Афанасий Никитин. Время сильных людей

Купец поднялся, скатал одеяло и приторочил его к снятому на ночь седлу. Не теряя коня из виду, сходил к озерцу, зачерпнул остатки грязноватой жижи, что осталась от свежей воды, пока он копался в песке. Подождал, когда осядет муть, дал жеребцу, отпил сам, наполнил флягу. Ополоснул лицо и шею. Подошел к хозяйственной телеге и повесил ковшик на специальный колышек. Вернулся. Накинул на коня потник, водрузил седло, затянул подпругу. Снял повод с колючки. Тяжело опираясь на стремя, вскарабкался на спину благородного животного. Тронул коленями бока. Коня фыркнул и пошел вперед, брезгливо ставя тонкие ноги между копошащимися на земле людьми.

Афанасий подъехал к богатому шатру, который начали сворачивать расторопные слуги, отыскал главного караванщика. Приблизился к нему под недобрыми взглядами слуг. Сунул караванщику в руку одну из немногих монеток, оставшихся у запасливого купца в поясном кошеле.

— Спасибо, добрый человек, за все, дальше разойдутся наши пути, — сказал с поклоном.

— Что случилось? — Караванщик поднял тонкую, будто выщипанную, бровь.

— Спутник пограбил меня и сбежал ночью.

— Так бывает, — сокрушенно покачал головой тот. — Что же ты собираешься делать?

— Найду, — ответил Афанасий твердо и сжал челюсти так, что на скулах выступили каменные желваки. — Убью, — вырвалось у него помимо воли.

— Это по-мужски, — кивнул караванщик. — Что ж, удачи тебе и счастливого пути.

— Спасибо. И тебе счастливого пути, — ответил Афанасий. — А не знаешь ли, куда мог пойти этот человек?

— Не знаю, — пожал плечами караванщик. — Обратно в Чапакчур вряд ли. Дорога хорошая, ты на коне враз догонишь. Вперед… Тоже не стал бы биться об заклад, по тем же причинам. Если, конечно, у него сапог-скороходов или ковра летающего нет. Там, — он указал рукой влево от дороги, — пустыни безлюдные на много дней. Ни воды, ни пищи не сыскать. Разве что туда. — Он мотнул головой в сторону запада. — К Багдаду. Багдад — город большой, есть где затеряться.

— И далеко ли до Багдада?

— Дней пять пути, если по прямой.

— А путь трудный? Извилистый?

— Не то чтоб трудный. И дорога одна. От колодца к колодцу, от стоянки к стоянке. Есть где переночевать и от бури пыльной укрыться. И даже люди там живут. Только вот… — замялся караванщик.

— Ну, договаривай! — повысил голос Афанасий.

Слуги потянулись к рукояткам сабель.

— Места там гиблые, — проговорил караванщик. — Много кто туда хаживал, да мало кто возвращался.

— Разбойники, что ль, шалят?

— А кто возвращался, те язык за зубами держать предпочитали, — словно не слыша вопроса, продолжил караванщик.

— Но деваться-то больше некуда? — спросил Афанасий. — Только туда?

— Совета я тебе все равно не дам. Могу рассказать, что в округе творится, куда отсюда пути-дороги ведут. — Караванщик спокойно выдержал его взгляд. — Хочешь — слушай. Не хочешь — как хочешь.

— Ладно. — Купец оглядел собравшихся вокруг слуг, поглаживающих ладонями рукояти кинжалов и сабель. Меж бровей его залегла глубокая складка. — Пойду я, пожалуй. Счастливо оставаться.

Глава девятая

И снова белоснежный конь медленно переступал тонкими ногами, тащась в хвосте длинного каравана. В этот раз Афанасия окружали не бескрайние пески, а леса толстенных деревьев, под ветвями каждого из которых могли бы укрыться от дождя сто человек, непроходимых кустарников и канатоподобных растений, оплетающих все и вся.

Немыслимой красоты цветы с одуряющим запахом распускались навстречу солнцу. Разноцветные птицы пробовали нараспев осипшие за ночь голоса. Поудобней устроившись в седле и выдирая колтуны из отросшей бороды, купец вспоминал о былом.

Ему так и не удалось нагнать проклятого вора. Не нашел он его ни в Рее, ни в Кашане, ни в Йезде и в других городах Мазандерана, хотя заходил во все трактиры, чайханы и гашишные курильни. Поначалу к нему относились неплохо, не обижали. Впрочем, и разговаривать особо не хотели, отмахивались. Потом стали выгонять, грозить даже. Плеваться. Как ни хотелось, пришлось все ж купцу представляться Хаджи-Юсуфом — купцом хорасанским. Да и по-местному заговорил правильно, без чужеродного акцента. Начал творить намаз, хоть и тягостно то было для христианской души. Но тогда стали его привечать, рассказывать, о чем спрашивал. Некоторые даже хотели помочь отыскать и наказать вора-чужестранца. Но Мигель как в воду канул.

