Афоризмы

Кто, кроме моей Павлы Леонтьевны, хотел мне добра в театре? Кто мучился, когда я сидела без работы? Никому я не была нужна. Охлопков, Завадский, Александр Дмитриевич Попов были снисходительны, Завадский ненавидел. Я бегала из театра в театр, искала, не находила. И это все. Личная жизнь тоже не состоялась…В театре Завадского заживо гнию.

Меня забавляет волнение людей по пустякам – сама была такой же дурой. Теперь перед финишем понимаю ясно, что все пустое. Нужна только доброта, сострадание.

Мучительная нежность к животным, жалость к ним, мучаюсь по ночам, к людям этого уже не осталось. Старух, стариков только и жалко, никому не нужных.

Мне попадались люди, не любящие Чехова, но это были люди, не любившие никого, кроме самих себя.

Моя жизнь: одиночество, одиночество, одиночество до конца дней.

< image l:href="#"/>

Мысли тянутся к началу жизни – значит, жизнь подходит к концу.

…Наверное, я чистая христианка. Прощаю не только врагов, но и друзей своих.

Напора красоты не может сдержать ничто! (Глядя на прореху в своей юбке.)

Научиться быть артистом нельзя. Можно развить дарование, научиться говорить, изъясняться, но потрясать – нет. Для этого надо родиться с природой актера

Моя любимая болезнь – чесотка: почесался и ещё хочется. А самая ненавистная – геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.

Народу нас самый даровитый, добрый и совестливый. Но практически как-то складывается так, что постоянно, процентов на 80, нас окружают идиоты, мошенники и жуткие дамы без собачек. Беда!

Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям – играй после этого Островского!

Недавно прочитала в газете: «Великая актриса Раневская». Стало смешно. Великие живут как люди, а я живу бездомной собакой, хотя есть жилище! Есть приблудная собака, она живет моей заботой, – собакой одинокой живу я, и недолго, слава Богу, осталось. Кто бы знал, как я была несчастна в этой проклятой жизни, со всеми своими талантами. Кто бы знал мое одиночество! Успех – глупо мне, умной, ему радоваться.

Невоспитанность в зрелости говорит об отсутствии сердца

Ничего кроме отчаянья от невозможности что-либо изменить в моей судьбе.

Нет болезни мучительнее тоски.

Ничто так не дает понять и ощутить своего одиночества, как когда некому рассказать свой сон.

– Нонна, а что, артист Н. умер?

– Умер.

– То-то я смотрю, он в гробу лежит…

Ночью болит все, а больше всего – совесть.

Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление! В театр вхожу, как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, подлость, алчные старухи.

– Ну-с, Фаина Георгиевна, и чем же вам не понравился финал моей последней пьесы?

– Он находится слишком далеко от начала.

Одиночество как состояние не поддается лечению.

Одиночество – это состояние, о котором некому рассказать.

Однажды ей позвонил молодой человек, сказав, что работает над дипломом о Пушкине. На эту тему Раневская была готова говорить всегда. Он стал приходить чуть ли не каждый день. Приходил с пустым портфелем, а уходил с тяжеленным – вынес половину библиотеки. Она знала об этом. «И вы никак не реагировали?» – «Почему? Я ему страшно отомстила!» – «Как же?» – «Когда он в очередной раз ко мне пришел, га своим голосом в домофон сказала: "Раневской нет дома"».

(О том времени, когда начали выдавать паспорта.) «Можно было назвать любую дату – метрик никто не требовал. Любочка (Л. Орлова) скостила себе десяток лет, я же, идиотка, только год или два – не помню. Посчитала, что столько провела на курортах, а курорты, как известно, не в счет!»

Однажды начало генеральной репетиции перенесли сначала на час, потом еще на 15 минут. Ждали представителя райкома – даму очень средних лет, заслуженного работника культуры. Раневская, все это время не уходившая со сцены, в сильнейшем раздражении спросила в микрофон:

– Кто-нибудь видел нашу ЗасРаКу?!

Он умрет от расширения фантазии. (О режиссере Ю. Завадском.)

Оптимизм – это недостаток информации.

О розах: «Посмотрите, какое величие! Нельзя оторваться от них, не думать о них. Они стареют, у нас на глазах распускаясь. Первый человек, который сравнил женщину с розой, был поэтом. А второй – пошляком».

Орфографические ошибки в письме как клоп на белой блузке.

Перечитываю Бабеля в сотый раз и все больше и больше изумляюсь этому чуду убиенному.

Очень тяжело быть гением среди козявок

Очень завидую людям, которые говорят о себе легко и даже с удовольствием. Мне этого не хотелось, не нравилось.