Аферист

— Эй, Волох, ты живой?

Мычал я на этот раз вполне себе искренне, хотя орать хотелось в голос. Сука, ты себе прострели чего-нибудь и двигай раненой конечностью поактивнее!

Петру, однако, оказалось достаточно и того, что я открыл глаза. Он уселся на стул, вызвав ещё один протяжный скрип раздолбанной мебели, и наклонился ко мне ближе:

— Слушай, ты бы сказал, где этот перстень, а? Пообещаешь, что в милицию не пойдёшь, мы бы тебя перевязали и отпустили. Не звери всё же.

— Пить, — попросил я пересохшим горлом.

— А? Да, конечно, — отвернулся он к ковшу, к которому потянулся не вставая.

Да что ж ты ленивый такой, зад оторвать лишний раз от сиденья не можешь! Стул снова угрожающе заскрипел под весом человека, а я в один миг изменил свой план, подтянул ноги и от души саданул по кривой ножке стула, окончательно доламывая её. Колченогий стул немедленно опрокинулся вместе с мужиком, а я воспользовался тем, что было в руке и с размаху чиркнул по его лицу, метя попасть в глаз. Силы свои я конечно переоценил, поэтому выпад получился так себе, едва оцарапал кожу на щеке и виске. Но Пете и этого хватило. Взвизгнув по-бабьи, он отшатнулся и схватился за царапину, а я поспешил развить успех, нависнув над ним и наставив гвоздь на его глазницу.

— Дёрнешься — останешься без глаза, — прохрипел я.

Петя мелко судорожно закивал, что, пожалуй, должно было означать, что он меня понял. Капля крови, которая шлёпнулась аккурат посередь его лба с моего плеча, доконала оппонента.

— Я не хотел, — плачущим голосом пожаловался он мне. — Меня заставили.

— Заткнись и медленно поднимайся, — приказал я.

— Хорошо, я встану, только ты убери эту штуку немного подальше, а то вдруг случайно ткнёшь.

— Размечтался, — ещё ближе, к самому его зрачку поднёс я гвоздь. — Встаём медленно и нежно. Только учти, у меня от потери крови рука трясётся, одно неосторожное движение — и тебе пропишут инвалидность по зрению.

Пока мы поднимались по стеночке, я раздумывал, что дальше.

— Ствол где? — поинтересовался на всякий случай.

А вдруг? Хотя уже и так ясно, что не у него, иначе он бы хоть попытался воспользоваться им. На месте подельников, я бы после сегодняшнего финта не доверил ему оружие.

— У Жоры, — кивнул он за окно.

Хреново. Жора, это не Петя. И рука у меня одна. То есть их две, но левую можно не считать, она на больничном.

Я ещё раз огляделся. Если взять молоток, так гвоздь нечем будет держать. А угрожать я ему чем буду? Молотком? Тьфу, толку с этих угроз, если сейчас те двое вдруг вернутся. Запереть Петю в комнате? Так там такая хлипкая дверца, что даже в нынешнем состоянии я бы её вынес с разбега. Вместе с перегородкой. Использовать в качестве заложника разве? И куда я с ним? Они тут ещё какого-то большого босса ждут, а с тем наверняка тоже люди прибудут. Нет, надо разрешать ситуацию кардинально. О! Подпол! Есть идея. Только надо отлипнуть от стены и пересечь комнату.

— Открывай! — показал я подбородком на дверцу люка и буквально повис на Пете.

— Егор, подожди.

— Живее! — снова приблизил я гвоздь к самому Петиному глазу.

— Хорошо, хорошо, я открою. Но можно я скажу?

— Одно другому не мешает. Рот у тебя не занят.

— Послушай, они тебя всё равно не выпустят. Что тебе с этого перстня? Сенсации не будет, только уголовное дело, тебе не дадут о нём написать. Отдай побрякушку. Я упрошу, чтобы тебя отпустили. Ты такое осиное гнездо разворошил, что только и остаётся…

С улицы раздался звук отъезжающего рафика, а за ним шаги и маты. Мы замерли.

— Жора возвращается, — зашептал мой заложник, так и удерживая крышку люка. — Решайся.

— Вниз! — скомандовал я. — Сидеть тише мыши. Пикнешь — достану и этот ржавый гвоздь тебе в башку по самую шляпку вобью!

