Адмирал Ее Величества России

Защитники Севастополя, борясь в течение целых дней с неприятелем, успевали по ночам не только исправлять, но и возводить новые укрепления. 7 (19) октября с нашей стороны выпущено зарядов 14 тысяч, и с 8-го (20-го) по 13-е (25-е) ежедневно от 10 до 12 тысяч (от 1500 до 2000 пудов пороха).

Несмотря на то что, начиная с 7 (19) октября, французы опять содействовали англичанам огнем своих батарей, потери, понесенные севастопольским гарнизоном в продолжение шести дней, с 8 (20) по 13 (25) октября, значительно уменьшились в сравнении с теми, которые понес гарнизон в первые три дня бомбардирования, именно ежедневный урон средним числом простирался всего до 254 человек.

Причинами тому были, во-первых, сооружение новых траверсов и других защит и, во-вторых, искусство, которое приобрели опытом продолжительного бомбардирования «сигнальщики» – большей частью матросы – усматривать на полете большие снаряды и извещать об их направлении прислугу и прикрытие орудий.

По протяжному крику сигнальщика «пушка-а-а!» каждый из людей, не занятых своим делом, скрывался за соседним траверсом; по крику «мартелла!» или «мартына!», дающему знать о полете на батарею бомбы, люди ложились либо уходили в блиндаж, но не прежде, как по второму крику: «Бомба!», потому что в продолжение ее медленного полета сигнальщик успевал оповестить о ней вторично.

Впрочем, падение снарядов иногда было так часто, что сигнальщик не имел возможности следить за их полетом, и тогда никто не обращал на них внимания. «От руки Божией не уйдешь», – говорили наши солдаты.

Союзники, будучи принуждены отказаться от покушения овладеть Севастополем открытой силой, избрали главным пунктом своей постепенной атаки 4-й бастион капитан-лейтенанта Завадовского, который был окружен с трех сторон командующими высотами, что способствовало осаждающему, расположив батареи дугою на пространстве трех верст от Рудольфовой до Зеленой горы, охватить ими незначительный фронт бастиона, длиною не более версты, и, пользуясь местностью, образующею склоны к нашей стороне, устроить батареи в несколько ярусов, амфитеатром.

Местность, на которой находился 4-й бастион, составляя узкую высоту между широкими балками с весьма крутыми берегами, не дозволяла пристраивать к бастиону фланкирующие части для доставления ему близкой перекрестной обороны, и потому приходилось оборонять впередилежащую местность малодействительными выстрелами с отдаленных батарей, расположенных позади 3-го и 5-го бастионов.

К тому же, 4-й бастион по положению своему представлял союзникам удобство доставки орудий, снарядов и материалов от Камышевой бухты. Вместе с усиленным бомбардированием 4-го бастиона, французы действовали по бастионам 5-му и 6-му, как для ослабления стоявшей на них артиллерии, так и для отвлечения внимания от пункта главной атаки. […]

В ночь с 8-го на 9-е (с 20-го на 21-е) для замедления неприятельских осадных работ были высланы с 1-го отделения на Рудольфову высоту 212 охотников, от Минского и Углицкого полков, 5-го резервного батальона Белостокского полка и 33-го флотского экипажа, в двух отрядах, под начальством лейтенанта Троицкого и мичмана князя Путятина.

Захватив врасплох часовых, наши охотники ворвались в траншеи, взошли на батареи № 3 и 4, перекололи сонных французов и заклепали 7 (по другим сведениям – 19) орудий. Прибытие на батареи неприятельских резервов заставило отступить наши небольшие отряды, с потерею убитыми четырех и ранеными 15 человек. В числе убитых находились оба начальника наших отрядов.

