Африка, миграции, мифология. Ареалы распространения фольклорных мотивов в исторической перспективе

Предполагается, что лишь дважды в африканской истории, причем оба раза на севере, был самостоятельно преодолен порог, отделяющий производящее хозяйство от присваивающего. Первый раз это случилось в восточной Сахаре, где в VII тыс. до н.э. мог быть одомашнен крупный рогатый скот. Поскольку, однако, несомненных находок костей домашнего быка ранее середины V тыс. до н.э. в Северной Африке нет, остается вероятность того, что генетическое своеобразие африканского скота вызвано скрещиванием передневосточного скота с местным диким быком. В литературе по этой проблеме есть очень разные мнения [Barker 2002; Connor, Graham 2004: 40—43; Garcea 2004: 116—117, 141; Honegger 2009: 4—5; Le Quellec 2009: 178—180; Robbins 2006: 82]. Более надежен факт окультуривания африканского проса, сорго и некоторых других видов в Сахеле не позже конца III тыс. до н.э. [Connor, Graham 2004: 43-44].

К югу от Сахары и к западу от бассейна Нила производящая экономика распространилась в III-II тыс. до н.э., а в Кении — в IV—III тыс. до н.э. [Gignoux 2011; Hassan 2003: 130; Lane et al. 2007: 78; Robbins 2006: 82; Smith 1992: 131; Stahl 1994: 71—72]. При этом скотоводы и охотники северо-западной Кении, которые во второй половине III тыс. до н.э. воздвигали сооружения из каменных плит, что косвенно свидетельствует об усложнении общественной организации, выращиванием растений не занимались [Hildebrand et al. 2011]. Даже если допустить, что какие-то носители нило-сахарских и афразийских языков были вовлечены в процесс становления производящей экономики еще в раннем голоцене, районов южнее Сахары и особенно южнее Сахеля эти новшества не коснулись. Земледелие распространилось в экваториальной Африке не ранее середины II тыс. до н.э., а южнее экватора — тысячелетием позже, причем охота и собирательство повсеместно сохраняли большое значение.

Для сравнения отметим, что процесс окультурирования растений в Южной Америке, включая районы, где, как и в Африке, расположены тропические леса и саванны, начался, если опираться на калиброванные радиоуглеродные даты, в IX и даже в X тыс. до н.э. [Clement et al. 2010: 92; Dillehay et al. 2011: 95—105, 179—185, 276—281; 2012: 68; Erickson et al. 2005; Pearsall 2008: 110; Piperno 2011: 276; Piperno, Pearsall 1998: 314; Rossen 2011: 95—106]. Когда человек впервые проник в Новый Свет, вопрос спорный, но древнейшие археологические свидетельства в Южной Америке почти повсеместно относятся к X—XI тыс. до н.э. Это значит, что сразу же после первичного освоения территории и достижения демографической емкости, обусловленной возможностями природной среды, предки индейцев начали эту среду изменять.

Формы хозяйства как таковые не определяют содержание фольклорно-мифологических текстов. Атапаски Аляски земледелием тоже не занимались и карибу не разводили, но их мифология — одна из богатейших в мире. Позднее и медленное становление производящего хозяйства в Африке для нас важно в качестве показателя общей консервативности культуры, а эта консервативность, как было сказано, стала следствием прежде всего неблагоприятных природных условий. Помимо климата, здесь можно отметить монотонность ландшафтов. В Африке, кроме Эфиопии, нет значительных горных областей, затрудняющих контакты между отдельными ареалами, а береговая линия сглажена. С одной стороны, Сахара на протяжении тысячелетий надежно отделяла большую часть континента от Евразии. С другой стороны, территории южнее Сахары были легко проницаемы для распространения элементов культуры, а состав флоры и фауны был однороден. Все это препятствовало формированию существенно различающихся вариантов культурной эволюции, которые в дальнейшем могли бы взаимодействовать, вырабатывая все более сложные формы.

Рис. 1. Языковые макро-семьи Африки. 1. Афразийская. 2. Нило-сахарская. 3. Нигер-конго [без банту]. 4. Банту. 5. Койсанская. 6. Австронезийская [мальгаши Мадагаскара]. A. Западные языки банту, ближе всех родственные «бантоидным». B. Языки, демонстрирующие сочетание западных и восточных элементов. C. Восточные языки банту. По [Phillipson 2005: fig. 132].

