Аэроторпеды возвращаются назад

— Если позволите говорить откровенно, господин генерал, — не фронт, а наши неудачи на фронте.

Дик Гордона поднял глаза — и генерал Ренуар снова отметил про себя: «Что-то новое появилось в этом юноше…» В этих глазах, в этом взгляде не было уже того обожествления, с каким глядел на профессора, а после генерала Ренуара прежний Дик Гордон. Теперь это был взгляд почти равного, вежливый, но холодный.

— Ладно, Гордон, об этом мы с вами еще поговорим. А тем временем я хотел бы попросить вас сделать новый расчет брони бомбовоза СМ-314. Мне кажется, что его броню можно увеличить примерно на два миллиметра — не ухудшая летных качеств, так как у него достаточно большой резерв мощности моторов.

— Есть, господин генерал.

Дик Гордон повернулся и вышел широким строевым шагом.

Генерал Ренуар посмотрел на Гагарина. Тот все так же сидел в кресле и нервно крутил в пальцах сигарету. Глаза его смотрели в пол, бледное лицо иногда кривилось в гримасе, точно от боли.

— Что с вами, Гагарин? Какая муха вас укусила? Вы производите впечатление человека с больными нервами…

Пальцы Гагарина принялись еще более нервно мять сигарету. Еле слышно он произнес:

— Возможно, это и так…

— Что вы имеете в виду, Гагарин? Вы в самом деле больны? Скажите же, что случилось?

— Что мне сказать вам, генерал?.. Мне неспокойно…

Брови генерала удивленно вздернулись и сошлись на переносице:

— Вот как?.. — задумчиво сказал он, — вот как… Значит, и у вас, Гагарин, бывают проявления так называемой русской души? Хм, не ожидал такого. Впрочем, что именно вас беспокоит?

Гагарин решительно вскочил с кресла:

— Хорошо, я скажу. У вас, господин генерал, есть родина, что всегда готова принять вас. Каждый из окружающих вас также имеет родину. Они выступили против Советского Союза, против большевизма, против варваров, стремящихся подчинить себе весь мир. Хорошо. Точно так же иду с вами и я. Прекрасно. Но — против кого, в конце концов, я воюю?.. Против своей страны, против России…

— Так возвращайтесь туда, не воюйте против вашей, как вы говорите, страны, — холодно ответил генерал Ренуар. Но, взглянув на печальное лицо Гагарина, он быстро подошел к нему, взял за руку и сказал:

— Дорогой мой, среди нас нет людей, которые выступали бы против России. Все мы ее друзья — и вы хорошо это знаете. Мы выступаем против большевиков, мы идем помочь вам вновь сделать из страны большевиков вашу Россию… Вашу, понимаете? Спрячьте ваши настроения в карман, сейчас они никому не помогут и могут только навредить делу. Зайдите ко мне через полчаса — нам нужно проработать некоторые усовершенствования истребителя типа ЛТ-616. Не забудьте — через тридцать минут. Будьте здоровы.

И когда Гагарин, нетвердой походкой больного, вышел из кабинета, генерал Ренуар снова уселся в кресло и тихо проговорил:

— Жаль: выходит, я переоценивал его возможности. Надо иметь это в виду. Впрочем, пусть его, это никому не мешает. Хм, русская душа… гм… действительно, этот народ годится лишь для колонизации, как и его территория… хм…

Генерал Ренуар выпустил сизый клуб дыма, склонился над бумагами и забыл о происшествии с лейтенантом Гагариным.

ПУЛЕМЕТ И СНАЙПЕР

На этом участке фронта дождь шел уже третьи сутки без перерыва. Он застилал горизонт стеклянной сеткой капель, бесконечно сеявшихся из мокрого серого неба. Дождь наполнил водой окопы, дождь проник в самые глубокие траншеи, дождь превратил шинели и сапоги солдат в вонючий кисель. В окопах нельзя было ни сидеть, ни лежать. Холодные струи воды бежали вдоль стенок окопов, скапливаясь на пересечениях их в глубокие лужи. Все это не позволяло даже развернуть газовое наступление — и баллоны с прославленным «кольритом» лежали недвижно.

