Аферисты (Мутное дело)

– Вот черт! В жизни не знаешь, где найдешь, где потеряешь! – в сердцах сказал Гуров. – Только что-то забрезжило – и на тебе! Ну, ладно, что выросло, то выросло. Видно, этот человек не последняя пешка в нашей игре, и у него были веские причины сменить обстановку. Что-то он почувствовал… К сожалению, раньше нас. А по его водителю ты что-нибудь выяснил?

– Парамонов Александр Федорович. Коренной москвич. В прошлом боксер, потом вышибала в ночном клубе. Был условно осужден за нанесение тяжких телесных повреждений какому-то торговцу на рынке. Суд учел то обстоятельство, что в конфликте были виновны оба. У Игнатьева Парамонов работает уже три года. Часто ездит с ним в командировки. Живет на Юго-Западе с престарелой матерью в однокомнатной квартире, копит деньги. Наверное, хочет улучшить жилищные условия. Я туда заглядывал, но мало что узнал. Старушка совсем дряхлая. Утверждает, что сын с ней вообще не разговаривает. Прочих контактов этого человека я просто не успел нащупать. Не было времени.

– Все равно спасибо, Сорокин! – похвалил его Гуров. – По части информации ты у нас просто ас. А ты случайно не знаешь, имеется ли у Парамонова жирная складка на шее?

– Я ведь его не видел, Лев Иванович! – прогудел в ответ Сорокин. – Складки его не щупал. Но, судя по косвенным данным, тяжелый вес, возраст за тридцать, работа по большей части сидячая – таковая складка вполне может иметь место.

– Если встретишь, обязательно уточни! – полушутливо сказал ему Гуров.

После звонка Сорокина последовал звонок от капитана Тарасова, который наблюдал за домом из магазина, расположенного поблизости. Он тоже интересовался, как дела, и доложил, что у него никаких перемен нет и что он вынужден сменить дислокацию, потому что его фигура уже начинает привлекать внимание. Гуров принял сообщение к сведению, и опять в квартире стало тихо.

На этот раз даже Крячко не испытывал никакого желания разговаривать. Он понурясь сидел в кресле и, кажется, дремал. Неудобства доконали его. Гуров и сам чувствовал себя скверно, но по-прежнему не считал свое решение ошибкой. Они не знали, как далеко отсюда находится Вельский и что у него на уме. Вполне возможно, что он сам давно наблюдает за квартирой Тумановой. Появление здесь милиции и «Скорой» обязательно бы его спугнуло. Оставалось терпеливо ждать. Гуров был уверен, что Вельский обязательно явится.

Снаружи постепенно затихал городской шум. Свет фонарей проник в комнату и расписал стены фосфоресцирующими полосами. Крячко вдруг поднял голову и спросил:

– Который час?

Гуров поднес часы к свету.

– Половина десятого.

– Ты уже звонил Марии?

– Пока нет, – смущенно сказал Гуров. – Что-то меня удерживает от такого поступка. Может быть, чуть позже позвоню. Когда все определится.

– Ни черта у нас не определится, – заявил Крячко. – Купил он нас этим звонком. Сам же, наверное, и грохнул девчонку. А теперь давно уже катит небось по Рязанскому шоссе и радуется, как он здорово нас обдурил.

– А я вот в этом не уверен, – возразил Гуров. – Сдается мне, что если бы он это сделал, то непременно бы обчистил квартиру. Он на мели, а мертвым все равно ничего уже не нужно. Логика в таких случаях простая. А здесь мы имеем дело с «чистым» убийством. Убрали человека, который слишком много знал. И, знаешь, у меня складывается впечатление, что я знаю, кто убийца. У меня нет фактов, но логические связи выстраиваются на редкость четко. Туманова была жива до тех пор, пока мы не появились у Игнатьева и не поинтересовались ее местонахождением. Потом этот человек с толстой шеей и отъезд Игнатьева, который вполне можно назвать бегством…

– Но при чем здесь Игнатьев? – с досадой спросил Крячко. – Как он у тебя вписывается в схему?

– А у меня пока вся схема в разобранном состоянии, – признался Гуров. – Но Игнатьев, похоже, здесь очень при чем. Я вот начинаю думать, не от него ли Туманова узнала о деньгах, которые Визгалин выплатил «Маркет-Тиму»?

– Где Визгалин, а где Игнатьев! – недоверчиво фыркнул Крячко. – Вот уж, по-моему, ничего общего.