Что касается языков Африки, то их относят к четырем макросемьям: афразийской, стоящей несколько особняком, поскольку не исключено ее происхождение из Леванта, нило-сахарской, нигер-конго и койсанской (рис. 1). Точнее сказать, койсанские языки не образуют генетического единства, хотя и отличаются от других наличием специфических общих признаков. Некоторые языки включены в макро-семьи предположительно и, вполне возможно, являются изолятами. Среди языков нигер-конго особое место занимают банту. От своих ближайших родственников в Нигерии и Камеруне (так называемых бантоидов) они отделились 4—5 тыс. л.н. и затем распространились на огромных пространствах Центральной, Восточной и Южной Африки. Западного берега озера Виктория банту достигли в середине I тыс. до н.э., принеся с собой навыки скотоводства, земледелия, выплавки железа и производства керамики. Во II в. н.э. подобная культура, известная как археологический комплекс чифумбазе, быстро распространилась по Замбии, Зимбабве, Мозамбику, Малави, достигнув Свазиленда [Phillipson 2005: 249— 262]. Языки семьи банту в Восточной и Юго-Восточной Африке образуют более тесное единство, чем те языки, которые распространены в области экваториальных лесов, причем археологический комплекс чифумбазе представлен, насколько пока известно, только в пределах распространения восточных языков [Phillipson 2005: 264]. Различие между востоком и югом бантуязычного ареала, с одной стороны, и его северо-западом, с другой, прослеживается, как мы увидим, и в распространении фольклорно-мифологических мотивов. Проникновение культуры, носителями которой практически наверняка были банту, вглубь Южной Африки и в Намибию произошло примерно в XI в. н.э. и было связано с распространением более специализированного скотоводческого хозяйства [Phillipson 2005: 268—269].

Возвращаясь к культурно-хозяйственной истории Африки в пределах того временного отрезка, который представляет для нас интерес, можно зафиксировать в ней пять основных этапов. Первый, ранее 10 тыс. л.н., — эпоха господства присваивающей экономики как на севере, так и на юге и наличие гигантского пояса пустынных незаселенных пространств в Сахаре. Не позже конца этого периода формируются антропологические различия между негроидным населением тропического пояса и европеоидами Магриба и, вероятно, Египта. Второй этап — время в промежутке от 10 до 5—6 тыс. л.н., когда климат Сахары стал более влажным и люди ее заселили. В это время на севере Африки, выше примерно 18^o с.ш., появляются скотоводство и земледелие, но их влияние на экономику и общий облик культуры южнее Сахары остается слабым. Третий период — от конца IV тыс. до н.э. и примерно до рубежа нашей эры. Производящее хозяйство постепенно распространяется по всему тропическому поясу Африки, а Сахара вновь превращается в пустыню. С точностью до столетия время этой аридизации пока не определено, но если (что весьма вероятно) оно совпадает с глобальным похолоданием, известным как «эпизод 5200 л.н.», то речь должна идти о конце III тыс. до н.э. [Weiss 2000: 76—77]. Территории южнее экватора в этот период все еще заняты охотниками-собирателями. В пустынях и саваннах это койсаны, в области тропического леса — пигмеи. Отдельные группы тех и других генетически сильно отличаются друг от друга, что свидетельствует о многотысячелетнем развитии в условиях ограниченных контактов с соседями [Lachance et al. 2012]. После рубежа нашей эры наступает последний этап истории Африки эпохи до европейской колонизации: земледельцы и скотоводы распространяются вплоть до юга континента, а группы охотников-собирателей либо остаются в пустынях юго-запада, либо образуют небольшие анклавы, обитатели которых взаимодействуют с окружающим негроидным населением, чье хозяйство основано на земледелии и скотоводстве.

По мере движения на юг бантуязычные группы включали в свой состав представителей более раннего населения, но культурное и социополитическое развитие Африки к югу от экватора не было результатом спонтанной эволюции местных обществ. Банту так же несли с собой возникшие ранее социокультурные формы, как впоследствии это делали европейцы. Отсюда чрезвычайно быстрое появление на юге Африки государственных или близких к государственным образований, предысторию которых надо искать в более северных областях континента. Около 1000 н.э. начинается возвышение Зимбабве [Chirikure, Pikirayi 1998: 981], которое являлось если не государством, то «аналогом государства» типа суперсложного вождества [Гринин, Коротаев 2012; Grinin, Korotayev 2011]. Зимбабве было создано народом шона, в его столице жило почти 20 тыс. человек. После упадка Зимбабве около 1500 н.э. политической силой не меньшего масштаба становятся суто-чвана, а в начале XIX в. — зулу [Connor 2004: 159—167]. Таким образом, на юге Африки между, условно говоря, «мезолитом» и эпохой ранних государств прошла лишь тысяча лет.

