Адвокат чародейки (Тень Эсмеральды)

– И все же я настаиваю на приватности нашей беседы. В противном случае я отказываюсь от повторного свидания – Сергей замер на пороге прихожей в ожидании окончательного ответа полицейского.

– Что ж, я вынужден вам уступить, хотя это против правил. Но для дела я готов вам разрешить. Полагаюсь на вашу честность и благородство, – развел руками следователь.

– Истина для меня теперь важнее всего, – и Желтовский решительно надел шляпу.

И вот она снова перед ним. Сердюков сдержал свое слово. Их оставили вдвоем в небольшой комнатке, соседней с кабинетом следователя. Наверное, при желании можно было бы и подслушать их разговор, и подглядеть за ними. Но Сергей не стал задумываться о подобной вероятности. Может, им больше не представится возможность поговорить без свидетелей.

Горбунья казалась спокойной и даже равнодушной. Она бросила на вошедшего уклончивый взгляд и снова ушла в себя, в свой недоступный для других внутренний мир.

– Вы позволите немного поговорить с вами? – спросил адвокат и присел на один из двух колченогих стульев, находившихся в помещении.

Она пожала плечами. Что от моего желания тут зависит, означало это движение.

– Сударыня, вы попали в крайне сложное положение. Вас обвиняют в ужасном преступлении, которое вы, быть может, и не совершали. А если вы его и совершили, то, возможно, у вас имелись на то очень веские основания. Иногда то, что для одних является преступлением, в глазах других – это справедливое возмездие за чью-то изломанную судьбу, погубленную жизнь, – решительно произнес Желтовский.

При этих словах арестантка заметно напряглась и подняла голову. В ее взоре словно вспыхнул огонь. Желтовский продолжил:

– Десять лет тому назад я знал одну девушку. Ее звали Розалия Киреева. Она служила гувернанткой в доме нашей дальней родни. Сын хозяев оказался распоследним подлецом и негодяем. Он соблазнил эту девушку, тайно женился на ней, а чуть позже замыслил убить ее, чтобы освободиться от ненужных ему пут брака. Я, к величайшему своему несчастью, приходился ему товарищем и родичем. Я засвидетельствовал свершение таинства их брака в храме, перед алтарем. Но это было для меня сущим адом, так как я сам был влюблен в Розалию. Страстно, мучительно! Именно это чувство и заставило меня добиваться справедливости для нее и стреляться с Анатолем Боровицким. Но, увы, мне не удалось достигнуть желаемого. И тогда я понадеялся, что Розалия прозреет – сама – и поймет, что она совершила ошибку. Что рядом с ней мог остаться я – я мог бы сделаться ее мужем, другом и защитником. Я бросил к ее ногам свою любовь, я готов был пожертвовать всем ради нее! Но, видимо, тогда я плохо умел выражать свои чувства, или же бедная девушка не поверила мне вполне. Она покинула меня, пропала, исчезла из моей жизни. И с той самой поры дня не проходило, чтобы я не думал о ней, не страдал, не обвинял себя, не искал ее. Где я только не побывал! Я обшарил все гостиницы столицы, все меблированные комнаты, больницы, приюты… Я давал объявления в газетах. Каждый день я ждал, что она откликнется, отзовется, услышит мои мольбы – вернется. Но, увы, она пропала. Пропала бесследно! Я погрузился в полнейшее отчаяние. Постепенно я оставил попытки ее найти, и вот – вдруг – мне говорят – быть может, подозреваемая в убийстве женщина и есть Розалия Киреева! Что ж, отвечаю я. Она изменилась ужасно. Но это вполне возможно, ведь удар о камни был так силен, боли в спине могли заставить ее со временем так заметно согнуться. Изменилось и ее лицо – ведь перенесенные страдания изменят кого угодно. Она не узнала меня, не желая осложнять мою жизнь. Но я готов принять любые трудности ради нее, ради обретения – вновь – своей Розалии! Пусть только она даст мне знак, пусть не терзает, не мучает меня сомнениями. Я все тот же, я – прежний Сережа Желтовский! А где прежняя Розалия?

– Прежней Розалии нет, она умерла, – последовал глухой ответ.

– Умерла?! – в отчаянии воскликнул Желтовский. – Но тогда кто вы?

– Лишь ее тень.

– Тень! – Сергей закрыл руками лицо. – Тени прошлого мучают меня. Я вижу, как она плывет по реке, я чувствую тяжесть ее тела и намокшего платья на своих руках…

– Острые камни невыносимо впиваются в тело, а холодная вода заливает лицо, – продолжила горбунья едва слышным голосом, прикрыв глаза. – Уже вышла луна, и над водой парит сова…

– Розалия, – прошептал Сергей и осторожно взял ее за руки. – Помнишь, как мы сидели подолгу на веранде и читали, говорили о всякой всячине, спорили о книгах? Ты любила «Собор Парижской богоматери» Виктора Гюго…

– Увы, теперь я сама уподобилась безобразному Квазимодо! – слабо улыбнулась женщина.

– Нет, ты – моя Эсмеральда! – Он прикоснулся губами к ее руке. По ее телу пробежала дрожь, которая передалась и ему.

– Полно, – она усмехнулась. – Скорее, ее тень, воспоминание.

– Но ведь это ты, ты, моя ненаглядная, моя бесценная Розалия? Я нашел тебя, скажи!

Он сжал ее руки в своих. Все его существо трепетало от радости обретения давней возлюбленной.

Горбунья осторожно высвободилась и отодвинулась.

– Иногда мы очень сильно хотим чего-либо и поэтому ошибаемся, принимаем желаемое за действительное. Вы ошиблись.

И она потухла, точно в душе ее погас свет.

– Черт побери! – Желтовский вскочил с места. – Зачем, зачем ты мне-то морочишь голову?! Ты думаешь, что я вытягиваю из тебя правду, чтобы обвинить в убийстве и послать на виселицу? Да я сам взойду на эшафот, только откройся мне и дай возможность защитить тебя!

– К чему все это? – она пожала плечами. – Пусть будет, как будет.

– С ума сойти можно! – Желтовский заметался по комнатенке. Но горбунья оставалась безучастной.

Видя, что все бесполезно, она более не скажет ни слова, он обессилел и решил уйти.

– Если вдруг вам понадобится моя помощь или вы захотите сказать мне нечто важное, вот вам моя карточка, тут указан мой адрес. Сердюков, я знаю, позволит вам написать мне или послать за мной. Прощайте.

Понуро он двинулся к двери и взялся за ручку.

– А Боровицким передайте, что денег их я не желаю, – раздалось ему вслед.

Глава 29

Сердюков цепким взглядом окинул фасад дома и вошел. Небрежно кивнул швейцару и приказал доложить. Через несколько минут в прихожую поспешно выпорхнула горничная:

– Ваше высокоблагородие, барыни дома нет, и барышни нет, в церкви они.

– Что ж, неужто никто не принимает? – подивился следователь.

– Барин разве что, – медленно, неуверенно, с расстановкой ответила горничная.

Сердюкову стоило больших усилий скрыть свое удивление. Вот это новость! Интересно, интересно!

– Отлично, я давненько намеревался с ним переговорить по важнейшему делу. Доложи немедля.

Услышав о визите полицейского следователя, полковник стал мрачнее тучи. Вот и пришла расплата за грехи. Стало быть, прознали про Толькино двоеженство! Делу дали ход! Полицейского прислали! Вот позор-то! И где он сам-то, где Анатоля черти носят!

Старик попытался приподняться на постели и придать своей обессиленной фигуре более внушительный вид. Вошедший посетитель поклонился и сделал несколько шагов к его кровати.

– Извините, сударь, что я принимаю вас в таком непотребном виде. Увы, хворь скрутила меня так, что я стал немощен, совершенно немощен. – Он говорил с трудом, но вполне разборчиво и уже немного быстрее, нежели в тот момент, когда речь вновь вернулась к нему после такого долгого перерыва.

– Это вы простите меня за вторжение, – последовал учтивый ответ. – Но дело мое не терпит отлагательства. Вернее, оно не мое, а ваше – вашей семьи. И оно требует некоторых разъяснений…

Сердюков не успел продолжить – Боровицкий весь напрягся и покраснел:

– Что уж тут объяснять! Со мной, господин следователь, не надо церемониться. Я хоть и старый, и инвалид, но понятие о чести и достоинстве человеческом еще сохранил. Ясное дело – подлец мой сын, Анатоль, подлец! Я знал о его тайном венчании на этой девице, гувернантке… имя ее опять запамятовал. Он сам мне признался. Я сказал ему тогда, что по всем божеским и человеческим законам она теперь ему – законная жена, веди, мол, ее в дом. А невесте его, Таисии, получается от ворот поворот. Только я все это решил – и шагу не успел шагнуть: в глазах моих все померкло, и тьма наступила египетская. Вот, оказывается, десять лет провалялся я бревном бессловесным! А сынок-то мой слаб оказался душой. Уж куда он прежнюю свою жену подевал, не знаю, мне пока о том не сказывали, да только на Таисии он женился, ничего ей не сообщив о прежнем браке. Что теперь делать – не знаю, как тут поступить, чтобы детей ни в чем не повинных не обидеть! Не знаю! Я вину свою признаю. И сына своего не оправдываю. Что полагается за двоеженство по закону? Каторга? Лишение всех прав и состояния? Вы ведь его в тюрьму посадите теперь? Вот где позор мне, старику!