Адский штрафбат

— Отъелись и отоспались, — ответил Юрген, — в родной лагерь шли. И приняли как родных.

— Повезло. А мы, представь, какой круг сделали: из Варшавы в Нойхаммер, это за Бреслау, оттуда в Восточную Пруссию, почти к Северному морю, а потом обратно в Варшаву. И все это в четыре дня!

— Самолетами, что ли? — Красавчик даже присвистнул от удивления.

— Только самолетов не хватало — все остальное было. Да и тут не отоспишься. И не отъешься. Вы не смотрите, что столы от еды ломятся, я с утра ничего не ел. Не до того. — Он потянулся за очередным куском. — Третий день на кладбище!

— Это как? — одновременно недоуменно спросили Юрген с Красавчиком.

— Бандиты там засели, вытесняем. Анекдот: завоевываем кладбище! — Штейнхауэр не смеялся. — Никогда не приходилось?

— Да мы все время воюем на кладбище, — сказал Юрген. — Закапываем убитых товарищей и — продолжаем воевать, стоя на их могилах. Иногда и закапывать не успеваем. Тогда стоим на телах.

— Это понятно. Я имею в виду: на настоящем кладбище. С гранитными памятниками, склепами, часовенками…

— Отличная позиция, — сказал Юрген.

— Для обороны. Тут тебе и укрытия, и готовые доты, и все на века сделано. А нам-то атаковать! Мина как шарахнет, кости во все стороны и воронка как готовая могила. Для тебя. Нет, парни, вы, похоже, еще не поняли, куда попали. Я вообще удивляюсь, как вы до нас добрались. К нам постоянно пополнения подходят, так каждый взвод по несколько убитых и раненых с собой приносит. Снайперы. Засады. И это — до настоящего боя! Потери страшные. Из моего отделения, тех пятнадцати парней, что шли тогда вместе с вами к Варшаве, я потерял уже пятерых. Файертага убили. Помните Файертага?

— Ветеран? У которого жена письмо фюреру написала? Помним, — сказал Красавчик, — жалко мужика.

— А ведь думала, что через фронт муж домой быстрее вернется, — сказал Юрген. — Быстренько искупит вину и — домой. У него, поди, срок давно вышел?

— Давно, — ответил Штейнхауэр. — И на фронт бы его не взяли по возрасту.

— Вот как иногда выходит.

Штейнхауэр разлил по второй. Помянули Файертага и всех погибших.

— Вас тоже сюда направляют? — спросил Штейнхауэр.

— Кто ж его знает? — сказал Юрген. — Куда командование прикажет.

— Наше дело телячье, поел да в закут, — добавил Красавчик. Он подхватил это у Брейтгаупта.

— Сюда — не приведи господь! Мы в Белоруссии поначалу думали: страшно. Потом привыкли. Как к виду человеческой крови привыкли, так даже удовольствие стали находить в некоторых операциях. По нам они были. По нашему браконьерскому сердцу. Я, помнится, рассказывал. Потом на передовую попали. Тоже поначалу страшно было. И тесно душе в траншеях. Но — свыклись. Здесь — хуже всего. К этому невозможно привыкнуть. Бандиты всюду, на улицах, на крышах домов, в подвалах, они могут принимать любые обличья и нанести удар с любой стороны в любое время. Это уже не война. Здесь нет никаких правил. Пленных не берут. Вернее, берут. Чтобы немедленно расстрелять. Всех расстреливают: СС, гестапо, жандармов, полицию. Это те, чьи тела с простреленными затылками я сам видел. Отделение железнодорожной охраны шло на смену на вокзал. Легли ровно у одной стенки! Самолет наш случайно сбили. Летчик повис на стропах парашюта на дереве в парке, тут, неподалеку. До сих пор висит. Как решето! Фольксдойче семьями вырезают. Пленные — поляки, которых мы берем, — говорят, что исключение делается только для солдат в форме вермахта. Дескать, их командование приказало, чтобы с солдатами вермахта обращались «цивилизованным» образом. Видели мы это «цивилизованное» обращение! — Он мотнул головой в сторону внутреннего двора. — В гробу мы его видели!