Петю будто ветром сдуло. Я прихлопнул люк и понял, что никакое оружие поискать уже не успеваю, даже за молотком не успеваю. Туда может и доберусь, обратно нет, прямо отличная мишень получится. Оставалось полагаться на эффект неожиданности и скрытые резервы молодого организма. На веранде послышался грохот — видимо, Жора всё-таки уронил тазик.

Отшатнувшись к двери, я нашарил выключатель и прижался к стенке.

Щелчок — и комната погрузилась в темноту.

Через томительно долгое мгновение дверь открылась, и на пороге появилась человеческая фигура, которая отлично просматривалась на фоне неба. Не таким уж оно было и чёрным, каким казалось при включенной лампочке.

— Что со светом? — спросила фигура и потянулась к выключателю, то есть в мою сторону.

Сейчас! Отработанным за долгие годы службы движением, я поймал его кисть и выкрутил в болевой захват на максимум. Жора завопил и дёрнулся, тем самым сделав себе ещё больнее. Саданув его кулаком по затылку, я включил свет и выдернул из-за ремня его брюк вожделенный Макаров. В тот же миг он вырвался из захвата, потому что пистолет я хватал конечно же правой рукой. Левая, которую я задействовал на автомате, отказалась совершать подвиги в одиночку.

Жора немедленно кинулся в атаку, но мы с Макаровым оказались быстрее. Пока мне в лицо летел кулак, я выстрелил мужчине в ногу пониже колена. Молча. Никаких уговоров. Никаких предупреждений и выстрелов в воздух. Так, как всегда мечтал при задержании преступников.

— Ну что, герой, теперь и поговорим, — предусмотрительно отодвинувшись подальше, пообещал я.

— Кто ты такой? — процедил он сквозь судорожно сведённые зубы после того как проорался.

— Не признал? Волох. Егор Владимирович. Журналист и филолух.

— Журналист уже сдох бы.

— А он и сдох, я его призрак. Страшно? Когда вы его травили, не думали, что за него будет, кому отомстить? Вот и настал ваш судный день. Всех вас тут и положу, кто ещё сунется. Тебя первого. Только сначала ты мне всё расскажешь: и про перстень, и про Егора, и про вашего Калыгина.

Больно, тварь? Помучайся сполна. А я пока похозяйничаю. Петя так и сидел в подполье молча, что настораживало. Бережёного бог бережёт.

Пока двигал стол на люк, мушки в глазах увеличились в размерах. Кыш пошли! Зачерпнув попавшейся на глаза кружкой восхитительно холодной воды из ведра, напился и плеснул в лицо. Практически рухнул на единственный целый стул. Притянул ногой молоток, подобрал его и аптечку, которую, как оказалось, всё-таки принёс Жорик. Надо бы выбираться, но в таком состоянии я далеко не уйду. Из-за боли ничего не придумывается.

Распотрошив медикаменты, я нашёл металлический контейнер со стеклянными шприцами и ампулы анальгетика, и тупо пялился на такое доступное и недоступное лекарство. Я вообще такой допотопной хренью никогда не пользовался. Одноразовыми, с уже набранным лекарством доводилось, а это диво ещё кипятить надо? Или оно готово к использованию? И как эту ампулу вскрыть? Медсёстры её так ловко ломают. Попробовал и я. Никак. А если этой пластинкой процарапать бороздку? Один хрен.

Однозначно, с одной рукой не получится вскрыть ампулу. Раздавлю разве что. Придётся идти на сделку.

— Эй, Жорик, — позвал я. — Хочешь обезболивающее?

Затих. Перестал цедить воздух сквозь зубы. Но смолчал.

— Ну ладно, как знаешь, мне больше достанется.

— Хочу!

— Тогда сломай ампулу, — протянул я ему лекарство.

Смотри-ка, двумя руками ломается. Какой я молодец, что прострелил ему не верхнюю, а нижнюю конечность.

— Давай сюда, — потребовал я вожделенное спасение.

— Это моё.

— Дурень, это для инъекций, шприцы у меня.

А вы знаете, что набрать в шприц лекарство одной рукой тоже надо исхитриться? Не то чтобы невыполнимо, но повозиться пришлось.