В поисках своих Афанасий не забывал заходить и в каждую кузню. Разговаривал с местными кузнецами, расспрашивал, слушал, иной раз сам давал советы и становился к наковальне. Брал в руки молот и клещи. Зашибал небольшую деньгу. Сходился накоротке с кузнецами и подмастерьями. Но никто из них не мог помочь Афанасию даже полунамеком на то, где искать булат.

Так, путешествуя с караванами от города к городу, оставаясь в каждом по несколько недель, он добрался до моря Индийского. За плату малую переплыв небольшой пролив, оказался в древнем торговом городе, раскинувшемся на острове прямо посреди океана.

Афанасий улыбнулся и погладил щеку, на которой алел свежий шрам, полученный в одном из припортовых кабаков Гурмыза. [45] Дернул же черт вступиться за того несчастного черноликого паренька!.. Хотя, с другой стороны, убил бы его торговец. А душа спасенная, хоть и не христианская, авось на Страшном суде зачтется. Руки, ноги и головы же поломанные, тем более недобрых людей, души не перевесят. Он снова усмехнулся и потер шрам.

Правда, убираться оттуда после той драки пришлось спешно, ну да и к лучшему оно. А то шумно там, жарко, хоть святых выноси. Разбойники кругом, ворье. А к людям относятся хуже, чем к скоту. Особенно знатные. Иным и нагайкой ничего не стоило человека на улице забить насмерть. Купец завел руку за спину и почесал зудящий от заживления шрам, оставленный одним молодым княжичем, судя по одежде. Одежда его, конечно, потом поистрепалась, когда валялся княжич в пыли и обнимал сапоги Афанасия, умоляя не лишать последних зубов, в то время как три его стражника кулями лежали друг на друге, закатив в беспамятстве глаза… Трусоват отрок оказался, мягкотел. Может, и не княжич то был, а прихвостень какой, много о себе возомнивший. Поди разбери. Но такой враг ему в Гурмызе тоже был не нужен. Потому отобранные у прихвостня деньги быстро перешли в крепкую, намозоленную канатами и высушенную солнцем руку хозяина тавы, [46] на которой Афанасий отправился в сторону Индийскую.

45

Гурмыз (искаж. Ахура-Мазда) — арабское торговое государство XIV–XVII вв. на берегу Ормузского пролива (между Персидским заливом и Индийским океаном). Контролировало невольничьи рынки африканского побережья и морской торговый путь из Египта в Индию. Столицей был город Ормуз на одноименном острове, поблизости от современного Бендер-Аббаса.

46

Тава — парусное судно без верхней палубы.

Индия оказалась страной не такой уж далекой, да поначалу и не поразительной. Прибрежные города мало отличались от хорасанских. Те же крепостные стены из камня и глины, иглы минаретов тянулись к высокому небу. Пронзительные крики мулл, призывающих верующих к молитвам по пять раз на дню. Изнуряющий зной и зеленый чай. Мужчины в чалмах и халатах, женщины, закутанные с ног до головы в платки и сетки, скрывающие лицо и фигуру. Босоногие дети, не обжигающие пятки о раскаленный песок.

Более всего запомнилась Афанасию могучая река Инд. Далеко выносила она в сине море мутные свои воды. И плыли в тех водах, пятная море, потоки мутного ила, обломки хижин, кухонный мусор и траченные огнем покойники. В землях этих не хоронили умерших в земле, а жгли на кострах погребальных, как делали и русичи до прихода христианства. Для тех, кто побогаче, дров не жалели. Да масла ароматного подливали в огонь, чтоб умерший перед богом своим во всей красе предстал. Жен ему в дорогу прикладывали, коней, да колесницы, да богатства, чтоб не скучно было. Кушанья и напитки, чтоб приятней было до рая добираться. Потом собирали прах в урны золотые да ставили в доме у родных, украсив цветами благовонными. Или развеивали из них прах в красивых местах.

О бедных же особо не заботились. Наверное, какие-то налоги с них драли за пожог, а то дерева-то вокруг немерено, кострище можно было развести выше неба. Но не разводили. Иногда просто подпаливали труп с бочка да кидали в воды священной реки. И плыл он себе к морю-окияну даже не ногами вперед. А по берегам народ мылся да в ведра для пития зачерпывал. Большинство тел, конечно, поедали гады речные, но некоторые доносило до морских вод, и тут они доставались гадам морским. Огромные рыбы подныривали под покойников и жрали их снизу, отчего те дергались на воде, словно подавали сигналы плывущим. Несколько дней после увиденного Афанасий не мог ни есть, ни пить. Но потом ничего, отпустило. К тому же стало не до того.