Адмирал Империи – 52

Когда совещание завершилось, и офицеры разошлись выполнять полученные приказы, в отсеке остался только капитан-лейтенант Аристов.

– Госпожа вице-адмирал, – начал он осторожно, – возможно, решение по Громову было слишком… резким. Он опытный командир, и в его словах была доля правды.

Доминика медленно повернулась к старпому:

– Вы тоже считаете, что я не готова командовать дивизией, капитан-лейтенант?

Аристов выдержал её взгляд:

– Нет, госпожа вице-адмирал. Я лишь предлагаю учитывать реальное состояние людей. Экипажи обеспокоены предстоящей операцией. После тяжелых потерь у Кронштадта многие не уверены в своих силах.

– Неуверенность – роскошь, которую мы не можем себе позволить, – ответила Доминика, забирая планшет с тактического стола. – Не в тот момент, когда флот Грауса приближается к системе. Мне нужны командиры, готовые выполнять приказы, а не сомневаться в них.

– При всем уважении, госпожа вице-адмирал, – Аристов заговорил тише, но настойчивей, – экипажи нуждаются в уверенности, что их командование… в полном порядке. Слухи о вашем состоянии после плена…

Доминика резко повернулась к нему:

– Какие именно слухи, капитан-лейтенант?

Аристов на мгновение замялся, но затем решился:

– Говорят, что вы вернулись к командованию против рекомендаций медицинской службы. Что у вас бывают… эпизоды потери концентрации. Что вы все еще переживаете последствия допросов на «Юте».

Доминика почувствовала, как внутри поднимается волна ярости. Не потому, что слухи были ложью – они были в значительной степени правдой, – а потому, что её личные трудности стали предметом обсуждения среди подчиненных, которые, похоже, начали искать любой повод для смены своей «неумелой» командующей.

– Я ценю вашу откровенность, Аристов, – произнесла она, удерживая голос ровным. – Но запомните: моя личная борьба – это мое дело. Единственное, что должно волновать экипажи – это моя способность командовать. И я докажу её не словами, а действиями в предстоящем сражении.

Она сделала паузу, ловя на себе холодный взгляд своего нового заместителя, поставленного сюда на замену капитана Надя, которого в прямом эфире расстреляли люди Джонса.

– Сейчас дивизии нужна твердая рука. Сомнения в командовании могут стоить нам победы и жизней экипажей. Вам придется просто подчиниться мне, капитан-лейтенант.

Аристов выпрямился по стойке, на лице его играли желваки.

– Мне нужен список офицеров, не согласных с моими распоряжениями…

– Такого списка я вам предоставить не могу, – выдавил из себя капитан.

– Тогда не смею вас больше задерживать, – хмыкнула вице-адмирал Кантор. – Сама разберусь… Свободны, капитан.

После ухода Аристова Доминика осталась одна в отсеке. Её рука непроизвольно потянулась к левому боку, где все еще ныло недолеченное ребро. Возможно, Соломин был прав, и ей следовало продлить лечение. Но сейчас отступать было поздно. Она должна была доказать – себе, своим офицерам, Дессе, – что достойна командовать дивизией.

Доминика активировала внутреннюю связь:

– Капитан Вайс, капитан Зарецкий, капитан Легостаев, капитан Малинин, капитан-лейтенант Кузенков, командир корабля Сорокин, капитан-лейтенант Аристов, – начала перечислять она командиров различных кораблей своей дивизии, – освобождаются от занимаемых должностей. Командиры отсеков и старшие помощники принимают на себя временное командование. Подробный приказ разослать через тридцать минут.

Закончив передачу, она отключила связь и на мгновение закрыла глаза. Это было радикальное решение – снять с должностей сразу столько старших офицеров. Но Доминика чувствовала, что это необходимо. Она не могла позволить находиться рядом с собой командирам, сомневающимся в своем адмирале. Не перед лицом предстоящего сражения.

Через час по Северному космофлоту разнеслась весть о масштабной чистке командного состава 2-ой «ударной» дивизии. Информация тут же дошла до адмирала Дессе, и Доминика получила срочный вызов на авианосец «Петр Великий»…

Личная каюта адмирала флота была по-прежнему освещена приглушенным светом, создававшим ощущение интимности, несвойственное официальным встречам. Дессе стоял у иллюминатора, созерцая безмолвие космоса. Когда дверь бесшумно открылась, пропуская Доминику, он не сразу повернулся.

– Двадцать один офицер за один день, – произнес он, не оборачиваясь. – Это рекорд даже для меня.

Его голос звучал не строго, скорее задумчиво. Доминика остановилась в центре каюты, вытянувшись по стойке «смирно»:

– Вынужденная мера, господин адмирал. Перед столкновением с Граусом мне нужна полная уверенность в лояльности и решительности командного состава.

Дессе наконец повернулся к ней. В тусклом свете каюты его лицо казалось высеченным из камня, лишь глаза сохраняли живость и остроту.

– Можно быть уверенным в лояльности, но не в компетентности, – заметил он. – Помощники и заместители, занявшие места снятых командиров, имеют меньший опыт. Ты не опасаешься, что как раз это и скажется на эффективности дивизии в бою?

– Сомнение в командовании более губительно, чем недостаток опыта, – твердо ответила Доминика. – Новые командиры компенсируют нехватку опыта энтузиазмом и преданностью.

Дессе подошел к небольшому столику и жестом предложил ей сесть. Это был отход от официального протокола – признак того, что разговор переходит в более личную плоскость.

– Садись, Доминика, – сказал он.

Она опустилась в кресло, сохраняя прямую осанку, словно боясь, что малейшее расслабление выдаст её физическую слабость. Дессе налил в два бокала напиток золотистого цвета – редкий земной коньяк, который он берег для особых случаев.

– Я не собираюсь отменять твои приказы, – произнес он, вручая ей бокал. – Ты командующая дивизией и вправе формировать свой штаб по своему усмотрению. Но я должен быть уверен, что эти решения продиктованы интересами службы, а не… личными мотивами.

– Что вы имеете в виду, Павел Петрович?

Дессе сделал глоток коньяка, словно собираясь с мыслями.

– Я знаю, что ты прошла через тяжелые испытания, – сказал он наконец. – Физические травмы заживают быстрее, чем душевные. И иногда эти травмы влияют на наши решения, даже когда мы уверены в обратном.

Доминика почувствовала, как внутри нарастает напряжение. Она поставила нетронутый бокал на столик.

– Вы считаете, что я эмоционально нестабильна, господин командующий, – это был не вопрос, а утверждение.