– А много ли общего между Визгалиным и заштатной актриской? – спросил Гуров. – Однако же Вельского навела именно она, иначе все это просто грандиозное недоразумение, спектакль абсурда. Но я смею думать, что мы не ошибаемся.

– В таком случае Игнатьева нужно объявлять в розыск, – сказал Крячко.

– Пока для этого нет оснований, – возразил Гуров. – Нам бы хорошего свидетеля…

Он вдруг замолчал, встрепенулся и бесшумно поднялся с кресла. Крячко ни о чем его не спрашивал. Он тоже вскочил, мягким кошачьим шагом выскользнул из комнаты и занял позицию возле входной двери. Гуров встал с другой стороны и извлек из кобуры пистолет.

Тихий звук, который так насторожил обоих, повторился. Снаружи кто-то осторожно вкладывал ключ в прорезь замка. «Если это Вельский, – промелькнуло в голове у Гурова, – то последние сомнения отпадают. Только идиот стал бы возвращаться сейчас в дом, где он совершил убийство. А Вельский не идиот. И потом, этот ключ… Нужно сильно доверять человеку, чтобы дать ему ключ от такой роскошной квартиры».

Ключ в замке повернулся. А потом дверь стала невыносимо медленно отворяться. В темноту прихожей хлынул поток мутного света с лестничной площадки, и в полосе света возникла тень мужчины.

Видимо, в последние дни ему пришлось несладко. Вряд ли у него была возможность принять ванну и поменять одежду. А попотеть ему явно пришлось немало. Гуров почувствовал густой запах пота, ворвавшийся в помещение. И еще запах потертой кожи. Он вспомнил, что в последний раз Вельский был в кожаном пиджаке.

Человек переступил порог и быстро прикрыл за собой дверь. Снова наступила кромешная темнота. Гуров не стал торопиться. Действовать нужно было наверняка.

Пришелец тоже не спешил. Он немного постоял в темноте, видимо, прислушиваясь, а потом уверенно нащупал на стене выключатель и зажег свет. И в ту же секунду Гуров поднял пистолет и скомандовал:

– Спокойно, Вельский! Лицом к стене! Руки на затылок!

На лице Вельского не было никакого замешательства. Он молча бросился на Гурова, пытаясь выбить у него оружие. Крячко выскочил из угла и всем весом своего тела обрушился сзади на Вельского.

Гуров совсем не хотел стрелять, и Вельский чувствовал это. Его не смутило даже присутствие второго человека у него за спиной – очень внушительное присутствие, между прочим. Он дрался как зверь.

Они все трое не устояли на ногах, и схватка продолжалась на полу. При падении Гуров сильно ударился локтем об острый край какой-то тумбочки и невольно выронил пистолет. Тот с грохотом отлетел куда-то в угол. Почувствовав, что противник слабеет, Вельский удвоил усилия. Он пытался пережать Гурову горло, но ему мешал Крячко, впившийся в него как клещ. И все-таки Вельский не сдавался. Он был силен как бык. Его пятерня цепляла как хороший капкан.

Задыхаясь и хрипя, они катались по полу, опрокидывая мебель и натыкаясь на стены. Но потом Гурову удалось сконцентрироваться, и он, изловчившись, ударил Вельского коленом в пах. Тот замычал и ослабил хватку. В ту же секунду Крячко заломил ему руку и подмял под себя. Гуров был свободен и немедленно вскочил на ноги.

Но, похоже, они до конца так и недооценили соперника. Вельский, будто получив новый заряд энергии, выгнулся дугой и сбросил с себя Крячко. Тот отлетел в сторону и врезался в большое овальное зеркало. К счастью, зеркало было намертво вделано в стену и осталось целым. Крячко тоже не пострадал, но был слегка оглушен. А Вельский, словно заведенный, тут же нырнул в тот угол, где валялся «макаров», и попытался овладеть им. Но тут он забыл об осторожности, и Гуров пресек эту попытку, безо всякого сожаления придавив каблуком тянущуюся к пистолету руку. Послышался легкий хруст, и тут Вельский впервые отступил. Он негромко зарычал, перевернулся назад через голову и, держа на отлете поврежденную руку, метнулся прямиком на кухню. Оперативники бросились за ним. Крячко на секунду опередил Гурова, поднимавшего пистолет, и заорал не своим голосом: