Адольф Гитлер (Том 1)
Шрифт:
«И вот придёт день, – пророчествовал он, – ради которого было создано это движение! Час, ради которого мы боролись годами. Момент, когда национал-социалистическое движение выступит в победный поход ради блага Германии! Не для выборов мы были основаны, а для того, чтобы предстать последней подмогой в величайшей беде, когда наш народ в страхе и отчаянии увидит приближающееся красное чудовище… Наше движение несёт избавление, это чувствуют сегодня уже миллионы. Это почти стало новой религиозной верой!» [401]
401
Boepple E. Op. cit. S. 87.
В течение октября все стороны усилили свои приготовления. В заговорщицкой атмосфере интриг, тайн и измен шли непрерывные обсуждения, передавались планы действий, назывались и менялись кодовые слова, по которым должно было начаться выступление, но одновременно накапливалось оружие и шла боевая подготовка. Уже в начале октября слухи о предстоящем вот-вот путче людей Гитлера приняли такие определённые очертания, что подполковник
402
Так говорил Гитлер ещё 12 сентября 1923 года, см.: Boepple E. Op. cit. S. 91.
По отношению к Кару Гитлер, казалось, был уверен в себе. Правда, у него оставалось подозрение, что «триумвират» может выступить и без него либо мобилизовать массы не революционным призывом «На Берлин!», а боевым лозунгом сепаратистов «Прочь от Берлина!»; порой он побаивался, что до выступления дело вообще не дойдёт, и уже в начале октября, если верить некоторым данным, начал подумывать о том, как ему при помощи какой-нибудь авантюры вынудить партнёров к выступлению, а самому оказаться во главе этого выступления. В том же, что население, если он не упустит нужный момент, будет в конфликте стоять на его стороне, а ни в коем случае не на стороне Кара, он нисколько не сомневался. Он относился с презрением к этой чванливой буржуазии с её необоснованным самомнением и неспособностью понять массы, которые она так стремилась отобрать у него. В одном из своих интервью Гитлер обозвал Кара «слабосильным довоенным бюрократом» и заявил: «… история всех революций показывает, что они никогда не могут быть под силу деятелю старой системы, а только революционеру». Правда, на стороне «триумвирата» была сила, но ведь на его стороне был сам «национальный полководец» Людендорф – целый «армейский корпус на двух ногах», чью политическую ограниченность он быстро распознал и с помощью лести научился пользоваться ею. Уже теперь его самоуверенность проявляет столь характерное стремление к безудержности – он сравнивал себя с Гамбеттой или Муссолини, хотя его сподвижники смеялись над этим, а Крибель заявил одному посетителю, что Гитлер на руководящий пост, разумеется, не подходит, ибо в голове у него одна только пропаганда. Сам же Гитлер сказал одному высшему офицеру из окружения Лоссова, что его профессия – спасение Германии, а Людендорф ему нужен, чтобы привлечь на свою сторону рейхсвер: «В политике он у меня и словечка не вымолвит – я ведь не Бетман-Хольвег… А вы знаете, что и Наполеон, учреждая консульство, окружил себя только незначительными деятелями?». [403]
403
Heiden К. Hitler. Bd. 1. S. 168; Heiden К.Geschichte, S. 150; предыдущие цитаты, касающиеся фон Ка – pa, см.: Muenchener Post, 19.X.1923, а также: Horn W. Fuehrerideologie, S. 128.
Во второй половине октября планы Мюнхена по отношению к Берлину приобрели уже более чёткие очертания. Шестнадцатого октября Крибель подписал приказ об усилении пограничной охраны на севере земли, хотя это и выдавалось за полицейскую меру, направленную против неспокойной Тюрингии, однако приказ содержал и такие военные понятия как «районы развёртывания» и «открытие боевых действий», а также «дух наступления», «пыл преследования» и даже «уничтожение» сил противника; главным же было то, что он открывал возможность прямой мобилизации на случай гражданской войны. А в это время добровольцы уже проводили учения на карте с использованием городского плана Берлина, и Гитлер, выступая перед юнкерами пехотного училища, под бурные аплодисменты славил революционную мораль: «Высший долг вашей военной присяги, господа, состоит в том, чтобы нарушить её». Дабы создать конкуренцию военной мощи партнёра, национал-социалисты вербуют в СА главным образом служащих земельной полиции, а по более поздним свидетельствам Гитлера в их распоряжении уже было от шестидесяти до восьмидесяти походных пушек, гаубиц и тяжёлых орудий, находившихся до того в тайниках. На совещании «Кампфбунда» 23 октября Геринг сообщает детали «наступления на Берлин» и рекомендует, среди прочего, начать подготовку «чёрных списков»: «Необходимо будет применять жесточайший террор; того, кто создаст хоть малейшие трудности, – расстреливать. Необходимо, чтобы командиры уже сегодня выявляли тех личностей, чьё устранение необходимо. После издания воззвания следует для устрашения тут же расстрелять хотя бы одного» – «германская Анкара» готовилась к развязыванию репрессий внутри страны. [404]
404
По этому комплексу проблем см.: Deuerlein E. Der Hitler-Putsch, S. 221, 506; Roehm E. Op. cit. S. 228, а также: Hoffmann H. H. Op. cit. S. 107 f., 118.
В атмосфере недоверия и соперничества один замысел влёк за собой другой. Двадцать четвёртого октября Лоссов созвал в штабе военного округа представителей рейхсвера, земельной полиции и патриотических союзов, чтобы изложить перед ними мобилизационные планы рейхсвера для марша на Берлин, паролем было названо слово «восход». Однако пригласил
Лоссов только одного военного руководителя «Кампфбунда» Германа Крибеля, а Гитлер и командование СА оказались обойдёнными. В ответ на это Гитлер незамедлительно провёл «большой войсковой смотр». Как говорилось в одном донесении того времени, «уже с раннего утра из города доносились барабанная дробь и музыка, и в течение всего дня повсюду можно было увидеть людей в форме с гитлеровской свастикой на воротниках или оберландовским эдельвейсом на фуражках» [405] . Кар, в свою очередь, тут же заявил, дабы развеять якобы «циркулирующие повсюду слухи», что он отклоняет любые переговоры с нынешним правительством страны.405
Донесение вюртембергской миссии в Мюнхене от 29 октября 1923 года, цит. по: Deuerlein E. Der Hitler-Putsch, S. 90; о заявлении фон Кара см.: Dokumente der deutschen Politikund Geschichte. Bd. Ill, S. 133 f.
Это походило на тихое, ожесточённое состязание, и вопрос, казалось, заключался лишь в том, кто же выступит первым, чтобы принять из рук спасённой нации «у Бранденбургских ворот лавровый венок победы». Своеобразный, окрашенный в местные цвета пыл пронизал все эти планы какой-то крайней фантастичностью и придавал этим разнообразнейшим действиям оттенок какой-то широкомасштабной игры в индейцев в солдатском исполнении. Не задумываясь долго над истинным положением с властью, действующие лица провозглашали, что приспело время «маршировать и решить, наконец, определённые вопросы подобно Бисмарку», другие славили «ячейку порядка Баварию» и «баварские кулаки», которые должны «очистить этот берлинский свинарник». Родные сумерки лежали над столь охотно использовавшимися картинами, изображавшими столицу огромным Вавилоном, и некоторые из ораторов завоёвывали сердца слушателей тем, что обещали «ядрёным баварцам карательный поход на Берлин, победу над этой великой апокалипсической проституткой, а может быть, и немножко забав с ней». Один доверенный человек из гамбургского региона говорил Гитлеру, Что «миллионы людей в Северной Германии встанут в день расплаты на его сторону», и повсюду царило представление, что нация во всех её сословиях и по всем городам и весям присоединится к мюнхенскому восстанию, как только оно начнётся, и «немецкий народ разгуляется, как в 1813 году» [406] . Тридцатого октября Гитлер взял назад данное им Кару слово, что не будет зарываться.
406
Deuerlein E. Der Hitler-Putsch, S. 87; остальные цитаты см.: Maser W. Fruehgeschichte, S. 422, 441; Roehm E. Op. cit. S. 228; Heiden K. Hitler. Bd. 1…S. 177.
Правда, Кар и теперь ещё не мог решиться действовать, да, возможно, он, как и Лоссов, никогда на деле и не думал о том, чтобы по собственной инициативе пойти на переворот; иногда даже кажется, что «триумвират» со всеми его вызовами, угрозами и планами развёртывания скорее хотел лишь подтолкнуть Секта и национально-консервативных «господ с севера» на осуществление их диктаторских концепций, о которых так много повсюду шушукались, а сам собирался вступить в игру в тот момент, когда этого потребуют перспективы всего предприятия, а также баварские интересы. Чтобы прощупать обстановку, они в начале ноября направили в Берлин полковника Зайссера. Правда, вернулся он обескураженным – рассчитывать на широкую поддержку не приходилось, Сект, в частности, занял сдержанную позицию.
После этого они созвали 6-го ноября руководителей патриотических союзов и заявили весьма энергичным тоном, что только они одни вправе начать ожидаемую акцию и руководить ею, а любое своеволие будет ими подавлено, – это было их последней попыткой взять назад в свои руки тот закон действия, который они утеряли где-то между порою весьма широковещательными словами и постоянными колебаниями. И на эту встречу Гитлер тоже не был приглашён. В тот же вечер «Кампфбунд» пришёл к согласию, что нужно будет использовать первую же представившуюся возможность для выступления и принудить какой-то подстрекательской акцией как «триумвират», так и максимально большое количество колеблющихся, к маршу на Берлин.
Это решение часто приводится как свидетельство театрального, перевозбуждённого и одержимого манией величия темперамента Гитлера и предаётся публичному осмеянию как «пивной путч», «политический карнавал», «путч на чёрной лестнице» или «потеха в духе Дикого Запада». Конечно, предприятие не лишено всех этих черт, но одновременно оно свидетельствует все же и об умении Гитлера оценить обстановку, о его смелости и тактической последовательности. И в нём в весьма примечательном сочетании содержится столько же элементов фарса и пьесы о разбойниках, сколько и холодной рациональности.
И в самом деле: вечером 6 ноября 1923 года у Гитлера, собственно, не оставалось выбора. От необходимости действовать ему нельзя было уйти уже с момента едва ли зарубцевавшегося к тому времени первомайского поражения, – иначе он рисковал потерять все, что выделяло его, превращая в растушую величину, из массы партий и политиков и делало достоверным, – радикальную, чуть ли не экзистенциальную серьёзность его возмущения, поражавшую своей неуступчивостью и явственно не склонную к тайным компромиссам. А будучи фюрером «Кампфбунда», он уже располагал и военной мощью, чьей готовности к действиям больше не мешали разногласия внутри коллективного руководства, да и, наконец, отряды штурмовиков нетерпеливо рвались в бой.
Их беспокойство имело разные причины. Оно отражало авантюризм охочих до приключений профессиональных солдат, которые после недель конспиративной подготовки хотели, наконец, выступить и дойти до цели. Многие лелеяли надежду, что грядущая национальная диктатура снимет ограничения Версальского договора по численному составу рейхсвера. Находясь уже неделями в состоянии предмаршевой подготовки, некоторые из отрядов принимали участие в осенних манёврах рейхсвера, теперь же, однако, все средства были израсходованы, истощились и резервы Гитлера, рядовые голодали, и только Кар мог ещё содержать свои подразделения; обращение капитана Эрхардта к промышленникам в Нюрнберге принесло 20000 долларов.