Афонское сражение. Адмирал Сенявин против турецкого султана
Шрифт:
Особой популярностью среди офицерства пользовалась городская турецкая баня, офицеры в нее даже в очередь записывались, ибо всем места сразу не хватало. Ловкий грек быстро привел баню в порядок и имел с нее хорошие деньги. В мраморных залах журчали фонтаны. Здоровенный армянин клал очередного страдальца на скамью и неистово тер варежкой из грубой овечьей шерсти, не забывая поливать намыленной водой, затем сильными руками разминал тело и члены, снова мыл и снова разминал. А потому выходящий из бани чувствовал себя уже почти небожителем…
Помимо бани вовсю восстанавливали батареи, магазины, сооружали и некое подобие адмиралтейства. Так уж устроен русский человек, что везде начинает он обживаться быстро и обстоятельно, обосновываясь серьезно и надолго.
Из дневника Владимира Броневского:
На Тенедос зашел английский бриг «Бриттон». Англичане привезли хорошие и плохие известия. Хорошие – об успехах наших войск в большой европейской войне в сражении при Прейсиш-Эйлау, плохие – о захвате тунисским беем зашедших к нему в порт наших четырех торговых судов. Узнав об этом, Сенявин немедленно написал письмо Дукворту, прося его посодействовать в освобождении соотечественников.
Из записок Павла Свиньина: «Приятные вести с севера придают более торжества празднествам нашим. Вчера пировали мы на корабле “Сильном” у Ивана Александровича Игнатьева, а сего дни на “Ретвизане” у Алексея Самойловича Грейга; с громкою музыкою и пушечной пальбою пили здравие победителей: непритворная веселость, братское дружество председали в собраниях наших – с сими чувствами пойдем на врага, в огонь и в воду за царя и честь русского флага! Опытом узнали достоинство тенедосского вина, которое, по всей справедливости, почитается лучшим в Архипелаге; и если бы получше его делали, то не уступало бы ничем французскому Шато-Марго или Медоку…»
Уже ушел в устье пролива первый блокадный отряд. Инструктируя командиров, Сенявин велел как можно меньше стоять на якоре и как можно больше времени быть под парусами. Главные силы расположились между Тенедосом и анатолийским берегом, готовые в любой момент прийти на помощь. Теперь Дарданеллы были запечатаны крепко. В отчаянии турки было пытались использовать для сообщения расположенный северней пролива Саросский залив, но и эта их попытка была пресечена в корне посылкой туда нескольких мелких судов. Не сразу, а исподволь в турецкой столице начались перебои с продуктами. Чем дальше, тем голод становился острее. Никто не мог и подумать, что русские столь быстро и эффективно смогут создать столь реальную угрозу турецкой столице.
Теперь предстоял второй акт разыгрываемой Сенявиным грандиозной драмы. Предстояло выманить в море и разбить турецкий флот. Для этого российскому главнокомандующему было необходимо придумать многоходовую комбинацию. Это было весьма нелегко, но это был его единственный шанс на решительную победу!
Первые же вести, доставленные с дозорных кораблей, вселяли уверенность, что пока все идет по плану. Раздосадованные потерей Тенедоса, турки подтянули свой флот к устью Дарданелл. И хотя пока их линейные корабли робко держались под защитой береговых батарей, было очевидно, что рано или поздно, но вылазку в открытое море сделать они все же попытаются. Теперь следовало сделать следующий ход, и Сенявин его сделал. Чтобы еще больше вселить уверенность в сердце капудан-паши, он демонстративно отделил от эскадры и направил к Салоникам отряд контр-адмирала Грейга: «Ретвизан», «Венус» и один из каперов. Турок в буквальном смысле приглашали к нападению!
– Капудан-паша должен полностью увериться в нашей беспечности, а уверившись, высунуть нос из пролива. Тут-то мы его по этому носу и щелкнем! – говорил
Сенявин штабным.С Грейгом напросился идти и Свиньин.
Вслед за ушедшими к Салоникам, еще один отряд кораблей столь же демонстративно был направлен к Смирне, а третий к Лесбосу.
