Адмирал Сенявин

— Никак нет, божится, — ответил Лисянский, — но то еще не все, ваше превосходительство. Позвольте вас пригласить выйти на палубу.

Сенявин недоуменно посмотрел на капитана и пошел вслед за ним.

На шканцах боцман расстелил парусину. Возле борта стоял развязанный мешок. Лисянский высыпал из него сухари, сразу пахнуло гнилью. Все сухари были опутаны паутиной, почти на каждом шевелились белые черви.

Сенявин сморщился, сказал боцману:

— Всю эту гниль немедля за борт да парусину постирай как следует. — Повернулся к Лисянскому: — Сколько таких мешков?

— Проверили пару дюжин, и в каждом такая гниль. Весь груз пять тысяч с лишком. Мы их пока не выгружали.

— Верно поступили, — одобрил Сенявин и подумал: «Если все такие припасы, морить людей негоже. Однако в том удостовериться надобно».

— Задержите шлюпку, — сказал он Лисянскому.

Они вернулись в салон.

— Вернетесь на Корфу, составьте подробное обследование комиссией. Пригласите обязательно доктора и капитана транспорта, и чтоб они подписали заключение о непригодности употребления в пищу.

Адмирал кончил писать:

— Вместе с вашим заключением отправьте это письмо адмиралу Траверсе. Подробно опишите сие происшествие и представьте ваше заключение с почтой в Адмиралтейств-коллегию, в Петербург.

— А как быть с сухарями? — спросил Лисянский.

— Так вы не поняли? — удивился Сенявин. — Неужто наших матросов такой гнилью кормить? Весь этот груз отправьте тем же транспортом обратно на Черное море, в порт, откуда пришел. Отдельное объяснение представьте на недостачу муки и мяса.

Лисянский вышел, а Сенявин вспомнил недавнее прошлое. Еще в Севастополе он встречал не однажды корабли из Николаева, приходившие со странным грузом — мукой, пшеницей. Как потом оказалось, эти корабли наряжались по специальным указаниям Траверсе для доставки его личного товара. В Севастополе его перегружали на купеческие суда и с выгодой продавали. Разницу клал себе в карман командующий флотом.

Однажды, уже после отъезда из Севастополя, Мордвинов как-то, смеясь, рассказал Сенявину:

— Нынче был в Министерстве внутренних дел у Кочубея [61] , появилась у него забота. С Черноморского флота пришла с почтой анонимная записка, где расписаны художества любезного маркиза. В открытую сказано, что Траверсе посылает в Херсон, Одессу и Севастополь боевые корабли с пшеницей для продажи. Когда же ему осмелились заметить, он ответил, что Черноморский флот для него одного и сотворен. Более того, автор плачется, что ежели этот человек будет командовать, то бедный флот скоро исчезнет.

61

Кочубей Виктор Павлович (1768–1834) — князь, дипломат, в 1802–1807 и в 1819–1823 гг. был министром внутренних дел.

— Ну и каково действие Кочубея?

— Не знает, с какой стороны подойти к государю, ведь Траверсе его любимчик…

Потом Мордвинов сказал, что Александр посчитал жалобу пасквилем на честного человека…

* * *

Русские моряки обосновались в Адриатике, видимо, прочно, и это давно вызывало нервозность в Париже. Эскадра Сенявина блокировала французские войска на побережье Далмации. На трудных дорогах через горные перевалы французов к тому же поджидали засады черногорцев.

Австрийского посла в Париже Меттерниха [62] срочно вызвал министр иностранных дел Франции. Талейран даже не пригласил посла сесть. Никогда престиж Австрии не падал так низко, как теперь, после поражения при Аустерлице.

— Император возмущен неисполнением Австрией важнейших статей Прессбургского мира. Далмация и Боко-ди-Которо до сих пор в руках русских. Его величество ожидает немедленных действий от брата Франца, чтобы удалить оттуда русские войска.

62

Меттерних Клеменс (1773–1859) — министр иностранных дел и фактический глава австрийского государства в 1809–1821 гг., канцлер в 1821–1848 гг.

Краткая аудиенция закончилась. А в эти же дни французский посол Ларошфуко выговаривал Францу:

— Русские должны убраться из Которо без промедления, иначе его величество вынужден будет прибегнуть к крайним мерам.

Посол разговаривал тоном, недопустимым по дипломатическому этикету. Но Франц лишь краснел и отдувался. Еще свежо было воспоминание о том памятном рассвете в Аустерлице, когда он сам явился в палатку Наполеона и чуть не на коленях молил о мире…

— Кроме того, — жестко выговаривал Ларошфуко, — император требует немедленно закрыть все австрийские порты для русских судов и впредь не пускать их туда.

Австрия уступила без раздумий. Из Вены поскакали гонцы по все морские порты — император повелевает удалить все русские суда и не впускать их, применяя даже оружие.

В это самое время Сенявин отправил в крейсерство линейный корабль «Елену» и фрегат «Венус». Теперь которские торговые суда, плававшие с разрешения Сенявина под русским флагом, без опаски шли в Триест. Французские купцы в Венеции и Истрии всполошились — за две недели отряд капитана второго ранга Быченского захватил немало французских судов с ценными товарами на миллион талеров.

Когда он зашел в Триест, то узнал, что австрийский комендант города, генерал Цах, предупредил — все корабли под русским флагом должны сегодня же покинуть порт или их интернируют. Накануне вечером в порт пришли полсотни которских судов под русским флагом с товарами. Для них такой исход означал банкротство.

Быченский немедля сообщил обо всем Сенявину. Получив донесение, адмирал поднял флаг на «Селафаиле» и с тремя кораблями направился в Триест. Он приказал подойти вплотную к крепости:

— Отдавайте якорь в пистолетном выстреле от крепостных пушек.

Он знал, что Цах запретил военным кораблям подходить ближе чем на пушечный выстрел. К тому же выяснилось — австрийцы задержали которские суда и не отпускают их.

Не успели встать на якорь, как на борт поднялся офицер Цаха:

— В силу повеления императора, генерал просит вас отойти от крепости на пушечный выстрел, иначе, — пояснил офицер, — мы вынуждены будем открыть огонь.

Сенявин, улыбаясь, ответил коротко: