Адская Бездна

И тотчас, отскочив прочь, она кинулась к своей хижине и там заперлась.

Христиана осталась стоять, оледенев от страха. Потом принялась звать:

— Гретхен! Гретхен!

Все было напрасно. Гретхен не появлялась.

«О, — думала Христиана, охваченная трепетом, — это правда! Он делает все, о чем говорит. Вот и Гейдельберг пришел в Ландек! И Гретхен он погубил, теперь она покинула меня, да и муж тоже. Я совсем одна! О, как страшно! Остается одно: написать барону, позвать его на помощь».

XLVI «GAUDEAMUS IGITUR»

Студенты шагали, распевая во все горло:

Gaudeamus igitur, Juvenes dum sumus; Ubi sunt qui ante nos In mundo fu^ere? [10]

За поворотом дороги путникам внезапно открылась деревня. Все ее обитатели — мужчины, женщины, дети, — привлеченные шумом, высыпали на улицу и озадаченно таращили глаза при виде столь необъяснимого вторжения.

Самуил уже не возглавлял этого каравана. Он отошел в арьергард, чтобы поговорить с Юлиусом.

10

Пока молод, ешь и пей — Чем хмельней, тем веселей, Помни каждый день и час — Где все те, кто жил до нас? (Пер. Ю. Денисова.)

Студент, который теперь шел впереди, обратился к одному из жителей:

— Эй, мужлан! Это что за деревня?

— Ландек.

И тотчас из всех глоток вырвались ликующие вопли:

— О-го-го! Ха-ха! Гип-гип-ура! Лисы, зяблики, а ну-ка стой! Вот и Ландек!

Все кричали — каждый по-своему:

— Привет Ландеку!

— Авентинскому холму от нашего студенческого Рима привет!

— О, жуткое скопище жалких лачуг, привет!

— Привет тебе, захолустье, отныне причастное истории, божественная деревушка, бессмертная дыра!

Трихтер сказал Фрессвансту:

— Я не прочь промочить горло.

Кто-то из зябликов подскочил к парню, шедшему за плугом:

— Эй ты, филистер, мужлан, туземец здешних мест, ты, подобие человека, чего пялишься на меня своими рыбьими гляделками? Посмотрим, хватит ли у тебя мозгов, чтобы растолковать мне, где тут у вас гостиница «Ворон»?

— В Ландеке нет гостиницы «Ворон», — растерянно отвечал поселянин.

— Тогда мне нужна гостиница «Золотой лев».

— В Ландеке нет гостиницы «Золотой лев».

— Так скажи, дубина ты этакая, где самая лучшая гостиница здешних мест?

— В Ландеке вовсе нет никакой гостиницы.

При таком ответе студенты разразились возмущенными криками.

— Слыхали, что говорит этот землепашец? — завопил зяблик. — У них в Ландеке нет гостиницы!

— Где же мне хранить мои шляпные картонки? — страдальчески спросил один студиозус.

— Куда я дену моего пса? — простонал какой-то лис.

— Где мне держать мою трубку? — заревел в бешенстве кто-то из замшелых твердынь.

— А я, — кричал кто-то, — куда дену теперь зеницу моих очей, розу моей весны, возлюбленную моего сердца?

Фрессванст сказал Трихтеру:

— Мне бы выпить.

И все на похоронный манер затянули второй куплет знаменитой латинской песенки, игривые слова которой более чем противоречили унылому завыванию поющих:

Vivant omnes virgines, Faciles, formosoe. Vivat membrum quodlibet! Vivat membra quaelibet! [11]

11

Слава вам, младые девы! Все нежны, прекрасны все вы. Членам мудрого совета Слава, многая им лета!

Иные уже не на шутку стали приходить в дурное расположение духа. Веселье, вызванное исходом из Гейдельберга, на глазах оборачивалось озлоблением. Полные желчи, студенты топтались в толпе, ворча и затевая перебранки.

— Ты что это, Мейер, — набросился на своего соседа рослый здоровенный лис, — ты же своей спиной ударил меня в локоть, скотина!

— Болван! — огрызнулся Мейер.

— Болван?! Превосходно! Через четверть часа встречаемся на горе Кайзерштуль… Ах ты черт, ну где здесь возьмется гора Кайзерштуль?

— Нет, это просто убийственно! Убить друг друга — и то негде!

Тут крестьянин закричал:

— Эй, господин студент, вы бы поосторожнее! Ваш пес…

Студент посмотрел на него с самым суровым видом:

— Тебе, животное, пристало называть его «господин ваш пес»!

— Ладно! Господин ваш пес меня укусил.

— Ах ты олух несчастный! Ты осмелился побеспокоить моего пса, чтобы добиться чести быть им укушенным? Вот же тебе! Вот! Вот!

И он принялся колотить незадачливого парня под крики «Браво!», которыми товарищи усердно подбадривали его.

Тут вступил и хор, с оттенком философического одобрения происходящего грянув:

Vita nostra brevis est: Brevi finieutur. Venit mors velociter; Rapit nos atrociter. [12]

Трихтер и Фрессванст в один голос вздохнули:

— Выпить бы!

— Черт возьми, — заметил какой-то студент, — неужели мы пустим корни в этой дрянной деревушке, да так и останемся торчать здесь наподобие придорожных столбов, указывая путь прохожим?

12

Не навек нам жизнь дана, Миг, и вот прошла она. Всех, кто смертным родился, Скосит злобная коса.

— Самуил должен был нас куда-то привести.

— Самуил! Самуил! Куда он провалился?

— Э-ге-ге! Самуил! Сюда! Скорее! Мы не знаем, куда приткнуться! Анархия тонет в произволе, бунт вот-вот сам себя перебунтует, весь беспорядок нарушен!

— Ответь нам, о Кориолан, неужели у вольсков не принято есть, пить и спать?

Самуил появился в сопровождении Юлиуса и спросил невозмутимо:

— Что такое?

— А то, что здесь ни черта нет, — промолвил Мейер.

— Чего же вам не хватает?

— Нам не хватает того, что человеку всего нужнее: гостиницы.

— Дети мои, вы ошибаетесь: более всего вам недостает воображения, — сказал Самуил. — Дайте мне пять минут, и вы получите все, что захотите. Но сперва нам с Юлиусом надо посетить бургомистра и наметить распорядок нашего бунта. Где Трихтер?

— Только что был здесь — томился от жажды.

— Поищите его — он наверное ищет, не забьет ли где источник можжевеловой настойки, — да пришлите ко мне: он будет моим секретарем. А прочим я бы порекомендовал не слишком громко галдеть, пока ваш король занят полезными трудами.