Аэропланы над Мукденом

— Кто ты?

Оборванец поднял на Самохвалова узкие и умные глаза, но ничего не ответил.

— Калмыкский дурачок наш, барин, — словоохотливо встряла толстая торговка семечками. — Толпой оне к государю пришли с челобитной, их с порога прогнали, вот и разбрелись незнамо куда. Глупый Аюк, не бойся барина, он добрый. Он самолетный начальник. Ха-ха, боится вас. Без пашпарту, вида на жительство, бродяга, стало быть, вона и шугается.

Авиатор присел на корточки и перебрал поделки.

— Пять капейка каждый, — прорезался голос бродяги.

— И сколько их в день продаешь?

— Когда две-три, давеча ни одной, — снова просуфлировала баба, с поразительной ловкостью заплевывая пространство вокруг себя. — Как он с голоду не помрет, никто здесь не ведает.

Ну, пусть десять копеек в день, прикинул Самохвалов. Что, три целковых в месяц? Луизу бы сюда, бывшую супругу, что спускает в год несколько тысяч только на тряпки.

— Аюк, умеешь на столярном верстаке работать?

Азиат молчал, внимательно разглядывая непонятного ему человека. Пришлось зайти с другой стороны.

— Хочешь зарабатывать десять рублей в месяц?

— Чо вы пужаете Аюка, барин! Он отродясь таких деньжищ в руках не держал. Аюк, тридцать копеек в день хочешь?

Бродяга часто-часто закивал.

— Иди с барином, Аюк. Храни тебя Господь, хоть ты и басурман.

По пути на завод низкорослый калмык семенил мелко, прижимая к себе грязную холстину с поделками. В ангаре первым делом развернул ее, протянул деревянного мишку Кшесинскому и завел свои «пять капейка».

— Пан Петр, кто это?

— Сам не знаю. Но сирым и убогим Бог помогать велел. Приставь его к верстаку, дай инструмент, покажи, как нервюру вырезать. Не справится — гони прочь.

Ян, морщась от бродяжьего духа, подвел к верстаку и объяснил. Через полчаса прибежал с изумленным видом к патрону. Азиат вручную, без сверлильного станка и разметки, вырезал по образцу идеальные отверстия внутри нервюры, а внешний контур совпал с точностью до долей миллиметра. Аюк вытер сопливый нос грязной полой халата, протянул нервюру Самохвалову и сказал:

— Давай пять капейка, барина.

Самохвалов смотрел на бродягу и понимал, что, похоже, фанерный заводик Костовича только что потерял заказы на изготовление крыльев. Перкаль сделать — не проблема. А такого самородка у серба точно нет.

Как твоя фамилия?

— Аюк я. Пять капейка, барина.

Да подожди ты. Как отца звали? Как фамилия вашей семьи?

— Отец Пунцук. Нет фамилия. Дай пять капейка, барина. Аюк кушать будет.

Самохвалов наскреб в кошельке пятак и велел Таубе отмыть, накормить и переодеть нового сотрудника. Потом справил ему бумаги на имя «Аюк Пунцукович Пунцуков».

Азиат с полуслова схватывал любые мелочи, касающиеся устройства самолетов, но так и не усвоил, какая ценность в ассигнациях. Ежевечерне директор «Садко» или кто-то из мастеров отсыпал Аюку горсть мелочи на сумму от тридцати до пятидесяти копеек. Калмыкский бродяга был счастлив.

Глава 4 28 июля — 15 сентября 1893 года. Санкт-Петербург, Берлин, Париж

— Если хочешь знать мое мнение, Петр, «пятерку» везти в Европу нельзя.

— Да ясно же! Что с турне делать? Император публично им обещал показуху. Сроки уже два раза переносились. 15 августа меня ждут в Берлине, тут уж хоть лопни — надо.

