Адское ущелье

— Пусть отдает добровольно, или мы возьмем силой, тысяча чертей!

— Вы не осмелитесь! — раздельно произнес Боб.

— Мы не осмелимся? Мы?

— Да, вы! Вы слишком боитесь расправы… суда Линча или шерифа… или почтенных господ, которые встают рано, ложатся засветло… экономят на всем и становятся знатными горожанами…

— Мы не осмелимся? Это мы еще посмотрим! К тому же газета за нас!

— Кажется, они дозрели, — шепнул Боб приятелю. Тот был в курсе его планов и шумел за двоих. — Теперь самое время пустить в ход сильные средства… надо налить им «паучьей слюны»!

Среди бесконечного количества крепких напитков американцев самым действенным является так называемая «паучья слюна» — любимая выпивка индейцев, ковбоев и прочей приграничной братии. Рецепт приготовления очень прост: нужно взять пять литров спирта, два фунта сушеных персиков, кисет черного табака — смешать все это в бочке, залить двадцатью пятью литрами воды и дать настояться.

Столь чудовищная смесь и носит название «паучьей слюны», она поистине сногсшибательна: выпив совсем немного этого снадобья, люди словно бы дуреют и приходят в пьяное неистовство, что может длиться целую неделю.

Каждый торговец имеет в запасе все необходимое для приготовления этого пойла. Подобно тому как в старой Европе шампанское непременно венчает всякое праздничное торжество, так и в Америке ни одна пирушка ковбоев не обходится без «паучьей слюны».

Можно представить, какой восторг вызвало предложение Боба пустить по кругу чашу с божественным напитком, сколько тостов провозгласили за здоровье канадцев и за погибель презренного Джонатана.

Приятель Боба угостил всех по второму разу, затем наступила очередь хозяина салуна, с которым ковбой договорился заранее, уплатив тайком из своего кармана.

Смешиваясь со спиртным, поглощенным прежде, «паучья слюна» сотворила чудеса. Минут через пятнадцать — двадцать все впали в состояние исступления. Приметы его хорошо знали местные жители: искаженные лица, блуждающий взгляд, стиснутые зубы.

Все вопили как одержимые, били посуду, ломали мебель, палили из револьверов. Гам усиливался с каждой минутой. Теперь ковбои могли бы запросто перебить друг друга. Остановить их способна была только общая цель, куда направилась бы эта бешеная энергия, ищущая выход.

Кто-то вдруг выкрикнул имя Джонатана, и эти три слога вызвали настоящую бурю. Раздались крики, достойные голодных каннибалов: [99]

— Разгромим его дом! Смерть вору!

Боб ликовал. В нем еще жил прежний дух, и он наслаждался ураганом, так ловко им поднятым.

— Честное слово, — приговаривал он, потирая руки, — они все разнесут в клочья! А, дражайший мистер Джонатан! Ты напоил славных парней Гелл-Гэпа, чтобы натравить на нас. Пришла твоя очередь! Ты станешь главным героем представления, которое мы тебе устроим!

99

Каннибал — людоед.

Человек тридцать — сорок устремились к дому банкира, стреляя на ходу из револьверов и выкрикивая угрозы. По дороге толпа увлекала за собой посетителей других салунов. Уже давно не представлялось такой великолепной возможности поразвлечься! Многие глубоко сожалели, что согласились принять участие в расправе над Бобом и его друзьями. Проклиная себя за это, они хотели оправдаться и были настроены еще более решительно, чем все остальные.

Добропорядочные граждане, включая шерифа и секретаря, заперлись в своих домах, чувствуя, что в воздухе пахнет порохом и «паучьей слюной».

Дом Джонатана окружили, к обоим выходам поставили усиленную стражу: Жан и Франсуа заняли позицию с одной стороны, Жак и Боб — с другой.

До этого момента братья на людях не показывались и присоединились к ковбою в условленном месте. Жажда мести слепила их, они не думали, насколько законны эти действия и не пострадают ли при этом невинные люди.

Канадцы только что достигли возраста, когда страсти начинают просыпаться в человеке. Индейская кровь, лишь в некоторой степени смягченная европейской, толкала на безумные поступки. К тому же Джонатан был несомненным негодяем и заслуживал кары!

Защищенные массивной решеткой и револьверами, клерки все-таки поспешили покинуть контору, сдав хозяину бумаги и ценности. Джонатан остался одиноким в своей крепости. Он не был трусом, но дикие крики, выстрелы, удары в дверь сильно встревожили его.

Противостоять толпе? Затаиться, подобно хищнику? Он знал, что ему нечего рассчитывать на великодушие противников, и ясно видел фигуры братьев-великанов у главной двери, трещавшей под натиском осаждающих, и с другой стороны, у запасного выхода, через который удирали служащие, петляя, словно зайцы, среди улюлюкающей толпы.

Посмотрев долгим взглядом на сейф с ценностями, Туссен заставил себя выйти из оцепенения: запер изнутри кабинет, задвинул засовы, повернув все ручки и рычаги двери, а затем надавил на кнопку потайной пружины.

Тотчас же сейф весом не меньше тонны начал опускаться вниз и скрылся. Еще раз нажал банкир кнопку, и сдвинутая плита в полу встала на место. Невозможно было заподозрить, что здесь находится обширный тайник.

— У меня есть еще пять минут, — прошептал Джонатан, не в силах оторвать взгляда от подвала, где он словно бы замуровал свою продажную душу.

— Джонатан! Джонатан! — неслись отовсюду дикие вопли.

— Победа! Победа!

Снаружи заметили, как банкир метнулся к двери за решеткой конторы и приоткрыл ее… Двадцать револьверов нацелилось на него… двадцать выстрелов прогрохотало, не причинив Джонатану вреда… потом началась настоящая канонада изо всех наличных стволов…

Пули отлетали рикошетом в стены, выбивали стекла, потрошили рамы. Все потонуло в адском грохоте и дыму.

Наконец все патроны были расстреляны. Едкий ядовитый запах проникал сквозь вдребезги разбитые стекла.

— Решетка! Решетка! — закричали в толпе.

Кинувшись к загородке, каждый ухватился за прут и стал яростно его раскачивать. Через две минуты решетка с грохотом полетела на пол.

Вот и дверь, через которую скрылся Джонатан… Бронированная громада! Прошибить ее можно было только пушкой.

Разъяренные погромщики набросились на мебель, круша ее. Джонатан жил один и обстановку имел весьма скудную. Какое разочарование! Ни занавесок, ни обивки, ни белья, ни покрывал, чтобы разорвать в клочья… Ни денег, ни золота, ни ценностей, чтобы утешиться… Ни Джонатана, чтобы выместить на нем злобу, возрастающую с каждой новой неудачей!