Командование этого участка очень боялось возможного наступления Красной армии. Оно рассуждало так:

— Подобная погода привычна для людей, постоянно живущих в этих краях. Они могут начать атаку и посеять панику среди деморализованных дождем и холодом солдат. Необходимо быть начеку.

Итак, позиции были готовы отразить возможную атаке. Но советские части не переходили в наступление, и это представлялось еще более угрожающим — значит, стягивают силы, ждут подходящего момента…

Основное внимание командование участка уделило пулеметным гнездам, по всем правилам современной тактики считая их наиболее ответственными пунктами обороны. Именно пулеметы должны были встретить предстоящую атаку свинцовым дождем. Именно пулеметные гнезда должны быть стать опорными пунктами защиты позиций от нападения врага.

Самыми важными гнездами командование считало гнезда под номерами 14 и 16 — выдвинутые вперед, расположенные среди кустов и хорошо замаскированные. На них были поставлены опытные пулеметчики, краса и гордость части. Командиры гнезд Оливер Джонс и Мэтьюс Гринли, наблюдатели Холл Дэн и Мэк Уотш — фамилии, известные и за пределами части.

Командир Оливер Джонс заступил на дежурство на рассвете. К гнезду он дополз по подземному ходу. Смененный им командир Грифиц, уставший и промерзший на свежем утреннем ветру, мокрый до нитки, отправился по тому же ходу обратно, отдыхать. Оливер Джонс внимательно огляделся вокруг: все было в порядке, если только забыть о треклятом дожде. Его наблюдатель Холл Дэн поправлял каску — надежную стальную защиту от шальных пуль, иногда залетавших сюда сверху.

Вообще говоря — в пулеметном гнезде номер 14 можно было чувствовать себя почти в полной безопасности. Забетонированное, огражденное прочными стенками от вражеского обстрела, гнездо имело лишь одно отверстие спереди. Но и это отверстие было полностью закрыто передним панцирем-щитком пулемета. Только узкая вертикальная прорезь в щитке, больше ничего, ни единого просвета, куда могла бы угодить пуля вражеского стрелка. Но и в эту прорезь попасть было практически невозможно, так как спереди она была замаскирована кустарником.

Наблюдатель Холл Дэн наконец остался доволен собой: каска сидела ровно, закрывая верхнюю часть головы и оставляя открытой лишь узкую полоску лба над глазами. Оливер Джонс улыбнулся:

— Что случилось, Холл? С чего это вы так прикрываетесь?

— Дождь, командир, проклятый дождь. Он мне окончательно портит настроение. Так неприятно, когда холодные капли текут за шиворот… Сейчас посмотрим, что делается у красных.

Оливер Джонс внимательно, но совершенно спокойно следил за Холлом Дэном. Тот привычно подошел к пулемету и наклонился к прорезанной в щитке щели. Правой рукой он опирался о ручку пулемета, пристально вглядываясь в даль. Оливер Джонс хотел уже шутливо спросить Холла Дэна о его впечатлениях от пейзажа, затянутого дождем, как вдруг Холл Дэн странно осел, медленно склонился набок и, неестественно выгнув руку, на которую опирался, упал рядом с пулеметом.

— Холл! Что с вами? Холл! — воскликнул Оливер Джонс.

— Холл, отвечайте! Что за шутки?..

Холл молчал и не шевелился. Он лежал, словно пряча лицо в земле, как-то дико вывернув правую руку. Оливер Джонс схватил его за руку: рука была неподвижна и безжизненна. Резким движением Оливер Джонс перевернул тело Холла Дэна лицом вверх. На него уставился взгляд мертвых глаз; над ними, у самой переносицы, зияла небольшая кровавая дыра. Холл Дэн был мертв, убит пулей в лоб…

Оливер Джонс молча отошел от трупа: это было что-то непонятное, какая-то трагическая бессмыслица. Невозможно было считать, что какой-то неизвестный стрелок с вражеской стороны попал в Холла, когда тот заглянул в прорезь. Шальная пуля?.. Но с каких пор шальные пули попадают наблюдателям прямо в переносицу?..