Распахнулась дверь в залу. Два эсэсовца втащили за руки девчонку лет четырнадцати. «Красавицей будет, — отметил про себя Юрген, — полька!» Девчонка упиралась, но что она могла поделать с двумя здоровыми мужчинами. Дирлевангер поднялся и направился к боковой двери, ведшей в другую комнату. Эсэсовцы потащили девчонку за ним, захлопнули дверь за собой.

За столами было шумно, но Юрген все равно расслышал доносившиеся из комнаты звуки борьбы. Что-то там упало. Раздался высокий девичий крик:

— Чувай! [21]

— Это что такое? — спросил Красавчик.

— Seid bereit! — ответил Юрген.

— Immer bereit! [22] — немедленно откликнулся Красавчик.

Крики продолжались, но слов было не разобрать. Раздался выстрел. Наступила тишина. На пороге комнаты возник Дирлевангер. Он, слегка пошатываясь, вкладывал «вальтер» в кобуру. Затем заправил выбившуюся из-за пояса рубашку, подтянул ремень на брюках.

21

Czuwaj! (польск.) — девиз харцеров, см. ниже.

22

Будь готов! — Всегда готов! (нем.).

— Это была бандитка, — сказал он, усаживаясь в кресло во главе стола. — Все поляки — бандиты! — громко выкрикнул он. — И ваш Каминский такой же! — Он обращался к Фрике. Судя по всему, у них был разговор о Каминском. — Тоже мне — СС-бригаденфюрер! — Он произнес последнее слово с ненавистью и презрением. Но эти чувства распространялись только на носителя звания, но никак не на самое звание. Это звание как нельзя лучше подходило самому Дирлевангеру. Он в этом ни секунды не сомневался. Юрген ясно видел это. — А его бригада! — продолжал разоряться Дирлевангер. — Только и знают, что грабить! А как с бандитами сражаться, так это к бригаде Дирлевангера! Во всей Варшаве только одни мы и сражаемся по-настоящему!

К Дирлевангеру поспешно подошел один из его офицеров и, наклонившись, стал что-то тихо говорить.

— Что?! — взъярился еще пуще Дирлевангер. — Какой-то дом?! В ружье! — закричал он, вскакивая со своего места. — Мы покажем этим полякам, как сражаются немецкие солдаты! Мы всем покажем, как сражаются солдаты Дирлевангера! Подполковник! Присоединяйтесь! Это будет поучительное зрелище.

— Солдаты вермахта никогда не стоят в стороне, когда сражаются их товарищи, — с достоинством сказал Фрике, тоже поднимаясь. — Солдаты! Внимание! За мной!

Фрике не мог допустить, чтобы Дирлевангер опередил его. Они так и шли плечом к плечу по коридорам и лестницам госпиталя. За ними вперемешку шагали их солдаты.

— Два медведя в одной берлоге не живут, — шепнул Брейтгаупт на ухо Юргену.

Тот не сразу сообразил, что Брейтгаупт имел в виду Дирлевангера и Каминского.

«Zwei Hahne taugen nicht auf einem Mist.»

Это сказал Брейтгаупт.

Фрике направился к бронетранспортеру. Красавчик взялся за ручку дверцы водителя.

— Дело ваше, но не советую, — громко сказал Штейнхауэр, нарочито обращаясь к Юргену. Он не смел давать советы старшим офицерам. — Эта тарарайка — не лучшее средство передвижения по городу, полному вооруженных бандитов.

— Рады бы на танке, да нету, — откликнулся Красавчик.

— Танк — тоже не лучшее.

— Что лучшее? — спросил Юрген.

— Трамвай, — со смехом ответил Штейнхауэр, — одиннадцатый номер.

Он похлопал себя рукой по ногам. Но они и без этого его поняли. Они рассмеялись в ответ.