Афган

Хлопнула дверь сеней, потом лязгнула калитка.

– Я пойду, – тихо сказала Анюта, глядя в сторону своего дома. – Папа ждёт.

Александр ничего не сказал, только крепче сжал её холодные ладони, задержал их в своих руках и хриплым, чужим голосом произнес фразу, показавшуюся бы дикой ему минуту назад.

– Анюта, я прошу тебя… будь моей… женой, – сказал и удивился простоте слов, выражающих такое сложное событие в жизни человека.

От калитки послышалось:

– Нютка! Пора домой!

– Я пойду… я подумаю, – Анюта высвободила руки. – Я спрошу бабу Варю.

Баба Варя ждала этого, она своим, ей даже неизвестным, чутьём поняла, что это должно было случиться.

– Ой, гляди, милая, сама, – сказала она Анюте, когда та примчалась чуть свет и выпалила ей свою новость. – Ить тебе жить, тебе и выбирать. Он, видать, человек сурьёзный, вон пьёт совсем мало, только чо-то у него на душе. Он тебе не сказывал случаем?

– Нет, бабуленька, ничего не говорил, – испугалась Анюта. – Он только спросил, согласна ли я.

– Чо – согласная? – насторожилась баба Варя.

– Ну, выйти за него…

– А… Ну, а ты чо ему?

– Сказала, что подумаю… посоветуюсь с тобой.

– Право, не знаю, моя ласточка, чо тебе и присоветовать, – прослезилась старушка. – Была бы жива Анфиса, царство ей небесное, как бы она была рада, она бы по-матерински и благословила тебя. А чо я? Я стара, и сужу також.

Александр слышал шепот в прихожей, догадывался, о чём говорили там.

«Что я могу дать ей, – размышлял он, – я, кому за тридцать? Как скажется разница в пятнадцать лет? А если со мной случится что-то? Два года в стреляющем Афганистане ещё неизвестно как пройдут. Разве ей мало теперешних забот, чтобы взвалить ещё и свои на её плечи».

Приглушённые голоса то затихали, то с новой силой перебивали друг друга. Обсуждение такого важного вопроса иначе и не могло проходить.

Стукнула дверь, и вскоре под легкими шагами Анюты захрустел снег. Радостно и светло было у Александра на душе, та же, чуть слышимая музыка звучала нежными серебряными колокольчиками, и жаль было её тревожить.

Грезились картины, одна краше другой, и не было ни одной без Анюты. Она рисовалась в воображении Александра то среди таких же, как она сама, сероглазых, русоголовых милых детишек, то у госпитальной койки, на которой он умирает от ран, как умирал князь Андрей Болконский.

Мечтания оборвала баба Варя. Она вошла в горницу тихо, вкрадчиво. Заметив, что гость её не спит, заговорила с ним издалека:

– День-то вона какой на дворе! Прямо ангельский! Хрещенские морозы прошли, теперя и до весны рукой подать…

Александр глубоко вздохнул и ничего не сказал в ответ.

– Не заболел случаем? – остановилась старушка у кровати.

– Здоров, как никогда! – услышала она в ответ бодрые слова. – А вы как себя чувствуете?

– Чо я… Старость – не радость, поскрипим еще малость, да на покой. Вона роща рядом, – кивнула баба Варя в сторону сельского кладбища. Немного помедлив, сообщила:

– Анюта прибегала, вся так и светится, дуреха.

Александр молчал, он ждал прямого вопроса и был готов к этому.

– Боюсь я за неё, – отодвинула в сторону занавеску, на неё текла вода с подтаявшего окна. – Больно уж доверчивая, чистое дитё. Оммануть её, коль кто захочет, так совсем просто. И какой это грех будет на ём! – Старушка сверкнула лучиком глаза в сторону гостя, и дольше обычного задержала взгляд на его лице. – «Вона какой боров гладкий, любую девку захомутает, обкрутит, – подумала она, ничего не поняв по выражению его лица. – Говорят, все эти офицера так и думают, как бы приударить за какой юбкой, да потом кинуть с брюхом». – Я говорю, грех какой будет тому, кто оммануть её задумает, – категорично заявила баба Варя, запугивая «охальника».

Александр решил больше не терзать душу сердобольной старушки.

– Варвара Спиридоновна, – заговорил он, чётко выговаривая каждую букву, – я люблю Анюту и хочу, чтобы она стала моей женой. Если согласится – буду самым счастливым человеком на свете.

– Да согласная она, согласная, в том-то и беда, – махнула старушка рукой и кончиком белого платочка утерла глаза. Вздохнула. – Дай Бог вам счастья! Только раньше, чтоб пожениться, ой, сколько надо было ухаживать! А теперя…

* * *

Гайдаенко приехал в гарнизон ранним утром. Туман окутывал серой пеленой ближний лес, и он казался не лесом, а подножием огромной скалы с растворившейся в сером небе вершиной.

Сырость леденила шею, промочил ноги и брёл, не разбирая дороги, напрямки к пятиэтажному дому, стоящему застенчиво в стороне от других, таких же серых и неприветливых.

В дверях его квартиры торчала записка. Развернув её, при тусклом свете коридорной лампочки прочитал чёткие строчки: «Срочно прибыть к командиру. 12.02.86 г. НШ».

«Может, в батальоне ЧП? – гадал Александр. – А может, с сыном что случилось?»

Не успел скинуть шинель, как в дверь осторожно постучали. Вошла соседка, Валерия Викторовна, жена майора Крушинина, заместителя начальника штаба полка.

– С приездом, Александр Андреевич! – улыбнулась она. – А где потеряли своих?

– Остались у родителей, – ответил Александр и тут же поинтересовался, не знает ли она причины столь срочного вызова. Оказывается, знает.

Редкий случай, когда жена офицера не знает того, что делается на службе мужа. Они знают всё и обо всём, независимо от того, болтлив или молчун муж. А что касается своего полка, так знают больше командира.

– Какое-то письмо на имя командира, и касается оно вас, а еще по приказу министра обороны идут сборы в Афганистан, уходят не по замене, а для пополнения, первый и второй батальоны, полностью укомплектованными, – просветила соседка.

Вопрос с Афганистаном не застал Александра врасплох. Он знал, что пойдёт со своим первым батальоном, знал, что пойдет и второй, только с командиром его не было до конца решено, командир уже побывал там, получил три ранения и два ордена, с него, пожалуй, хватит. Надо предоставить возможность и другим проявить себя. Кто будет этот другой, Гайдаенко не знал, но предполагал, что это будет наверняка Хатынцев, если не Ланин.

Письмо занимало его меньше всего: тайное скоро станет явным и, маловероятно, что оно такое уж очень важное.

– А еще какие новости, Валерия Викторовна? – просто так, чтобы не молчать, спросил Гайдаенко, выкладывая вещи из чемодана.

– Неделю назад тут похоронили Нечаева…

Гайдаенко прихлопнул чемодан, повернулся к Валерии Викторовне.

– Говорят, во время какой-то важной и сложной операции погиб. А привезли его сюда, потому что жена решила остаться здесь, ей предлагали Гродно, да она отказалась. С двумя детьми намыкаешься среди чужих, а тут работа у неё хорошая, да и все свои, помогут всегда.