В первых веках нашей эры начинаются контакты восточного побережья Африки с азиатскими культурами бассейна Индийского океана. Ко времени появления европейцев вдоль побережья от Сомали до Мозамбика тянулась цепочка городов-государств, бывших проводниками исламской культуры [Kesby 1977: 74—76]. Самым очевидным результатом контактов на раннем этапе стало заселение австронезийцами Мадагаскара, начавшееся, скорее всего, в VII в. н.э. На острове или по пути к нему малайцы или яванцы, взяв с собой женщин и команду, состоявшую из обитателей юго-западного Калимантана, должны были где-то принять в свой состав бантуязычных африканцев. Сейчас четверть генов у мальгашей африканского происхождения, а три четверти — австронезийского, причем это касается как передающейся по материнской линии митохондриальной ДНК, так и Y-хромосомы. В языке мальгашей есть заимствования из банту, касающиеся, в частности, культурной флоры и фауны [Adelaar 2009; 2012: 145—149; Phillipson 2005: 261].

Судя по внезапным и явно антропогенным изменениям в составе дикой флоры и фауны острова, люди впервые проникли на Мадагаскар в IV—III веках до н.э. Народов банту в Восточной Африке в это время еще не было, так что о культурной и языковой принадлежности этого раннего населения пока можно только гадать (кушиты либо более ранняя группа австронезийцев). Следов людей, которые бы пользовались не железными, а каменными орудиями, на Мадагаскаре не обнаружено. Впрочем, прямые свидетельства присутствия человека на острове вообще появляются лишь через 500 лет после того, как происходят изменения в экологии [Adelaar 2012: 146; Burney et al. 2004: 32—35]. Домашний скот на Мадагаскар привезли, по-видимому, мусульманские торговцы или колонисты в конце I тыс. н.э. Каких-то специфических особенностей фольклора мальгашей, которые бы отличали его как от австронезийского, так и от фольклора банту, не заметно.

Относительно культурных влияний на Африку со стороны Индийского океана в период до заселения Мадагаскара австронезийцами конкретных данных мало, и наши оценки основаны на предположительном времени распространения определенных элементов культуры внеафриканского происхождения [Adelaar 2012: 145]. Римские монеты в Восточной Африке не найдены, хотя арабских, индийских и китайских много [Connor 2004: 107]. До X в. н.э. в письменных источниках нет данных о плаваниях китайцев не только к берегам Африки, но и в Персидский залив [Вельгус 1978: 163]. Гипотезы о выращивании бананов в Уганде и в Камеруне в I тыс. до н.э. и даже в III тыс. до н.э. [Barham, Mitchell 2008: 397; Connor 2004: 49] основаны на находке немногочисленных фитолитов, которые трудно отличить от фитолитов родственной бананам африканской энсеты [Neumann, Hildebrand 2009]. Что касается контактов с Южной или Юго-Восточной Азией, относящихся к периоду вскоре после рубежа нашей эры, то они доказываются распространением с этого времени в Восточной Африке зебувидного скота, который вытеснил здесь более ранний безгорбый скот [Connor, Graham. 2004: 46; Robbins 2006: 64]. Вероятная причина — лучшая приспособленность зебу к аридным условиям [Matthews, Roger 2002: 440]. Однако указать время появления зебувидного скота с точностью до столетия пока не удается.

Африканский фольклор — предварительная характеристика

Систематическое описание африканского фольклора в нашу задачу не входит. Любое описание вообще имеет смысл постольку, поскольку результатом становится более или менее формализованная база данных. Подобная база уже существует, это каталог фольклорно-мифологических мотивов, в котором африканские и другие данные интегрированы в рамках единой системы.

Создание базы данных есть необходимый, но предварительный этап работы, на основе которого можно приступать к аналитической части — поиску ответов на поставленные вопросы. В нашем случае главных вопросов два. Первый — какие фольклорно-мифологические мотивы могут быть с разумной долей вероятности отнесены к древнейшим, возникшим в Африке десятки тысяч лет назад и принесенным оттуда в другие регионы мира. Я уже предлагал ответ на подобный вопрос в ряде статей [Березкин 2009а; 2009б; 2010; Berezkin 2009a; 2009b; 2010b; 2010c; 2011], и теперь речь идет о повторном критическом рассмотрении материалов. Второй вопрос или несколько связанных друг с другом вопросов — каково происхождение основного (за вычетом предполагаемого древнейшего ядра) сюжетно-мотивного фонда африканского фольклора. Развился ли он преимущественно на месте или возник в результате заимствований из Евразии? Если заимствования происходили, то к какому времени они относятся и каков их источник? Под таким углом зрения африканский фольклор еще не рассматривался.