Самохвалов, волнуясь, всегда носился, как и сейчас, создавая завихрения и турбулентности в авиационном зале своего особняка, где осталась малая аэродинамическая труба. Компаньоны, уже давно переставшие обращать внимание на суетливые манеры старшего партнера, ломали голову над неразрешимой проблемой — летний сезон уходит, летать не на чем, государя подводить себе дороже.

Костович озвучил лишь то, что все трое и раньше прекрасно знали. Двухмоторный самолет оказался совсем не так прост, как им казалось. После жесткой посадки с императорской тушкой на борту не только шасси погнулись, появилось несколько мелких трещин на нижнем крыле между центропланом и моторамами. Пусть та посадка — не верх изящества, но «тройка» и «четверки» не реже чем раз в неделю «козлили» под курсантами. Максимум — мелкий ремонт шасси. Серьезный ремонт был лишь после капотирования, слава богу, пилот отделался ушибами.

«Пятерка», избалованная высочайшим вниманием, показывала неуживчивый норов. Полная переделка нижнего крыла с усилением его металлом от мотора до мотора, более мощное шасси с парой колес на каждой стойке снова на раз изменили центровку. Машина поднялась в воздух, но тяжело и после слишком большого разбега. Таубе отметил, что она гораздо хуже слушается рулей, а усилие на ручку куда больше чем в предыдущей модели.

Ближайшие меры понятны — увеличить площадь крыла, хотя бы верхнего, чем снизить скорость отрыва от земли, добавить площадь элеронов, рулей высоты и направления. Но, во-первых, аппарат потеряет часть прироста скорости по сравнению с «четверкой», наблюдавшегося за счет удвоения мощности силовой установки. С этим смирились, считая неизбежной платой за возможность возить пассажира на большие расстояния. Во-вторых, опять-таки нужно время, которого нет.

Самохвалов затормозил. Был бы на колесах, завоняло бы резиной. Обычно такие перепады у него наступали перед принятием важных решений.

— Везу «четверку». Пусть будет нарушено «малое» обещание Александра — воздушная экскурсия Кайзера Вильгельма II, чем вообще сорвется всеевропейская демонстрация. Выхода нет.

Партнеры ничего лучшего предложить не могли.

— Стефан Карлович, будь любезен, займись организацией сборов. У меня перед отъездом не будет свободной минуты. Запасной двигатель, ремкомплекты к обоим, шины, перкаль, тросы, винты, шестерни редуктора, масло. Впрочем, сам справишься. Со мной поедет Ян Кшесинский, пара техников из новобранцев, вчетвером справимся. Что привезти из Парижа, господа?

Без платных катаний на двухместном аэроплане финансовое состояние «Садко» оказалось под угрозой, ибо без этого турне превратилось в затратный и чисто рекламный трюк. За оставшееся до погрузки в поезд время Самохвалов навестил брата и сделал несколько заходов в Военное министерство. Василий обещал устроить в Гатчине экскурсию для богатых купеческих семейств, потенциальных покупателей самолета, а Ванновский получил челобитную на пятьдесят тысяч рублей для доводки под армейские нужды «пятерки», удостоившейся высочайшей похвалы. Военный министр обещал посодействовать, ничего заранее не гарантируя, зато навязал в попутчики офицера-наблюдателя на случай «как бы чего не вышло».

Ипподром Карлсхорст оказался полупустым. Несмотря на интерес к воздушным шоу, берлинцы были разочарованы неоднократным переносом представления, да и отказ в извозе желающих на двухместном аппарате обескуражил и обусловил возврат части билетов.

Естественно, в первый же день прискакал Отто Лилиенталь. Указывая на полузаполненные трибуны, он убеждал, что при правильной рекламе и маркетинге это дело может быть недурственно прибыльным. Он, собирая зрителей на весьма некомфортабельных склонах за пределами Берлина, с каждого шоу имеет более двухсот марок чистого дохода. Самохвалов отмахнулся — вояж он считал разведкой рынка, и в этом сезоне к серьезным контрактам не готов.