В ночи с 9 на 10 (с 21 на 22) октября французы вывели подступы из первой параллели, по капитали 4-го бастиона и против редута Шварца, и заложили участок 2-й параллели. С приближением французских траншей на 200 сажен к 4-му бастиону, можно было уже действовать по ним картечью, причем требовалось неусыпное наблюдение за неприятелем ночью. С этою целью в ночь на 18 (25) октября вместо обыкновенной цепи парных часовых впереди 4-го бастиона были выставлены два сильных секрета, до 20 человек в каждом, составленные из пластунов, привычных к наблюдению за неприятелем.

По первому донесению из секретов о появлении неприятеля у вершины Городского оврага секреты были сняты и открыт сильный картечный и штуцерный огонь в указанном ими направлении, а через четверть часа пальба прекращена и снова высланы секреты. Таким образом действуя, то высылая секреты, то обращая огонь на указываемые ими пункты, мы замедляли работы неприятеля, который в продолжение всей ночи успел вывести только один короткий зигзаг от оконечности второй параллели.

Как, по мере приближения неприятельских подступов, важность ружейного огня с нашей стороны постепенно возрастала, а между тем 4-й бастион был занят на всем протяжении своем артиллериею и траверсами, то на контрэскарпе его правого фаса устроили банкет для помещения около 50 стрелков, отчасти отрывкой уступа, отчасти же присыпкой его из земли и плиты; а наверху контрэскарпа уложили земляные мешки с образованием бойниц. В случае штурма стрелки должны были немедленно отойти на правый фланг, чтобы очистить место для действия с бастиона картечью.

В продолжение бомбардирования с 5 по 18 (с 17 по 25) октября, расход зарядов с нашей стороны простирался до 125 тыс. (более 20 тыс. пудов пороха). Опасаясь, чтобы при такой огромной растрате зарядов не истощились вскоре боевые запасы, находившиеся в Севастополе, князь Меншиков приказал для обсуждения этого важного вопроса составить особый совет, который счел нужным сделать распоряжение о всевозможном сбережении зарядов на батареях и принять меры для немедленной доставки в Севастополь пороха из ближайших складов.

Тогда же последовало приказание главнокомандующего – перевести больных и раненых из помещений, подверженных неприятельским выстрелам, в более безопасные места; впоследствии же больных стали перевозить на Северную сторону. Весьма большую пользу в гигиеническом отношении принесло распоряжение князя Меншикова – выдавать войскам Севастопольского гарнизона ежедневно по фунту мяса и по две чарки водки.

Эта мера имела большое влияние на поддержание бодрости и здоровья наших солдат при тех чрезвычайных трудах, которые они должны были переносить, работая денно и нощно на оборонительной линии.

Император Николай, по получении первого донесения о бомбардировании Севастополя, писал князю Меншикову:

«Сейчас получил твои два донесения, любезный Меншиков, от 5-го и 6-го чисел. Слава Богу, слава героям, защитникам Севастополя! Первое покушение отбито со славой; будем надеяться на милость Божию и впредь. Благодарю всех и каждого за то, что мое доверие оправдывают. Мне ли не знать, что могут наши молодцы?

Сухопутные и морские соперники в верности долгу, в христианской храбрости и в геройстве! Так искони было, так искони будет! Передай мои слова с моей благодарностью, могу сказать, отцовскою, потому что их всех люблю как дорогих родных детей. Славная смерть нашего любезного, почтенного Корнилова меня глубоко огорчила; мир праху его! Вели положить рядом с незабвенным Лазаревым. Когда доживем до спокойных времен, поставим памятник на месте, где убит, и бастион называть по нем…

Чисто непонятно мне, как батарея № 10 могла уцелеть. Думаю, что командир ее заслужил Георгия 4-го. Вели собрать при досуге думу и определи, кому справедливо дать; прислуге этой батареи дай по 3 рубля на человека, а прочим всем в деле бывшим по 2 р. Да сверх тобой данных крестов нижним чинам, дай еще от меня по пяти на батарею.

Бог с вами, да хранит вас Господь и да даст православным победу над врагами. Навеки твой искренно доброжелательный».

Несколько дней спустя, государь писал князю Меншикову: