Афганский рубеж 3

Енотаев кивнул, а во взгляде остальных сослуживцев я увидел больше понимания, чем раньше.

— Не за награды, чеки и рубли мы здесь, мужики. А чтобы Родину всегда великой звали, — произнёс комэска.

Чем-то напомнило строчки из одной песни. Она про другую войну. И мне очень хочется, чтобы её не было в этой реальности.

— Послезавтра тяжёлый день. Проход, кто будет делать? — спросил Енотаев.

На церемонию вызвались выполнить пролёт Кислицын и Мага. С моего звена полетят Юрис и Семён Рогаткин.

— Тогда всем отдыхать. Завтра обязательно выспаться и быть готовыми, — объявил Енотаев.

Допив чай, все отправились спать. А вот я не торопился, поскольку мне не давал пойти в модуль мой лётчик-оператор.

Кеша отвёл меня в сторону и начал нести пургу.

— Сань, вот если бы я тебе сказал, что у меня есть к тебе просьба. Очень серьёзная, мужская, о которой я бы не хотел тебе говорить… — начал объяснять мне Иннокентий.

Ну вот что он опять за пургу несёт?

— Ближе к делу, Кеша. Я понял, что ты мне что-то хочешь сказать.

— Да… Ну нет! Хочу, но не хочу. Я просто интересуюсь…

— Так ты говоришь, хочешь или интересуешься? Выбери один из глаголов, — улыбнулся я.

Кеша задумался. Глаза у парня бегали, а его внешний вид говорил о многом. Волосы зачёсаны, изо рта свежо пахнет так, будто он куст мяты съел. Ну и аромат одеколона «Шипр» ни с чем не спутать.

Будучи подростком, я таким прыщи протирал, а в Союзе это мужской парфюм. Надо отметить, что запах неплохой.

В общем, куда собрался идти Кеша, мне понятно. Главное, чтобы на свидании с девушкой он также не потерял возможность связно говорить.

— Саныч, друг! Мне очень надо сказать тебе кое-что, но я…

— Короче, Ален-одеколон, у тебя «джентльменский набор» весь в наличии? — спросил я.

— Конечно! Я ж готовился! А что входит в этот набор?

Пф! И это мой лётчик-оператор! Пришлось собрать парня на свидание в очень быстром темпе. Даже нашлось ему «изделие номер 2» в достаточном количестве. Ведь он же именно за этим и собрался идти в женский модуль.

Так и убежал Кеша в непроглядную ночную темень. После небольшого обсуждения, как же там дела у Петрова, все в модуле заснули.

А посреди ночи проснулись.

Вернулся Кеша. Но тихо же этот парень зайти не может в комнату!

— Простите… я… ух! Такое…

— Что?! Круто было?! Нет, не рассказывай. И так хреново, — сказал Мага.

— Да тут не так долго. Короче, пришёл я…

— Кеша, друг ты наш! Не вздумай, — прервал его сонный Юрис.

— Да будет вам. Это для вашего же блага…

— Эй ты, не рассказывай! Не смей! — повторил требование Бага.

— Да сейчас расскажу. В общем…

— Замолчи! — хором произнесла вся комната.

Ещё бы! Слушать рассказы о любовных похождениях истосковавшимся по женщинам мужикам сложно.

Остановить Иннокентия мог только ботинок. Однако никто не решился его бросить в Иннокентия, поскольку искать утром обувь хуже, чем эротические рассказы на ночь.

— Она мне говорит, что у неё гипермобильность суставов. Мол, ты не обращай внимание, у меня суставы щёлкают, — начал рассказывать Кеша.

Сон у всех прекратился и многие стали представлять эту сцену. А когда разговор зашёл про шпагат, то всем стало интересно вдвойне.

— Ну я её за попу. Кладу на стол в общем и целом…

— Так! — в предвкушении дальнейших действий воскликнул Семён Рогаткин.

— Она ноги врозь. Да так широко, что я аж облизнулся…

— Так! — повторил за Семёном восклицание Бага.

— Ну, думаю всё! Свершилось. И момент интимный, и изделие на изготовке, и вино хорошее было. Я к ней близко…

— Таак! — хором воскликнуло большинство коллег.

Тут лицо Кеши поникло. И у меня сразу возникло ощущение, что что-то пошло не так.

— Ну она же сказала, что гиперпластика, на шпагат садится. Я примерился. А она высоковато расселась. Ну и решил её поудобнее пододвинуть…

В итоге Татьяна была отправлена в медроту с переломом, порванными связками или чем-то ещё. Пару недель ходить не сможет нормально.

— Кеша, если честно, ты катастрофа. Ещё и зря «изделие номер 2» потратил, — махнул рукой Мага.

— Почему потратил? Я его снял и принёс. Вот он, в упаковке…

Тут-то ботинок в Кешу и полетел. При чём не один.

Наступил день отлёта в Баграм. Именно сегодня Енотаев с нами летит последний вылет в Афганистане. Как он сказал, на аэродроме посадки нас уже будет встречать новый комэска, с которым он нас и познакомит.

Пока Ефим Петрович не признавался, кто он. Думаю Енотаев и сам не знает, поскольку даже слухов не ходило, кого нам отправят.

Утром на стоянке все построились для проведения церемонии. Несмотря на столь грустный повод, небо над Джелалабадом было таким же голубым, как и всегда. Жара, слабый ветерок и запахи эвкалипта вперемежку с керосином. Аромат, который из памяти не стереть.

Рядом с нами стояли бойцы отряда Сопина. Они рассказали, что на всех погибших долго искали парадную форму, чтобы отправить домой.

— Утром простились. Положили на БМП, прошлись, попрощались и вот сюда привезли, — выдохнул лейтенант, который стоял рядом со мной.

Это был тот самый авианаводчик Торос. Смотрю на него и ни одной царапины не вижу. Заговорённый!

— Становись! Равняйсь! Смирно! — скомандовал командир местного вертолётного полка.

На полосе гудели несколько вертолётов, готовившихся взлетать. Чуть дальше от нас стоял с открытой рампой Ан-12. Он уже был готов принять на борт тех, кого он сегодня отвезёт домой.

— Головные уборы снять, — прозвучала команда, когда перед строем проехали несколько БТР-70 с закрытыми деревянными гробами.

На каждом написано звание и фамилия. Рядом идут хромающий на одну ногу, с перебинтованной рукой Сопин и Тростин.

Под гул винтов и отстрел одиночных ловушек, погибших погрузили в «чёрный тюльпан» — так неофициально называют самолёт Ан-12.

Ещё не написал своей знаменитой песни об этом самолёте Александ Розенбаум. Всматриваюсь в лица членов экипажа Ан-12 и понимаю, что они действительно проклинают эту работу — везти на Родину героев.