случае. Впрочем, их атаки не достигали цели, эффект Халка срабатывал раньше, чем кто-то из этих “невидимок” наносил мне урон.
Сегодня я закончил изучение документов СКП и Протектората, но как только послал об этом уведомление, мне на почту свалилось новое письмо. В нем обнаружились отчеты команд Протектората и Стражей Лос-Анджелеса, Далласа и Остина за эту неделю. Судя по приписке они были перекачены мне на ноут без каких либо купирований
“Составь своё мнение сам. Александрия.”
Отложив это на завтра, открыл файл с результатами сегодняшнего тестирования от Доктора Мамы.
То ли я потупел при перерождении, то ли из-за того, что тестирование проходило на английском, мои результаты были ниже в некоторых текстах, чем я показывал в прошлой жизни:
Комплекс вербальных субтестов — 132
Комплекс математических субтестов — 144
Комплекс конструктивных субтестов — 157
Комплекс аналитических субтестов — 152
Сто тридцать два? Серьезно? Черт, а ведь раньше именно вербальная составляющая была моей самой сильной стороной. Но и в конструктивных я ранее не показал результат выше сто сорока. Где-то убыло, где-то прибыло? С этой мыслью и отправился в койку.
Утром, после завтрака, последовал совету Александрии и сменил слот временного таланта на актерское мастерство. Затем включил компьютер и запустил воспроизведение первого урока.
Никогда не замечал за собой ранее подобного упорства. Мне всегда было трудно заставить себя делать то, что мне не по душе. Сейчас, видимо из-за влияния личности Джона Милнера, у меня получалось игнорировать порывы все бросить и пойти заняться чем-то таким, что мне больше по душе. И нет, это не было проявлением силы воли, а именно упорством, близким к носорожьему. Если взялся, то сделай, через сопли, через не хочу, плевать.
Но, к моему искреннему удивлению, не прошло и часов трёх, как я втянулся, и мне даже стало интересно. По-настоящему интересно.
В итоге я составил себе такой график. День боевого самбо с перерывами на чтение и изучение мира и документов, день актерское с такими же перерывами.
Прошло еще три дня, и мне начало казаться, что я всю жизнь прожил именно так, а прошлое — только иллюзия разума добровольного заключенного.
Я плакал, навзрыд, рыдал как маленькая девочка, у которой отобрали любимую куклу. По моим щекам текли настоящие ручьи. Я страдал. Я был полностью погружен в свою внутреннюю трагедию. Поэтому хоть и заметил, как приоткрылась дверь, не обратил на это внимание. Что такое открытая дверь, когда я страдаю!
— Сука! Девчонка! Соберись! Кого ты собралась жалеть?! Сибирь версии два точка ноль?!! — донеслось тихое из коридора. — Держись тряпка! Сделай шаг.
Это голос Александрии? Убрав слезы, вытер их полотенцем и нажав на пульт, остановил урок.
— Привет! Заходите, я уже закончил. Буду рад вас видеть!
— Да-а-а… Жеваный крот! Зубы, зубы сожми, Властелин буев! — донеслось из коридора в ответ.
— Я не специально.
— И от этого кому-то стало легче, что ты не специально? И надень хоть что-то, ты же голый!
— Я в шортах! — Тренироваться самбо и правда было удобнее так, а потом я забыл переодеться.
— Балахон надень!
— Хорошо, хорошо…
— О том, каковы твои успехи в актерстве, спрашивать не буду. — С этими словами героиня
зашла в зал. — Сама видела.— Да, какие успехи, начальный уровень, — совершенно искренне отвечаю ей.
— Как скажешь, — не стала со мной спорить героиня.
— Новые тесты?
— А ты готов?
— С вами? Хоть на край света!
— Не играй в Дон Жуана, тебе не идет.
— Да… Я… искренне.
— Ага, — отмахнулась Александрия. — Пошли.
Пока шли по пустынному коридору, пытался разговорить её, но она отвечала односложно, погруженная в свои мысли, в итоге разговор как-то не задался.
В этот раз она привела меня на какой-то склад. Где на верстаке лежал комплект темной одежды, а точнее брони.
— Переоденься. — И оставила меня одного, выйдя за дверь.
Скинув балахон, принялся одеваться. Через три минуты, я был облачен в какое-то подобие тяжелого штурмовика СКП, шлем с матовым забралом на половину лица и респиратор дополняли картину.
— Готово.
Александрия зашла, оглядела меня и попросила.
— Пройдись, присядь, шпагат, на руки встань. Терпимо.
— Что терпимо?
— Могу тебя терпеть в таком виде, на мозги давит, но держусь.
— А зачем тогда был балахон все это время?
— Это я держусь, а я не все! — С этим было трудно спорить, она точно “не все”. — Готов?
— Да.
Её рука на плече, и уже как-то привычное:
— Дверь.
Мы оказались в какой-то пустыне, возможно Мохаве, если я верно понимаю окружающую местность. Сам там никогда не был, только картинки видел, но похоже. Вокруг ни души, ни постройки, и никакой живности кроме колючек и редких кактусов непривычного мне вида.
— Жарко.
— Будет еще жарче.
— Успокоили. Что мне делать?
— Сегодня мы будем исследовать твой разрушительный потенциал.
— Ого! — Это меня заинтересовало!
— Переходи в проекцию и ударь со всей силы вон тот бетонный блок.
…
— Стальной куб, два на два, цельнолитой, бей!
…
— Многослойная корабельная броня, бей!
…
— Бей!
…
— Бей!
…
Я сбился со счета на пятьдесят пятом эксперименте.
…
— Бей!
…
— Бей!
…
Судя по положению солнца это продолжалось часа три. Все, что мне не предоставляли, когда я бил в полную силу, было уничтожено. Вообще все.
— Есть хочешь?
Внезапно спросила Александрия.
— Да, но эта жара…
— Это поправимо. Дверь!
…
Я смаковал овощной салат обильно политый оливковым маслом и слушал героиню.
— Твои удары — вид многомерных атак. Концептуальная сила, все что теоретически может быть разрушено — будет разрушено.
— Краулер?
— Одним ударом не убьешь, много дублирующих систем у него, но за пять-семь справишься.
— А ядро Губителя?
— То, что у Губителей есть ядро, вообще не проверенная информация, но мне думается нет, ядро ты не пробьешь, хотя это домыслы. — И внезапно, сжала свой стакан так, что тот лопнул. — Сука…
— Что?
— Как я ненавижу тех, кто обладая могучей силой, тратит её только на свои нужды. Твари… Как представлю, что с двухтысячного года отражать атаки Губителей могла бы помогать Сибирь! Сколько бы выжило, сколько было бы спасено… — Стол треснул, его ножки подкосились. — Прости, сорвалась.