– Что теперь будем делать, Дмитрий Николаевич? – спрашивали Сенявина командиры кораблей.
– Только одно, – отвечал он им. – Ждать!
Отделившись от эскадры, отряд контр-адмирала Грейга взял курс на Салоники. Младшему флагману вменялось сей богатейший торговый город лишить сообщения с Архипелагом и с Константинополем. В походе к Салоникам был и иной резон. Дело в том, что в окрестных городу горах располагались селения христиан-епиратов, упорно не признававших турецкого владычества. Ежегодно более пятнадцати тысяч епиратских воинов спускались в долины, чтобы показать туркам, кто истинный хозяин на этой земле. Чтобы поддержать мир, салоникский паша сам был вынужден платить горцам дань ружьями, порохом и свинцом. Пока в Салониках поддерживается подобие хрупкого мира, но что может произойти, когда к городу подойдут российские корабли и единоверные горцы-епираты увидят Андреевские флаги, не мог сказать никто!
Передовым в уходящем отряде резал форштевнем волну «Венус», за ним флагманский «Ретвизан». Греческий корсар держался на траверзе «Ретвизана». Но отойти далеко от Тенедоса сразу не удалось. Отряд вскоре по выходу попал в полосу полного безветрия. Паруса бессильно опали, и корабли заштилели неподалеку от знаменитой Афонской горы.
Не доходя несколько миль до Салоник, отряд бросил якорь.
– Сколько вытравлено каната? – запросил боцманскую команду Броневский.
– Пятнадцать саженей! – откликнулся боцман.
В шканечном журнале Броневский записал: «23 марта. Пять часов пополудни. Рейд Салоник на траверзе реки. Отстояние от берега 7 верст. Отдан становой якорь-дагликс. Вытравлено каната 15 саженей».
Салоники с моря очень красивы. Бывшая столица Филиппа Македонского по-прежнему поражала великолепием.
Грейг со Свиньиным перебрались на корсарскую фелюгу и отправились посмотреть крепостные укрепления поближе. Одновременно спустили гребные баркасы и захватили несколько турецких лодок.
Вернувшийся обратно Грейг отметил, что со стороны моря Салоники укреплены не слишком хорошо и вполне могли бы быть взяты десантом, что проживает в городе более ста тысяч жителей, а гарнизон его составляет пятнадцать тысяч янычар. На следующий день Грейг отправил в город парламентера с требованием выдачи ему французской собственности и французов, как главных зачинщиков войны. Но паша ему в том отказал. Подойти ближе к городу оказалось столь затруднительно, что «Венус» выскочил даже на песчаную отмель. Через несколько часов фрегату удалось с нее сползти, однако осторожный Грейг решил более попыток подойти к Салоникам не предпринимать. На следующий день задул сильный северный ветер, и отряду пришлось отойти еще мористее.
Из записок Павла Свиньина: «…Поутру адмирал (Грейг. – В.Ш.) отправил мичмана Ламброса с лоцманом нашим, который хорошо разумел по-турецки, к салоникскому паше с письмом. Не допустя их к городу за 200 сажен, им закричали с берега, чтобы остановились; после чего подъехала к катеру нашему турецкая лодка и секретарь паши взял от Ламброса письмо, запретив ему приближаться к берегу, дабы не подвергнуться неистовствам черни… Ламбросу даны адмиралом Грейгом два сигнала: если хорошо его примут, то должен он был поднять одно весло. Когда же дурно, то два. Для вернейшего наблюдения и повторения сигналов на середину пути послан был другой катер с гардемарином, и мы крайне удивлялись, что он не делал никакого нам сигнала. Через два часа подъехала к Ламбросу турецкая лодка с толмачом, который сказал, что в ответ на письмо адмирала паша, посоветовавшись с беями, приказал ему объявить, что “он служит султану, так как адмирал императору”, что “янычары получают такое же жалование, как русские солдаты…” Из сего лаконичного ответа весьма легко было понять, что должно было нам употребить другие меры для убеждения, и адмирал Грейг приказал баркасами взять видимые у берегов лодки. На них намерен он поставить мортиры, дабы ночью потчевать приятелей бомбами.