Афера (для) миллионера

— Это же не иностранное, я правильно понимаю? — глаза блестели весельем.

Я вздохнула и обреченно покачала головой.

— Нет. Не иностранное. Это от Армия Ленина!

Максим стоял, упершись задницей в свой рабочий стол прямо напротив меня. Простая белая рубашка натянулась красиво на плечах, когда он скрестил руки на груди и кивнул.

— Больжедоровна?

— Большевистская железная дорога, — предвосхитила я вопрос.

— Арлена Больжедоровна… — медленно произнес он, — Извращались как могли?

— Бабушка считает, что это смешно.

— И как? Смешно? — уточнил Максим.

— Ну ей-то да, ее же зовут Анна! — раздраженно зашипела я, раскрывая блокнот на чистых страницах и предупредила, — Либо садитесь, как вам удобно, либо я начну рисовать прямо так!

Максим спокойно кивнул и даже не шевельнулся.

— Рисуйте. Так бабушка была ярой коммунисткой?

— Если бы! Беспартийная всю жизнь. И вообще — потомственная ведьма! Она хотела назвать меня Даздрапермой, но папина бабуля ей не позволила. Стояла горой за хоть сколько-нибудь благозвучное имя.

— А родители?

— Папа к тому времени уже сбежал, а мама должна была бабушке Ане кругленькую сумму и за отпущение долгов отдала право выбрать имя. Она же не знала, что Жора — это не от Георгия!

Мужчина тихо рассмеялся, и я почему-то тоже улыбнулась. От этих подтруниваний было не обидно. Возможно потому, что в самом его тоне чувствовалось, что обидеть он меня вовсе не хочет. А еще от того, как просто он со мной общался, с меня сразу будто стекло все напряжение.

Стоило мне подъехать по адресу и закинуть голову к небу в попытке разглядеть крышу застекленного и блестящего на солнце монстра, аренда в котором была, поди, дороже, чем обе мои почки, я тут же и напряглась.

Однажды я приезжала на мастер-класс в Москоу-сити. Так заказчица при встрече минут пятнадцать мне объясняла, что они там люди серьезные и кого попало не приглашают, и одеться я могла поприличнее, например, в красивую рубашечку. И причесаться тоже. Да и накраситься бы не помешало. Я бы хотела ей объяснить, что красивых рубашечек у меня ровно две в гардеробе — на Новый Год и на свидание с возможным работодателем. И если я поеду в них на живописный мастер-класс, то красивые рубашечки довольно быстро превратятся в обычную мою рабочую одежду, только с рюшечками. Но так как деньги терять не хотелось, я улыбалась и кивала. И даже послушно согласилась причесаться, когда на вопрос, расчесывалась ли я вообще утром, ответила твердое: нет. Нет худа без добра! Хотя бы смогла полюбоваться ее лицом, когда она поняла, почему я не расчесывалась. На ее глазах пусть не прилизанные, но симпатичные кудряшки превратились в пух, очерчивающий мою голову подобием нимба.

В этот момент, думаю, она поняла, что до этого я выглядела еще неплохо! Пусть не как хорошая обслуга в рубашечке и фартучке, но зато как творческий человек — в тему к мастер-классу, так сказать.

На самом деле, случай был все-таки единичный, но самооценка у меня и без того сейчас плавала где-то на дне и было страшновато натолкнуться на того, кто сможет мастерски мне ее еще немного опустить, рассказывая, где и что со мной не так.

Вот лет в пятнадцать я искренне считала, что любому нормальному человеку на чужое мнение должно быть плевать, но это я еще не сталкивалась тогда толком с чужим мнением. А вот когда столкнулась, поняла, что либо я глубоко ненормальный человек, либо я глубоко наивным подростком была!

Внутри здания все было настолько же претенциозно, как и снаружи, и это заставляло меня чувствовать себя хитростью проникшей во дворец дворовой кошкой с подранными ушами и зудом по всему телу из-за блох. Когда еще охранник, стоило назвать свое ФИО, подумал, что я из тех подростков, которые забредают, проиграв какой-нибудь спор, и теперь издеваюсь над ним, чуть меня не прогнал, я уже было решила, что я куда-то не туда приехала. И дышу неправильно и моргаю — тоже. И мне явно стоит уехать обратно в ту дыру, откуда я вылезла, и не портить хорошим людям день!

Я кое-как уговорила его все-таки проверить по списку, и когда он нашел-таки мое имя, то извинился совершенно искренне, и даже позвал кого-то меня проводить. Я, конечно, простила — с кем не бывает? — но осадочек остался.

Следующим монстром на пути к башне с моей принцессой была секретарша. Красивая девушка Света. Все, как полагается: небесно-голубая блузочка, идеальные стрелки, идеальные шпильки на идеальных ногах. Банально, но, должна признать, впечатление и правда производит! Мне все казалось, что она смотрит на меня свысока, и если это было не моей паранойей, то понять я ее могла.

Да уж. И как я могла бы соблазнять Максима, когда перед ним каждый день дефелирует это чудо?

Самое смешное, что при всех своих внешних достоинствах девушка еще и выглядела довольно умной. Понятие не имею, о чем она там болтала по телефону, но слова были какие-то мудреные, иностранные… И взгляд такой суровый. Я сидела под этим взглядом десять минут, ожидая, когда у Максима будет перерыв, и за эти десять минут успела вся издергаться, решая, что конкретно этой Свете во мне не нравится. Она то и дело бросала на меня странные взгляды.

— С вами все в порядке? — уточнила она под конец, в очередной раз прожигая меня своими ледяными очами, — Может все-таки хотя бы водички?

— Я нормальная! В смысле, со мной все нормально! У меня что-то на лице?! — нервы все-таки не выдержали.

— Что-то есть, — кивнула она, — Что такое… симпатичное. Ваше лицо, кажется? Может все-таки водички?

Я мотнула головой и торопливо шмыгнула в открывшуюся дверь кабинета.

И теперь радовалась, что хотя бы в присутствие Максима расслабиться получилось до смешного легко.

— А вы как планируете назвать своего ребенка?

— Девочку — Диамара, — честно призналась я в том, что достойная продолжательница семейных традиций, — От диалектики марксизма! А мальчика — Гертрудом. От Герой Труда! Осталось только найти им отца с подходящим именем, чтобы уж наверняка. А у вас уже есть планы на то, как вы будете портить жизнь своим будущим детям?

Максим наклонил голову к плечу и почесал висок, честно задумавшись.

— Ну у меня много денег — могу нанять им штат репетиторов по всем возможным предметам, чтоб жизнь медом не казалась… А так, я даже пока и не думал?

— А разве не пора уже? — усмехнулась я, переворачивая страничку и обходя его с другой стороны, чтобы сделать набросок с нового ракурса, — Часики-то тикают!

— А разве они не у женщин тикают?

Максим следил своим спокойным взглядом за моими перемещениями, но позу не менял. Смотрел он так внимательно, что казалось, рисую не я, а меня, и ощущение от этого были какие-то странные. Я вдруг подумала, что деньги за портрет — это прекрасно, но никто же мне не запрещает еще почву прощупать в ту сторону, с которой я и начинала? Сердце скакануло в груди от волнения, но я не позволила себе соскочить.